Новый Вавилон - Бюсси Мишель - Страница 7

— Он врет, — уверенно сказал Бабу.

— Что?!

Артем кивнул, соглашаясь.

— Фишер врет, это очевидно. Я не утверждаю, что он соучастник, но в чем-то виноват, это точно.

— Доказательства? — запальчиво спросила Ми-Ча. — На каком основании ты его обвиняешь?

— Исключительно на основании собственного опыта, малышка. Это нетрудно. Устраиваешься поудобнее и наблюдаешь за соседями, вместо того чтобы прыгать по миру, чтоб купить хлеба или выпить с приятелем.

Кореянка пожала плечами и поддела белый песок носком кроссовка.

— Подключись к «Пангайе», Ми-Ча, и проверь все перемещения Юстуса за два месяца, включая сегодняшнее утро, — распорядился Артем.

Бабу задумчиво смотрел на море.

— А мы поищем ответы на три вопроса, — сказал майор. — Кто это был? Откуда взялись эти коммандос? Какие задачи им поставили?

Бабу зачерпнул горсть песка, пропустил его сквозь пальцы.

— Имею как минимум один ответ.

Хаконе, остров Хонсю, Япония

Клео наслаждалась тишиной.

Она обожала свой класс, своих учеников, их смех, бесконечные вопросы, неуемную энергию и чувствовала себя капитаном, попавшим в водоворот, единственным взрослым, которому доверены ребячьи мечты, чтобы он защищал и развивал их. Но еще больше ей нравилось мгновение, когда все они нажимали на кнопки личных телепортеров, возвращались по домам, вдруг наступала тишина, и пятьдесят два глаза не отслеживали каждое ее движение, а двадцать шесть языков не бомбардировали мозг вопросами. Насладившись моментом, она включила телепортер и перенеслась к себе.

Одна.

Ее дом стоял на холмах Хаконе. Типичный японский дом с островерхой крышей, стенами из древесины кипарисов и бумажными перегородками, затерянный в сакуровой роще. Она искала его много месяцев, бродила с севера на юг острова Хонсю, гонимая наваждением юности. Они с матерью жили в хижине над нормандскими прибрежными скалами, и она мечтала о доме в Японии, похожем на те, что видела в старых мультфильмах Миядзаки «Мой сосед Тоторо» и «Унесенные призраками». Клео обрела покой в доме своей мечты, ей никогда не хотелось никуда телепортироваться (школа не в счет!), она много гуляла, читала, предавалась фантазиям и была счастлива.

Одна.

Ее частное пространство было скромным, всего пятьдесят квадратных метров, но никто никогда не появлялся рядом с ней, так далеко от берегов озера Ашиноко и синих с отливом склонов Фудзиямы. Почти все люди жили у моря, от ее дома до ближайшего соседа было три километра.

Клео любила тишину, но порой все же слушала музыку на максимальной громкости, распугивая птиц, лакомившихся вишнями на деревьях. Ничего, они вернутся, всегда возвращаются.

Погода стояла волшебная. Клео распахнула двери и окна, подперла ставни спинками плетеных стульев и включила музыку.

Грянули аккорды композиции Supremacy группы Muse, столь энергичные, что запросто могли растопить снег на вершине Фудзи.

Счастье — чистое, беспримесное счастье. Еще чуть-чуть — и Клео подчинилась бы порыву, сбросила бы одежду и принялась танцевать обнаженной среди розовых флоксов на холме шибазакуры[4] или у бортика крошечного прудика с кувшинками, обустроенного перед домом. А почему нет? Она одна! Она свободна! Она вольна творить что захочет!

Клео вернулась в комнату, полюбовалась строгими шелковыми какэмоно,[5] висящими на бумажных стенах, уже взялась за полу шелковой блузки, чтобы снять ее через голову, и тут из пространства между кроватью и шкафом раздался голос:

— Что это ты делаешь?

Она так испугалась, что едва не подпрыгнула — секунду назад в комнате никого не было! Сердце колотилось, как безумное — сначала от страха, потом от злости.

— Мама?

— Ждала кого-то еще? Ты даешь доступ в частное пространство мужчине? Соизволишь сообщить, если…

— Что ты здесь делаешь?

— Да ничего особенного, навещаю дочь. Мою дочь, не отвечающую на сообщения.

