Рожденные в завоеваниях - Фридман Селия С. - Страница 135
- Предыдущая
- 135/145
- Следующая
Я описываю это словами, брат мой, но я не могу передать свои чувства по-настоящему. Я также не могу помочь тебе обосновать, объяснить или понять то, что я сделала, грехи, в которые я впала, поскольку не было греха нигде, кроме как в глазах и словах наших угнетателей.
О, Бейл, пойми этот новый мир и помоги нашим людям убежать от душащего их наследия! Когда-то я выступала против тебя и очень верила в то, чему меня учили — или, возможно, была так сильно запугана — и сдала бы беременную женщину мристи за совершенное преступление — то есть за то, что она любила. Теперь я тоже полюбила, и если это преступление, то в мире слаще его нет. И я также… но об этом позднее, я доберусь до этого со временем…
Что я могу сказать о своем положении во дворце на Берросе? Удовольствие чуждо нам. Ты можешь понять, что меня осыпали богатством просто потому, что я приносила радость правителю Бракси? Другие женщины были умнее и образованнее меня — ты можешь поверить, что ко мне так относились просто потому, что я ничего не просила, ничего не могла получить от благосклонности правителя, никогда не пыталась его использовать и даже не знала как это делается? Харкур по-своему любил меня. Я дарила ему удовольствие, отдавалась ему, развлекала и забавляла его и не могла причинить ему боль… Для браксинца этого достаточно.
Однако меня тронуло то, что Харкур заказал наш общий портрет, потому что он смущался безобидной мутации, которая вызвала у него такой странный цвет волос, и не позволял себя рисовать, он даже хмурился, если внешность его просто описывали. Картину повесили в одном из охотничьих дворцов, в обеденном зале, поскольку Харкуру было приятно на нее смотреть, когда он ездил туда отдыхать.
У него во дворце я прожила много жентов. Он иногда рассказывал мне о своей работе, и о своих мечтах, и о политике, которую я не понимала. Харкур говорил, что хочет передать Витону правление, а когда я побледнела, объяснил:
— У меня нет выбора. Мои дети, мои советники, выдающиеся деятели государства — все говорят об объединении Бракси, о заключении договоров, рождении международных организаций, объединении племен. Есть только один способ это сделать — кровью! Дать им войну — и они будут вместе сражаться, обещать им власть — и они объединятся, чтобы захватить ее. Витон не согласится на меньшее, чем власть над галактикой, и возьмет столько, сколько сможет взять при жизни, и племена последуют за ним, чтобы разделить эту славу. Только так, Дайл… Но как бы мне хотелось, чтобы нашелся лучший выход!
Харкур рассказал мне, что браксаны очень подозрительно относятся даже к своим соплеменникам и браксанский кайм’эра никогда не сможет править всеми.
— Вся структура нашего правительства должна будет измениться, если они попытаются удержать власть, — пояснил он.
И не сказал того, что знали мы оба: после того, как браксаны получат трон, потребуется столько же крови пролить, чтобы сбросить их оттуда. Одного за другим, Харкур притаскивал браксанов к себе во дворец и заставлял учиться играм и цивилизованным путям, надеясь, что к моменту его смерти они смогут занять место правителя и удержать браксинский союз — возможно, против воли, это не имело значения. Планета должна была действовать, как одна нация, чтоб процветать. Это все, что волновало правителя.
Харкур подолгу совещался в своих личных покоях с Витоном, сравнивая их философию, в поисках общих основ для объединения Бракси. О, боюсь сказать, что это — только мечта, да и то в лучшем случае? Хотя они оба были преданы этой мечте! Даже при дворе Харкура враждебность между представителями различных племен проявлялась открыто и яростно; мог ли он когда-либо создать из этого целостную Бракси, которая переживет его?
