Великий князь Русский (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 1

Дьяк Андрей Ярлык имел все основания для довольства: после многих мучений, проб и ошибок, он закончил и сегодня представил мне роспись устроения нового сословия «писцов и дьяков государевых, и городовых, и уездных, и разрядных також».

По сему случаю явился он при полном параде: в сафьяновых сапогах желтого цвета, в красных полосатых шароварах и синей рубахе под зеленый охабень. Сочетание цветов для человека XXI века дикое, но тут идет на ура. Все тот же принцип «дорого-богато», только здесь он воплощается не посредством переоцененных в десятки раз брендов, а яркостью ткани. Хорошие, стойкие красители сейчас во всем мире недешевы, оттого чем глубже и насыщенней цвет — тем дороже материал. Ну и отделка, шитье всякое, пуговицы с камушками, да серебряная чернильница на груди — знак отличия чиновного ордена, так сказать. Дьяки и писцы попроще носили медные, а вот такие, как Андрей, выделывались.

И полосатую эту расцветочку я точно видел в Крестовоздвиженских подвалах у Ховриных. Вот интересно, купил Ярлык ткань или получил за услуги? Сделал пометочку — поручить Никифору Вяземскому выяснить, сам же вернулся к докладу Андрея сына Савельева.

Создать сословие дьяческое я задумал давно, нечто вроде французского «дворянства мантии» — прослойку людей, которые могут делать карьеру благодаря образованию. Ввести экзамены, наподобие китайских, но только не на знание Конфуция, а на умение читать-писать-считать, на понимание законов и так далее. А поскольку у нас тут профессии в сильной степени наследственные, то дьяческая корпорация будет заинтересована в поддержании и развитии школ — ну, чтобы родная кровиночка мимо экзаменов не пролетела. А еще такое сословие станет неким противовесом чисто военным подходам аристократии. И социальным лифтом для тех, кто попал в монастырские школы сиротами и сумел выучится. Как и положено в менеджменте, одно действие работает сразу на несколько задач.

К Ярлыку у меня, помимо утверждения проекта, имелось еще два дела. В оставленном мной времени водилось интересное звание и одновременно должность — главный сержант армии США. Таковой имелся в единственном экземпляре на всю армию, представлял перед командованием всех сержантов (а их у американцев без малого половина личного состава), и вообще выступал как главный ходатай по их делам и защитник их интересов. Вот я и хотел ввести нечто подобное для писцов и дьяков. С феодалами-то проще — вот тебе боярская дума, в чистом виде срез мнений и желаний. А канцеляристы наши и управленцы невидимы-неслышимы, так, шуршат по разрядам и приказам, на думе появляются изредка.

Андрей идею «набольшего дьяка всея княжества» просек и в росписи кое-где постарался неявно указать на себя, как первого кандидата. На это я как раз и рассчитывал — должна быть личная заинтересованность, иначе «сопротивление на местах» не преодолеть.

А вот второе дело…

— Юрий, тебе на учение не пора?

Старший княжич недовольно поджал губы — он любил сидеть вместе со мной в рабочей комнатке, недавно расширенной, чтобы вместить часть моих книжных сокровищ. В том числе новых книжек с картинками, только не для детей, а для взрослых. Нечто вроде наставлений по фортификации, травничеству, тот же «Домострой», сводки по странам, ну и азбука Шемякина, куда уж без нее.

А еще у меня в кабинете водились модельки, сделанные Збынеком и Кассиодором, красивые камушки, привезенные из разных мест, цветные стеклышки в окнах, через которые так интересно рассматривать Кремль, а также многое прочее, столь привлекательное для мальчика девяти лет. Потому выпереть наследника порой бывало непросто.

— Юра… не пора? — повторил я сыну.

— Пора, пора, — от двери отбил мне поклон Илиодор, приставленный спас-андрониковским ректором наставник княжича.

— Нуу… — попытался отбояриться Юрка.

— Баранки гну, ступай, сам знаешь, коли князь порядок не блюдет, то и подданные не будут.

Сын еще раз вздохнул, сгреб свое хозяйство и вышел, не забыв поклониться. Так-то я старался, чтобы он имел возможность наблюдать и впитывать мои управленческие приемы. Или даже участвовать в процессе — иногда детский взгляд, не замутненный амбициями, выгодами, закостеневшими отношениями бывал очень полезен. Ага, как мальчик, закричавший «А король-то голый!»

