Благими помыслами (СИ) - Коткин Андрей - Страница 36

В гости к своей подруге в этот вечер Андрей Рябов не пошел. Припомнил ее некоторую холодность при их последнем свидании, особенно в самом его начале, и решил, что необходимо сделать перерыв. Ведь не зря же кто-то из великих изрек: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Потому, после получения письма на почтамте, парень, никуда больше не заходя, отправился к себе на квартиру. Ну, в конце концов, в полнейшем одиночестве выпить чашечку кофе, или просто полежать в ванне — это тоже отдельный, очень утонченный вид удовольствия.

Однако уже и вечер наступил, а после и смеркаться начало, а Илона с результатами его слежки за результатами полицейского расследования так и не наблюдалось. Быть может, молодой сыщик и дальше остался бы бодрствовать, дожидаясь возвращения своего миньона, но со своей прогулки вернулась Мурка. Сам не заметил, как под ее басовитое мурчание погрузился в глубины сновидений.

— Хозяин, просыпайся, — донеслись до Андрея сквозь сон слова его демона-хранителя. — Я разведал все, что ты мне поручил.

Не сказать, чтобы просыпаться аж на сорок минут раньше обычного было такой уж приятной процедурой, но, вспомнив задание, которое он поручал своему агенту-невидимке, Рябов вскочил с кровати очень даже бодро.

— Почему задержался? — Спросил он у Илона в промежутке между принятием водных процедур и поглощением завтрака.

— Ты же сам хотел, чтобы я доставил тебе всю возможную информацию, а без результата допроса духов погибших мой доклад не был бы полон.

— И что сказали духи? Погибшие видели тех, кто принес их в жертву?

— Прости, хозяин, но в этот раз призвать ни одного из духов не получилось, — если бы Андрей не был бы знаком с демоном так давно, непременно принял бы горестное выражение его скуксившейся физиономии за чистую монету. Впрочем, испытывал Илон реальные сильные эмоции по этому вопросу, или нет, данное ему задание он все равно выполнил на совесть. — Зато я подслушал имена и род занятий всех девяти погибших на этот раз.

— Сейчас бумагу возьму, будешь диктовать, — Рябов опрометью кинулся к обитому тисненой кожей бюро, стоящему в почти не используемом им кабинете.

Однако интересно получается! Андрей взглянул на записанный им только что собственноручно список. Вот, что в нем значилось:

Голда Розенблюм, Мадам Жу-Жу, хозяйка публичного дома, на создание которого она буквально заработала своим телом.

Яков Мойшевич Кункин, управляющий публичным домом. В прошлом на сопредельных с их государством территориях этот господин был известен, как самый настоящий налетчик и грабитель банков Жакоб Блют. По непроверенным данным состоял с мадам Жу-жу в любовной связи.

Авраам Джеферсон, подручный управляющего, бандит, ходивший под началом Кункина с тех далеких времен, когда он еще не именовался Яковом Мойшевичем.

Борис Михайлович Сахаревич, околоточный пристав, оказывающий владелице публичного дома всяческую поддержку и содействие по полицейской части.

Семен Подопригора, городовой высшего разряда из околотка Сахаревича.

Евдокия Панкратовна Демина, повитуха, гораздо больше известная у местного населения в качестве абортмахера. Ее иногда приглашали в публичный дом мадам Жу-Жу именно по этой ее последней специальности.

Борис Васильевич Горбатый. Старший сын местного губернатора.

Султан Бегишевич Кара-Мурза. Приятель Бориса Горбатого.

Ян Кшиштоф Бжезинский. Приятель Бориса Горбатого.

— Кхм, — в раздумьях издал неопределенный звук Рябов, — в прошлый раз в жертву были принесены одни только преступники. Интересно, в чем оказались виноваты последние шестеро?

— Это я тоже подслушал, — затараторил демон, желающий продемонстрировать свою полезность, — дом этот публичный, он, помимо самых обычных, оказывал еще услуги определенного рода. Есть у вас, людей, любители помучить. И, как говорят полицейские, собиравшие эти сведения, далеко не все барышни такие игры этих самых клиентов вообще переживали. Я тебе, хозяин, даже больше скажу, в тот вечер, когда и свершилось это преступление, весь публичный дом мадам Жу-Жу был закрыт на подобное особое обслуживание. А принесенные в жертву полицейские там в тот день вместо вышибал на входе стояли. Присматривали, чтобы троим изуверам никто из проходящей мимо публичного дома публики не смог помешать. Говорят, в прошлом уже подобное случалось, истязаемые девушки через окно начинали звать на помощь.