По религиозным вопросам они не соглашались друг с другом. Харкур видел в религии какую-то ценность, Витон считал ее лишь костылем для слабых духом. Это казалось мне странным, поскольку Витон признавал небольшой пантеон божеств, в то время как сам Харкур оставался атеистом. Активный бог, как объяснял браксан, калечит человека, ограничивая его потенциал. Какой разумный человек может принять, что сущность с неограниченными возможностями свяжет себя заботой о людях навечно? Браксаны считают, что их боги покинули человека, и не ждут, что они вернутся. Но об одном мужчины мыслили сообща, и я тоже согласна с ними: правильно контролируемая религия — единственное, наиболее сильное орудие манипуляции в их арсенале против других людей. Если оглянуться назад, на Зеймур и мое прошлое, я видела это и содрогаюсь при мысли о других целях использования, на которые может быть обращена такая вера.
По ночам я часто просыпалась, дрожа, но кошмар к моменту пробуждения уже рассеивался. Когда я спала с Харкуром, он держал меня в объятиях. Он никогда не спрашивал меня о природе моих кошмаров и не размышлял вслух о причине их, даже когда я просыпалась с криком и со слезами. Сама я никогда не могла вспомнить содержание снов, или что они для меня значили и почему так пугали. Но я могла догадываться.
И я ошибалась.
Однажды, через много месяцев после моего прибытия на Беррос, Харкур попросил меня последовать за ним в ту часть дворца, которую раньше от меня скрывали. Недоумевая и сгорая от любопытства, я подчинилась.
Он отвел меня в закрытый док, хотя я этого не поняла, пока мы не прошли сквозь последнюю закрытую на кодовый замок дверь. Там находился — о, в моих глазах появляются слезы, когда я это вспоминаю! — межзвездный корабль, да, но не просто корабль — а тот, который напомнил мне давно погибший «Исследователь». Это определенно был браксинский корабль, нельзя ни с чем другим спутать такой генератор силы тяжести, хотя оборудование, которое принесло мне такое страдание на взлете, в этой модели отсутствовало, но намерение Харкура все равно сразу стало ясно… Я заплакала. Плакала долго, трясясь от страха, пока слезы не кончились сами собой.
— Откуда ты узнал? — прошептала я.
Харкур погладил меня по голове и ответил мягко:
— Ты говоришь во сне, малышка. А теперь, расскажи мне все, — он слегка оттолкнул меня от себя, чтобы посмотреть в глаза. — Ты в самом деле считаешь, что у них есть шанс? Я не позволю тебе возвращаться туда, просто чтобы совершить великое самопожертвование.
Я подумала и ответила, как считала нужным.
— Шансы очень малы, — признала я. — Но мой брат говорил, что надежда есть, и я в это верю.
— И ты хочешь вернуться?
Я опустила глаза.
— Я должна вернуться. То, что они делают, даже если они добьются успеха, будет означать великие страдания… Им нужна надежда — знать, что есть здесь. Вселенная полна жизни, если им только удастся добраться до другой планеты! Им нужно знать, что есть за что бороться. Мне нужно сказать им это.
Харкур кивнул и я подумала, что ему очень грустно.
— Давай я покажу тебе, как он устроен, — предложил он тихо.
Он долго обучал меня, как управлять межзвездным кораблем, возможно потому, что боялся моего невежества, а возможно и… но нет, это личное, и я оставлю это при себе. Достаточно сказать, что однажды ночью Харкур обнял меня и признался, что знает, к чему я могу вернуться, и что меня вполне могут возненавидеть за это, и он хочет, чтобы я всегда помнила: когда-то, здесь, на Берросе, один мужчина называл меня митете. Харкур прошептал это слово, ласковое слово из его родного языка, такого богатого, что оно говорило о нежности, как слова из другого языка не смогли бы. Я снова прижалась к нему, в последний раз. Утром я покинула и его, и Бракси.
Я обогнула империю («ту, которой управляет Бисалос», как ее называл Харкур) и прошла сквозь меньшую часть космического пространства Лугаста. Я молилась, чтобы они не обнаружили меня, но, как сказал Харкур, космос настолько обширен, что шансы заметить единичный корабль, если его прибытия не ждут, астрономически малы. Так и было, потому что они меня не заметили и я прошла насквозь владения этой доброжелательной нации и повернула… к дому.
- Предыдущая
- 135/145
- Следующая