Эпоха Мары (СИ) - Коруд Ал - Страница 21

Противнику быстро поплохело, что сказалось на темнее наступления.

— Последняя лента и уходим. Счас долбать начнут!

Только Рыбарь произнес команду, как неподалеку от них бахнуло.

— Мины! Атас, братцы, валим!

Но разведчики свой хлеб ели не зря. Крыша в отличие от стены еще не была разрушена. Да и потолок цел, его просто так даже тяжелой миной не прошибешь. Так что время у них еще имелось. Через пять минут вооружение команды уже грузили на небольшой японский грузовичок, подаренный корейскими волонтерами. Бронегруппа отряда ушла дальше. Kawalerii Pancernej несли критические потери и нерасторопно отступали.

Новый метод подавления огневых точек и мест скопления противника оказался на редкость продуктивным. Ручное орудие по сути выполняло роль пушек бронетранспортеров и БМП. Но тем еще надо было как-то проехать по узким улочкам, подставляя борта под вражеские ПТО. Да и в тепловизоры горячие движки машины обнаруживали легко. А команды «ручной арты» возникали буквально ниоткуда, сея панику и хаос в рядах, казалось бы, прочно окопавшихся жолнежев. В условиях отсутствия надежной связи, под постоянным огневым накрытием ляхи вскорости теряли гонор и присутствие духа.

Буквально за полдня основные районы узлового городка и рокадная дорога были взяты под контроль ополчения. Остатки брошенного командованием гарнизона остались сражаться с отчаянием обреченных. Их руководство в панике искало возможность хоть как-то связаться со своими опорными пунктами и гарнизонами. Еще не выбитая до конца ляшская артиллерия лихорадочно палила по площадям, нещадно сжигая снаряды. Огрызались скоропалительно пулеметы, угрюмо бахали гранатометы, иногда по улицам вились огоньки резвых ПТУРов.

2-ая KawaleriiPancernej бригада слыла в Речи Посполитой кадровой, сюда был особый отбор. Зато и согнуть подобных хлопцев считалось делом почетным. Вот их сейчас яростно и гнули, колошматя до остервенения. Тертые годами нелёгкой войны под санкциями простые чернорусские мужики и опытные в военном деле добровольцы из глубинной Росской конфедерации.

Они терпеливо перемалывали остатки бригады противника, не давая подняться из укрытий и наводя на очаги сопротивления армейскую авиацию, которая по причине подавления вражеского ПВО обнаглела до крайности. Окруженные ротами бригады «Базальт» опорники уничтожались с невиданной на этой войне скоростью. Бетонобойные бомбы, напалм, затем проникающий во все щели газ, что был тяжелее воздуха. Республиканцам через пару часов оставалось лишь собрать трофеи и бирки солдатских жетонов. Пока было не до трупов и раненых врагов. Последние чаще всего умирали в муках. Ну что заслужили.

Да и мертвецами должны были сначала заняться весьма необычные команды.

Глава 16

Петроград. Невский проспект. Кафе «Гуманист»

'Не плачь, дева, война добра. Потому что твой возлюбленный вскинул дикие руки к небу, а испуганный конь побежал один. Не плачь. Война добра ".

— Стивен Крейн, «Война добра».

Кофейня «Гуманист» всегда слыла, как прибежище людей либерального толка. Правда, в последние годы сюда начали хаживать и разного рода социальные экстремисты. Охранители природы от людей, сторонницы грядущего матриархата, адепты сто пяти гендеров и прочие маргинальные фрики. Но в основном в кафе все-таки собирались представители одной из древнейших профессий. Благо как раз неподалеку располагались редакции основных столичных изданий и новое здание телецентра.

Последнее не так давно стало ядром эпического скандала из-за сноса окружающих его исторических построек. Но стоило учитывать, что против олигарха Гольдмана подобная шумиха обычно не работала. Несколько заказанных на стороне исторических экспертиз, интервью с живущими в подлежащих сносу развалюхах бедолагами, которым вместо обветшалых в хлам коммуналок предлагали настоящие хоромы в новостройках.

