Псалмы Ирода - Фриснер Эстер М. - Страница 68
- Предыдущая
- 68/105
- Следующая
— Хэтти? — передразнил он ее. — Неужели так в Праведном Пути обучают девочек величать своих матерей? — Острая булавка в его пальцах дрогнула, когда он расхохотался. — А его ты тоже называла по имени? — Он воткнул обмазанный чем-то липким конец булавки в труп и снова расхохотался. — Нет, Бекка. У твоей матери впереди еще годы жизни — хорошей работы и плодовитости. Мы заставили вашу хуторскую вещунью порыться в своей сумке, поискать, что там у нее есть, чтоб отпугнуть молоко из грудей Хэтти и поскорее подготовить ее для меня. Зелье, приготовленное этой каргой, сработало отлично, освободив чрево Тали, но если у нее ничего не выйдет, я пошлю за Линн. У нее тоже найдутся кой-какие способы.
Бекка тихо сказала:
— Грешно нарушать покой беременных или кормящих матерей.
Каменные глаза Адонайи сверкнули.
— Хуже, чем грешно. Это противозаконно. Но если Хэтти — кормящая мать, то где ее дитя, а? Может, ты мне скажешь, Бекка?
Бекка упорно смотрела на свои сложенные руки.
— А что касается брюха Тали, — продолжал Адонайя, — что ж, та бедная жалкая старушонка сказала мне, что зелье, которое она дала ей, было предназначено совсем для другого. Вот бывают же такие несчастные случаи! Да, наш мир — очень суровый мир. Но если мы будем беспрекословно следовать Слову Божию, то мы как-нибудь выживем.
— Когда же кончится ложь, Адонайя? Что это — грех, или преступление перед законом, или несоблюдение того, что предписывают обычаи? Ты лгал Хэтти. Ты внушил ей, что убьешь ее, если она не заставит меня заговорить.
Адонайя присел рядом с ней.
— Я скажу ей, что все обстоит иначе, когда мы с тобой покончим с этим делом.
— Ты хочешь сказать, что она об этом еще не знает? — Бекка еле обуздала боль, пронизавшую ее сердце при мысли о той пытке, которую сейчас переживает Хэтти. «Она ценит свою жизнь выше жизни Шифры, выше, чем жизнь рожденного ею ребенка, и все же я не могу не жалеть ее. О Пречистая Богоматерь, как могла ты позволить появиться на свет такому бездумно жестокому человеку, как Адонайя?»
Булавка теперь танцевала перед глазами Бекки, точно голова свернувшейся в кольцо змеи. Во рту у нее пересохло, смелость начала увядать. Ей были хорошо видны два-три беловатых зернышка, приклеившихся к чему-то серому, как дым, чем был обмазан конец булавки.
— О, она узнает, узнает, — гнусил Адонайя. — Я ей это постепенно расскажу. — Он задумчиво вертел булавку в подушечках пальцев. — Не сердись, что я так затянул это дело. Чего-чего, а времени у нас много. Мне же надо было испытать ее, верно? Отличная женщина — твоя мать. Вполне оправдает затраты на свою кормежку. Но мой родитель говорил мне, что она всегда была любимой женой Пола. Так как же я мог пустить ее к себе в постель, так сказать, подставляя спину собственной смерти (которой я, безусловно, не заслуживаю), не будучи уверен, что Хэтти служит мне от всего сердца. — Его свободная рука мгновенным движением зажала руку Бекки. — Но теперь я знаю. — Булавка вонзилась ей в руку так быстро, в самый разгар обманчиво мягкой речи Адонайи, что Бекка не успела отдернуть ее.
Бекка вряд ли расслышала его последнюю фразу. Ее слабый испуганный крик заглушил ее. Она откинулась назад, прижавшись спиной к столу, зажимая другой рукой больное место. Адонайя своими шершавыми губами выводил длинное заботливое о-о-о!
— Да простит меня Господин наш Царь, я, кажется, сделал тебе больно, Бекка? — Он даже не пытался скрыть всю фальшивость своей заботы. Он отшвырнул булавку куда-то в темноту за своей спиной. — Впрочем, это всего лишь булавочный укол и ничего больше. Ну-ка, дай твое бо-бо, и я его хорошенько поцелую. — Он снова потянулся за ее рукой.
Бекка отшатнулась. Вернее, попыталась отшатнуться. От крошечного пятнышка на тыльной стороне ладони по телу расходился странный холодок. Ее руки повиновались отданным волей приказам с какой-то нелепой замедленностью. Когда она попыталась ухватиться за край стола, чтобы отодвинуться от Адонайи, то между испуганной командой ее мозга и замедленной тягучей реакцией ее членов оказалась целая вечность.
