Самый лучший комсомолец. Том 6 - Смолин Павел - Страница 3

На уровне экзотики хотя бы, в камерные залы.

Музыканты побледнели, а Прасковья Федоровна смущенно спросила:

– А кто такой Жон Леннон? Француз?

Музыканты зафыркали.

– Англичанин, – объяснил я. – Один из ключевых деятелей рок-сцены. Группа «Битлз».

– Т-ю-ю! – потеряла она интерес. – У нас тут, слава богу, не рок, а эклектика на фольклорную тематику. Чего стоим, мальчики? – принялась строить музыкантов. – Занимаем рабочие места. Нам бы на месте порепетировать, – выкатила распоряжение и мне.

– Павильон свободен, можно хоть сейчас, – кивнул я.

– Сейчас уже не пойдем, весь день репетировали. Завтра, а то Федька глотку сорвет.

– Можно мне на телеконцерте без этого? – оттянул клавишник ворот косоворотки. – Стыдно – сам Леннон придет, а я – вот так! Да еще и «эклектика»! – пригорюнился.

– Ишь ты как заговорил! – возмутилась Прасковья Федоровна. – Англичанишка приехал – все, родная культура пережитком кажется? Нигде своей культуры не стесняются, зато у нас плюются ходят! Низкий поклон Советской власти за то, что угаснуть не дает – остались бы одни обезьяны волосатые!

– Кому репертуар и шоу-элементы не нравятся – не стесняемся писать «по собственному желанию», – пожал я плечами. – Прасковья Федоровна, я вижу, что проект в надежных руках. До свидания.

– Беги, Сереженька, да на Стёпку не серчай, – с улыбкой кивнула мне руководитель. – Он бурчит, да больше всех старается.

– Не шарит просто, – улыбнулся я в ответ. – Молодой, неопытный.

– А сам-то? – донеслось со сцены обиженное бурчание.

– Молчи, охальник! – одернула его Прасковья Федоровна, и мы с Виталиной отправились дальше – та еще программка у товарища интуриста будет!

Проснувшись ранним утром следующего дня, решил, что нужно поделиться новостью с Олей – она же мне не простит, если не. Оля в свою очередь поделится со всей школой – она-то на уроки ходит, а не как некоторые – и тогда не простят уже ребята. Дед велел возглавлять непобеждаемое, поэтому позвонил на квартиру директору, попросив после уроков собрать старшеклассников (все не влезут) в актовом зале.

Забавно, но к этому моменту количество живущих под подпиской граждан Хрущевска практически удвоилось, и это не моя заслуга – просто КГБ решило под шумок проверить некоторых товарищей на надежность.

Леннон – Ленноном, а текучку никто не отменял, поэтому, позавтракав и одевшись, мы с Виталиной поехали на студию, в административное здание, принимать первый в истории телеканала «Восток» оригинальный репортаж «с местности».

В кабинете типа конференц-зала, оснащенным экраном и проектором, нас уже ждали двое модных молодых людей: усатые, с прическами типа каре, в джинсах и свитерах с оленями. Репортер и оператор, авторы репортажа, гордые обладатели красных дипломов.

– Доброе! – поприветствовал я их. – Михаил, – пожал руку репортеру. – Артем, – пожал и оператору.

– Утро, Серега! – откликнулся первый.

– Привет! – подавив невовремя вылезший зевок, буркнул оператор.

– Сейчас главного подождем и начнем, – анонсировал я им и сел за стол. – Далеко ездили?

– Рядом тут – от Комсомольска-на-Амуре двадцать минут узкоколейкой, – ответил Михаил.

Немножко выпендривается, но это ничего, это созидательными порывами продиктовано.

– Про узкоколейку?

– Немного про узкоколейку и фельдшера, – кивнул оператор. – Так сказать, по площадям.

– «По площадям» нам Никита Сергеевич завещал, – одобрил я.

В дверь без стука (потому что начальство) вошел Борис Николаевич Полевой. Журналисты вытянулись по струнке, я ограничился рукопожатием из положения «сидя».

– Ну что, проверим вас на следование высоким стандартам Советской журналистики? – после приветственной части улыбнулся молодым дарованиям Полевой.

– Не подведем! – уверенно заявил репортер.