Ожидаемо привычное словоблудие либеральной прессы закончилось очередным пшиком. Зато в центре столице появился ультрасовременный телевизионный пул размером с небоскреб. Он быстро стал Меккой для столичных туристов, ежедневно увеличивая доходы Мойши Гольдмана на энную сумму.

Сегодня в 'Гуманисте случилось особенно шумно. Бармены еле успевали обслуживать заказы, администратору заведения пришлось вызванивать из дома отдыхающий персонал и просить выйти их сверхурочно за хорошую доплату. Экраны практически всех телевизоров заведения были включены на новостные каналы, по которым чаще всего шли кадры боевых действий.

Разбитые в хлам дома, взорванная техника, горы трупов. Расслабляющийся пипл то ли из-за показа боевых столкновений в прямом эфире, или по причине пятницы активно заказывал спиртные напитки, делая хорошую выручку заведению. Администратор бара из-за этого был вынужден срочно выдвинуться в район запасного поставщика алкоголя. Ждать перевозчиков было некогда. Уже почти закончились «санкционные» напитки, а пиво он можно заказать по дороге в любом месте.

Среди общего гама и дыма в зале слышался визгливый неприятный голос:

— Это им просто так не сойдет! Поверьте, германцы обязательно ответят и жестоко ответят уже к концу сего месяца.

Между столиками бесновалась, разбрызгивая слюни и сопли, местная достопримечательность. Зубр либеральной журналистики Василий Телятин. По совместительству еще и поэт. С началом необъявленной войны он нежданно вспомнил свою настоящую национальность, но буквально через полгода вернулся обратно в столицу. Сказал, мол, братья по вере и крови не приняли его за своего. Хотя, скорее всего, произошел некий инцидент по причине его сволочного характера. Вот и сейчас непризнанный поэт пил в долг.

«Гуманист» — заведение не из дешевых. Но публика любила в нем задорно понтоваться. Зато на следующий день можно было в разговоре как бы невзначай обронить, что провел вечер здесь. В кафе среди заурядной или известной в узких кругах журналисткой братии запросто могли встретиться столичные богатеи или депутаты Госсовета. Ну а светские львы и львицы заезжали сюда еще чаще, вызывая восторженный интерес представителей желтой прессы.

— Да отсосут, Вася, твои германцы, как и в прошлый раз.

От расписной колонны отделился здоровенный детина. С длинной бородой, в расстегнутой тенниске он больше походил на староросского богатыря, чем на редактора известного в определенных кругах «почвенного» издания.

— Опять ты, Святогор, бесчинствуешь? Побойся Одина, Телятину же такого позора просвещенной Европы не пережить, — веселилась за столом еще одна известная персона. Скандальный депутат из фракции Национал-Патриотического союза Илья Бричкин выглядел радостным. То ли по причине утренних новостей с фронта или присутствия за столом целых двух барышень весьма юного вида.

— Илюша, да всем насрать на то, куда он с утра блевать будет.

— Я бы попросил! — завизжал толстый, как бочонок Телятин.

— Вася, мы все знаем, что со времен, когда ты с панками тусил, у тебя поэмы лучше с блевотиной выходят.

Бричкин не удержался и молодецки захохотал, указав жестом на свободное место рядом. Святогор упрямиться не стал и тяжело ухнул на пластиковый стульчик, тут же выразив свое неудовольствие.

— Разве подобным легковесным предметом мебели можно надрать недругам задницы?

Бричкин снова захохотал, а сидящая рядом с ним директор гламурно-бросового издательства Мария Арбатевич скривилась.

— Фу, о чем вы, мужчины, только можете рассуждать! Там творится такое… — она кивнула в сторону экрана, на котором люди в синих журналистских бронежилетах с жизнерадостным до странности прибабахом размахивали руками на фоне горы трупов и сгоревшей техники. Вот промелькнул крупный кадр с обгорелой человеческой грудиной. В сгоревшего на бронемашине мехвода вдобавок стукнул осколок крупнокалиберного снаряда, вывернув внутренности тела наружу.