Для Адонайи не составляло труда схватить Бекку в объятия и с притворной нежностью прижать ее к сердцу, отчего у нее в желудке появилось мерзкое кислое и жгучее ощущение.
— А ты уже не так застенчива, как раньше? И больше не боишься меня, правда? Если б боялась, так давно бы вырвалась, а сейчас ты вот так покоишься в колыбельке моих рук. Я же говорил твоей маме, что найду лучший подход к тебе, чем отыщет она. Хэтти, как мне показалось, не была расположена поверить этому, но я объяснил, что у меня для этого есть особый талисман.
Губы Бекки одеревенели. Она с трудом прошепелявила:
— Что ты шо мной шделал? Какой талишман…
— Магия, моя милая Бекка. — Его ладонь погладила ее волосы, а затем скользнула вниз к пуговицам блузки, которые он стал не торопясь расстегивать одну за другой. — Талисман, который не известен ни мужчинам, ни женщинам, его знают лишь те, кого уважают люди Коопа. Талисман бесценен — этакий миленький белый порошочек, чудо в мешке из грубой парусины, прибывшее в Миролюбие уже после праздника Окончания Жатвы. Да, мне оно принесло огромную удачу, это уж точно. И не только сейчас, когда оно помогает мне приручить одну дикую девицу и призвать ее к полному послушанию.
Он сжал ей грудь — ощущение, которое осталось почти незамеченным, пройдя сквозь черную пропасть оцепенения, разверзшуюся между разумом Бекки и ее телом. На мгновение на его лбу появилась морщина неудовольствия — Бекка поняла, что он знает, сколь бесчувственным становится ее тело. Тогда его рука так сжала ее грудь, что Бекка чуть было не закричала — от этого ощущения ей ускользнуть не удалось.
Адонайя оттащил Бекку подальше от стола и уложил на голом деревянном полу. Ее руки и ноги находились где-то на расстоянии многих миль друг от друга, так, будто ни кисти рук, ни стопы ног не были никогда частями одного тела. Она так и не уловила момент, когда он стал стаскивать с нее юбки, но зато почувствовала, как он грубо раздвинул ей ноги, так что одно колено со стуком ударилось о стол.
Зрение, обоняние и слух — вот все, что у нее осталось. Но этого было достаточно, чтоб отнять у нее убежище — уверенность, что все происходящее — лишь страшный ночной кошмар. Рот пересох. Когда он всем весом навалился на нее и просунул язык между ее губами, она почуяла горячую слюну с привкусом горелого цикория, яблок и хлеба.
Бекка попыталась ударить его, она призвала на помощь уроки, полученные у Марты Бабы Филы, которые она повторяла столько раз. Даже если твой противник крупнее тебя, даже если он повалил тебя на землю, все равно есть способы выкрутиться. Да они и были, и она помнила, как разучивала их, как овладевала шли. Но куда же они все подевались? Ее рука поднялась в изящном жесте, но Адонайя усмехнулся, перехватил ее в воздухе и сжал с такой силой запястье, что она даже ощутила боль.
— Ах, так ты тоже боец, Бекка? Пошла по стопам Пола? — Он грубо схватил в горсть ее лицо, так нажав при этом на подбородок снизу, что челюсти громко щелкнули. Медленно, медленно он вонзал свои ногти в щеки Бекки, с живым интересом наблюдая наступление той минуты, когда к ней придет ощущение боли. — Щепотка этого городского чуда позволила мне замедлить его движения до такого уровня, когда я смог справиться с ним. И еще меньше порошка потребовалось, чтоб взнуздать тебя.
Он вонзил ногти еще глубже, пока Бекка не застонала.
— «Ты будь осторожнее с этой штукой, Зах, — вот что я подслушал в разговоре горожанина и моего родителя. — Разбросай его по весне на поле, а осенью получишь богатый урожай. Понаблюдай и скажи нам, насколько больше ты соберешь зерна, чтобы мы могли сообщить об этом домой. Но будь осторожен. Эта штука годится только для поля! Если хоть крошка попадет тебе в легкие или под кожу, ты будешь парализован, и один Господин наш Царь знает, на какой срок». Парализован, — повторил Адонайя, скаля на Бекку сверху зубы. — Мне пришлось спросить у Линн, что значит это слово. — Он стал больно крутить сосок груди Бекки, пока она не издала громкий невнятный крик боли. — Но люди Коопа были неправы, Бекка! Их чудо помогло мне снимать урожай даже зимой.
- Предыдущая
- 68/105
- Следующая