Оператор зарядил пленку в проектор, на экране появился отсчет 3-2-1, и мы оказались в машинном отделении локомотива узкоколейки. Одетый в фуфайку, штаны с начесом, галошные валенки и шапку-ушанку седобородый дедушка черпал лопатой и забрасывал в топку уголь, размеренно вещая:

– Сам-то я с малых лет на железной дороге. В гражданскую на бронепоезде служил. Потом – в Отечественную, уже машинистом. Надоели мне большие рельсы, вот, на маленькие перешел! – гоготнул и закрыл дверцу топки, повернувшись в кадр улыбающимся закопченным лицом. – С бабкой и приехал – она у меня родом как раз с этих мест, радуется – на родине помрет, говорит.

Монтажная склейка, и мы оказались посреди проложенной среди заснеженных деревьев колеи, наблюдая тихонько выкатывающийся из-за поворота, курящийся дымами локомотив, за которым тащилось три грузовых, и один пассажирский вагончик.

– Это отсылка на «Прибытие поезда»? – подколол я оператора.

– На «В 3:10 на Юму», – с улыбкой поправил он.

– Вестерн? – уточнил Полевой.

– Вестерн.

Репортер обиженно поерзал, и я прислушался к доносящемуся под кадры заснеженной деревеньки (курящиеся дымами печные трубы, бегающие, укутанные в толстые шубки, дети, важно щурящийся в кадр с забора рыжий грязный кот, грызущая говяжью кость лохматая собака) голосу диктора:

– …зимой, когда замерзают реки и болота и оживают так называемые «зимники», колея номер 451 не теряет своей важности для трехсот семи жителей колхоза «Красная грива», каждый день перевозя товары народного потребления, газеты и пассажиров.

Поезд остановился прямо у деревянной двухэтажки с табличкой «Сельсовет», и на утоптанный снег из пассажирского вагона выбралась пара бабушек с набитыми колбасой и консервами авоськами.

– Земфира Захаровна Лебедева – одна из таких пассажирок, – перенес нас немного в прошлое, в еще движущийся вагон, голос Михаила.

Слева и справа – ряды коротких, на два пассажира, лавочек. Посреди вагона – обложенная кирпичами печка, в которую подкидывала полешко бабушка.

– Почему повтор? – спросил Борис Николаевич.

– Символично, – развел руками репортер. – Пламя подпитывается, значит – есть жизнь в этих краях.

– Принимается, – одобрил Полевой.

Бабушка на экране тем временем успела перебраться на лавочку и получить закадровый вопрос:

– Часто в город ездить приходится?

– Да ну, – отмахнулась она. – У нас в сельпо почти все есть, вон, в грузовых и едет! – указала за спину. – Я вон… – повернулась к стоящей рядом с ней авоське и начала инвентаризацию. – Консерва деду – краба, я сама их не ем, больно страшные. И эти еще – полухвабриканты рыбьи, вкусные – жуть, у нас в сельпо холодильника нужного под них нету.

– Пошла антисоветчина! – гоготнул Полевой. – Да сиди ты, – добродушно махнул рукой на подскочившего оправдываться репортера. – Такой дефицит – не дефицит, вон, краба с полуфабрикатами деду везет Земфира Захаровна, какая уж тут антисоветчина?

– Немножко умело подпущенного дефицита не повредит, – глубокомысленно согласился я.

– Мы сюда молодыми еще приехали, – перешла бабушка к воспоминаниям, ностальгически улыбнувшись. – Считай – в чисто поле: одни бараки стояли…

Монтажная склейка.

– Почему? – среагировал я.

– Потому что «зэки строили», – развел руками оператор.

– Ладно, – поморщился я.

Не стоит неудобные темы лишний раз пинать. Да и вообще – ну зэки, ну и что?

– Ничего, остроились, зажили. Детей четверых в люди вывели – во Владивостоке сейчас живут, все с высшим образованием, – добавила Земфира Захаровна. – Мы с дедом не жалуемся – у нас хорошо, и школа есть, и ДК – я туда песни петь хожу, в кружок – и кооператив даже открыли, снасть рыбацкую гнать, дед там подрабатывает, сети плетет.

– Пенсии не хватает? – предположил голос из-за кадра.

– Тю-ю-ю, – отмахнулась бабушка. – Пенсии нынче за глаза хватает, хоть на книжку ложь. Скучно ему, дураку старому, на печке лежать – пойду, говорит, молодым опыт передавать. Рыбак он у меня, – с доверительной улыбкой поведала она нам семейную тайну и перешла на другие деревенские блага. – А еще у нас амбулатория есть, там фельдшер Маргарита Филипповна, у ней руки золотые.