Но второе мое дело к Ярлыку слишком серьезное, да еще сопряженное со словом. А поскольку я государь, то дело и слово тоже государевы.

Дождавшись, когда за Илиодором и наследником закроется дверь, я повернулся к Ярлыку. Он оглаживал знаменитую на всю Москву бороду с проседью, волосок к волоску, ухоженную и тщательно подстриженную. Не иначе, чаял монарших милостей, надеяться на которые ему позволяла законченная работа.

— Ну что же, Андрей Ярлык сын Савельев…

Обращение полным именем означало переход к официальной части, и дьяк благовоспитанно сложил перед собой руки, глядя на меня с достоинством и ожиданием.

— Есть у меня для тебя особое дело, могущее большую пользу принесть…

Смотрел я на него внимательно, неотрывно и мне показалось, что и без того сидевший ровно Андрей выпрямился еще немного.

— Хочу назначить тебя главным дьяком, — я уловил полыхнувшую в его глазах радость, — в Чердынь, надзирать за добычей меди.

Такого удара Ярлык точно не ждал — если и есть в московском государстве медвежий угол, так от него до Чердыни еще верст двести. И что с того, что лет через десять я там хочу сделать форпост для освоения Зауралья? Сейчас-то там русских людей раз, два и обчелся, кругом нехристи и сыроядцы, и как прикажете московскому дьяку с чады и домочадцы бросать богатое подворье, села, да ехать устраиваться на голом месте?

Пока я на него глядел, Ярлык менял обличье, как хамелеон: сбледнул, покраснел, вспотел, но выдавил только «ык» и «дык». Он в годах, того и гляди, кондратий хватит, это я зря так.

Наконец, он кое-как совладал с собой и возопил истошно:

— Государь, за что???

— За умствования излишние, а первым делом за длинный язык.

Я некоторое время смотрел, как он ловит ртом воздух, а потом вытащил из кожаного тула листы — отчеты Никифора Вяземского и Федьки Хлуса о наших новоявленных вольнодумцах.

— Сказано же у святого апостола Матфея, не соблазняй малых сих…

Андрей с трудом сглотнул, на шее дернулся кадык — еще бы, как человек образованный, он наверняка помнит, чем продолжается этот стих из Евангелия. Да-да, «уне есть ему, да обесится жернов оселский на выи его, и потонет в пучине морстей», то есть, тому лучше сразу с мельничным жерновом на шее утопиться. И вот теперь Ярлык судорожно думает, сразу его в Москва-реку бросят или медведям скормят уже в Чердыни.

И что характерно, не чует дьяк за собой никакой вины.

Я подвинул ему листы, и он вцепился в них, прежде всего чтобы занять гуляющие руки и унять дрожь в пальцах. Убористой московской скорописью без всяких там фит и капп мои сыскари кратко излагали содержание бесед дьяка с кружком молодежи. Собирались они на ярлыковом подворье в Олексеевской деревне, что за Спольем, по дороге в Троицу. Обсуждали многое, и реформы мои (в положительном ключе, кстати), и промыслы монастырские, и шемякины нововведения в войске и вообще все на свете.

В том числе невеселую историю с впадением митрополита Исидора в унию, его последующим расстрижением и ссылкой в Калязин. Вот тогда-то Ярлык и высказался в том смысле, что зря мы унию отвергли, а так бы вместе с Европой — ого-го! Всем бы показали и воссияли!

Идея, конечно, завлекательная, да только Московия ничем, кроме периферии католического мира стать не могла. Сырьевой придаток, ага. Ганза, кстати, давно зубы точит, как бы всю нашу дегтярную, поташную, мыльную и прочие торговли прибрать и все доходы получать без совершенно лишних в этом бизнес-процессе русских.

Не говоря уж о жестком неприятии «латинства» среди клира и мирян, особенно после присоединения Шемякой русских земель, успевших пожить под католиками Великого княжества Литовского. Сведения о тамошних порядках широко разошлись, да и как иначе, если часть «лицвинов» по службе или в результате подавления ненужных в государстве настроений переселилась на восток.