— С полицейскими и этими тремя, из чистой публики, понятно. А что тогда там делала повитуха? — Сразу уловил нестыковку в описанной картине молодой сыщик. — Вряд ли ее пригласили для принятия родов в тот момент, когда у них там шло особое обслуживание, тем более, что и роженица в публичном доме — это вообще нонсенс.

— А вот по поводу присутствия повитухи никто из сударушек этого дома вообще ничего путного пояснить не смог. Так выходит, что не приглашал никто ее в тот вечер, хотя дела конкретно с ней в прошлом имели. Она помимо того, что роды принимала, конкретно у сударушек этого веселого дома еще и плоды вытравливала.

— Значит, вот с этой-то нестыковки мы и начнем наше расследование! — С вдруг нахлынувшим энтузиазмом заключил Рябов.

Впрочем, энтузиазм энтузиазмом, а на практику надо собираться. Еще как там Павел Никитович посмотрит на то, что Андрей вчера не стал его с добытыми сведениями дожидаться. Запросто может и обругать, если не еще чего похуже. Вряд ли у полицмейстера после встречи с губернатором настроение хоть на чуточку в гору пошло.

И таки да, настроение у всех собравшихся на совещание у полицмейстера было, что называется, похоронным. Полицейские офицеры в кабинет своего начальника заходили молча, разве что обозначая свою приязнь к отдельным собравшимся рукопожатиями, также молча садились, укрываясь, как за крепостной стеной, выставленными на всеобщее обозрение какими-то бумажками, которые, вроде как, старательно читали и перечитывали.

А у Рябова к этой безрадостной всеобщей атмосфере добавился и еще один демотивирующий стимул: Жаднов, зараза, на своем рабочем месте так и не объявился.

Наконец, с некоторым запозданием, в свой кабинет протопал сам Подъяпольский. И сразу от его мрачного вида в кабинете словно еще всем здесь находящимся на плечи по тяжелому давящему мешку подвесили, настолько хмурый был у него вид.

— Господа офицеры, — начал он сегодняшнее собрание с натурального разноса, — я, кажется, вчера отдал ясный и недвусмысленный приказ, сор из избы не выносить, и это преступление, в котором замешаны столь высокие фигуры, ни с кем из посторонних не обсуждать?

Среди собравшихся тут же прокатился негромкий не то возмущенный, не то недоуменный говорок. Каждый посчитал своим долгом сообщить рядом сидящим о том, что именно от него эта информация никуда на сторону уж точно не ушла.

— Молчать! — Вдруг взъярился главный полицейский города. — Если вы все, как один, молчали, то почему ж тогда ко мне в пять часов утра от губернатора прислали записку с порицанием, что мои подчиненные своими инсинуациями пятнают честь его погибшего сына?

М-да! Жесткая вышла пятиминутка. Полицейские начальники с нее выходили в мокрых между лопатками мундирах, словно в бане посидели. И, самое главное, о расследовании обстоятельств жертвоприношения в это утро не было сказано ни слова. А ведь реально дотикивали последние, самые горячие и продуктивные часы, когда это свершившееся преступление можно было раскрыть еще по горячим следам. Но только надворному советнику Подъяпольскому оказалось гораздо важнее попытаться прикрыть свой подгорающий зад. До обстоятельств расследований же в условиях, когда губернатор мог вот-вот попросить его с его нагретого местечка вон, ему оставалось дела постольку-поскольку.

Однако сам Рябов в это утро даже, вроде как, некоторую радость испытал. Павел Никитович, убедившись, что его запропавший писарь возвращаться к исполнению своих служебных обязанностей даже и не думает, взял на это место нового человека. Прямо, как гора с плеч! А еще появилась реальная возможность сбегать до дома, который занимала семья погибшей в жертвенном ритуале повитухи, не вечером, жертвуя своим личным временем, а вполне себе в служебные часы. Тем более что полицмейстеру в этот день было явно не до подвешенного на его внимание практиканта.