— Я работала, мама.

— Знаю, потому и появилась сейчас, а не раньше.

Клео молча смотрела на мать. Строгий серый костюм Милен Луазель казался еще более строгим в контрасте с ярким нарядом Клео. В свои пятьдесят два года Милен была по-прежнему очень красива, многие ровесники наверняка цепляют ее взглядом, но… не останавливаются. Клео так и не смогла понять, почему ни один мужчина, даже ее отец, не задерживался рядом с Милен дольше чем на полгода. Видимо, дело в характере. Слишком властная и бесцеремонная?

Как бы там ни было, не имея возможности опекать мужчину, мадам Луазель отыгрывалась на своей покладистой дочери. Впрочем, Клео работала над собой, пытаясь исправить этот недостаток.

— Мама, я сто раз просила: не телепортируйся ко мне без предупреждения! Мне двадцать девять, я давно не в том возрасте, когда ты появлялась в ванной, где я принимала душ, или сидела рядом с кроватью, карауля мое пробуждение. Если не перестанешь, я перекрою твоему телепортеру доступ на территорию!

— Поступишь так с матерью?

— Да.

Милен нарочито расхохоталась, не приняв угрозу всерьез.

— Выруби для начала эту безумную музыку.

Раздраженная Клео подчинилась — очарование момента все равно разрушено, — но тут же включила телевизор, давая матери понять, что не намерена убить вечер на разговор с ней. Экран высветился на стене напротив кровати.

— Ты теперь интересуешься новостями, Клеофея?

— Клео, мама, Клео! Ты же знаешь, что я терпеть не могу свое полное имя. Честно говоря, ты не смогла бы найти имечко нелепее, даже если бы очень захотела.

Милен подошла к окну и рассеянным взглядом обвела лужайку, усыпанную лепестками сакуры.

— Клео… Фея… Лесная колдунья. Имя подходит тебе как нельзя лучше. Ты хороша собой, ты чудесная выдумщица, не хватает только… сама знаешь чего.

Клео прибавила звук. Мрачный ведущий рассказывал о самом кровавом преступлении против личности за многие годы. Десять убитых. Картинки на экране не было, поскольку, агенты спецслужбы запретили репортерам телепортацию на место происшествия. Председатель Всемирной Организации Перемещений Галилео Немрод с минуты на минуту даст пресс-конференцию.

Мать Клео повысила голос, решив перекричать телевизор, ее не волновала жуткая участь жертв, погибших на другом конце света.

— Знаешь, детка, я заявилась сюда, чтобы сообщить тебе хорошую новость. Очень хорошую.

Милен замолчала, открыла дверцы гардероба и продолжила:

— Сегодня вечером ты обязана навести красоту.

— И зачем это?

— Ты приглашена Элиасом, твоим женихом.

— Он мне не жених.

— Ошибаешься. Он тебя обожает! Не знаю почему, но это факт. Вперед, детка! Элиас — красивый парень, да еще и с положением, ты ему интересна, так что не бери пример с меня, не упускай свой шанс. Мужчины — рыбы, они не заплывут в сети добровольно, их приходится ловить, выдергивая из косяка холостяков. Не вытащишь самую крупную особь, она достанется другой.

— Мама, Элиас милый, умный, у него куча достоинств. Но он мне не нравится.

Мадам Луазель вздохнула.

На экране появился председатель Немрод. Оператор взял его лицо крупным планом на фоне Мемориала мира в Хиросиме. Первый этаж Атомного собора Генбаку и нижнюю часть галстука Немрода закрывала бегущая строка, на которой в режиме реального времени демонстрировались результаты последних опросов: телезрители отвечали на вопросы, заданные Экклесии.[6]

— Ты стала слишком скучной, Клеофея. Ни с кем не встречаешься, кроме своих учеников, смотришь только на сакуры. Что с тобой стряслось, дорогая? Раньше ты напоминала ведьму. Помнишь тот вечер, когда ты одолжила телепортер мальчику из лицея, чтобы он пришел в твою комнату?

— Мне было пятнадцать!

— А сейчас двадцать девять. Продолжишь в таком же духе, умрешь старой девой. Ладно, поговорим об Элиасе… Ты не отвечаешь на его сообщения, не принимаешь приглашений, и он, как человек сообразительный, решил обратиться напрямую к твоей матери.