Цель — выжить. Шесть лет за колючей проволокой - Фритцше Клаус - Страница 5

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая

А теперь шагаю по длинным коридорам, за мной — великан в черном мундире с красной звездой на фуражке. Страх начинает проникать во все поры тела. Вдруг меня расстреляют?

Входим в комнату, там сидит офицер не в морской форме и еще человек в штатском. Предлагают садиться. В гражданском — это переводчик, по-немецки говорит с заиканием и страшным акцентом. Кое-как понимаю его вопросы, отвечаю медленно, в манере диктора по радио, и он меня понимает.

Офицер спрашивает, переводчик переводит, отвечаю на немецком, переводчик опять переводит, а офицер пишет и пишет. Этот ритуал тянется долго, пока не записывается вся эта ложь, придуманная еще на катере. Дают мне подписать. «Как же подписывать, я не имею представления, что там написано?» Переводчик с трудом переводит мне текст допроса с русского на немецкий. Думаю: «Все равно ложь, можно и подписать». Так и сделал.

Матрос вернул меня в прежнюю резиденцию. Женщина принесла ужин: кусок хлеба, кружку горячей воды и тарелку с горячей, желтой, зернистой массой, от которой идет непривычный и неприятный запах, аппетита не вызывающий. Заставляю себя есть, но запах и вкус пшенной каши отвратительный, так что не мог его переносить в плену еще долгое время. Ложусь на уютную софу и моментально засыпаю. Обращение офицера и переводчика было настолько человеческим, что душевное перенапряжение последних суток ослабело, а душа нашла забвение во сне.

Просыпаюсь от сигнала тревоги. Слышны выстрелы зениток. Знакомый матрос кричит и толкает меня вперед. Возникает мысль о расстреле в подвале — так показывали в кино. Однако слышу знакомый звук двигателей, это наши бомбят Астрахань. Боже мой, теперь нам конец — отомстят за жертвы от бомбежки.

В подвале большой зал, битком набитый людьми в военной форме, мужчинами, женщинами и детьми. Вижу пилота и механика, присоединяюсь к ним. Русские пытаются завести с нами разговор. Матрос, улыбаясь, подает клочок газетной бумаги, я даю понять, что не понимаю. Тогда он начинает крутить этот клочок, положив на него махорку, сформовал и предлагает мне эту гильзу склеить слюной. К моему счастью пилот имеет некоторый опыт и детально объясняет, что нужно делать.

Вот так впервые закурил махорку под взрывы бомб, которые сбросили на нас оставшиеся в строю товарищи эскадры No 100. Ранее вообще не куривший, с тех пор я стал курить махорку беспрерывно в течение шести лет. Вернувшись на родину, не мог привыкнуть к тогдашним сигаретам. Продолжал курить махорку, которую покупал у советских военных. От махорки все же пришлось отказаться, поскольку непривычный для немцев запах дыма стал отталкивать от меня людей.

Остаток ночи прошел, а наутро опять допрос. Та же картина, те же вопросы, ни малейшего отклонения от вчерашней программы. В помещении отдыха единственное развлечение — смотреть в окно. К вечеру опять вызов, на сей раз по другому пути. Вместе со следователем и переводчиком проезжаем по городу в том же ЗИСе, останавливаемся перед крупным зданием, идем по лестницам и коридорам в большой зал. Странная картина. Столы расставлены буквой "П" длиной метров в 10, они покрыты зелеными скатертями, на них графины с водой. А за столами сидит человек 30-40 в разных мундирах с погонами. В середине узенькая тумбочка, где мне предлагают сесть. Что это такое? Суд, что ли? Собираются устроить мне перекрестный допрос? Но все перекрывает мысль: будет ли теперь смертный приговор?

Возле впечатляющей фигуры офицера высокого чина с широкими золотыми погонами занимает место переводчик, и начинается допрос. Переводчик от чувства ответственности заикается еще больше, я все чаще его не понимаю, а тут начинают задавать вопросы и другие.

Ну, наконец, у меня прояснился ум. Они пытаются привести меня в замешательство и выбить из меня противоречия с протоколами, составленными на допросах до этого. Напряжение слабеет, и я начинаю играть свою игру. Переводчик попадает в замешательство оттого, что его вопросы я понимаю все хуже и хуже. Эта «забава» продолжается более часа, а настроение следователей на глазах становится все более неприветливым. Я им говорил все тоже, о чем мы договорились на катере. Поэтому я был спокоен — мои показания не могли противоречить тексту протоколов.

Потом меня везут опять в комендатуру, и… какой сюрприз: — в моем помещении — пилот и механик. Они весь этот допрос прошли раньше меня, и, видимо, расхождений в показаниях не было, поэтому и разрешили воссоединиться экипажу. Ночь прошла спокойно.

Утро встретило солнышком, старуха принесла нам завтрак, настроение улучшилось. Пилот научил узнавать звания по погонам и сказал, что главным во вчерашнем спектакле был генерал. И вдруг появляется матрос, велит мне следовать за ним, в знакомую комнату для допросов. Вижу нового офицера — майора. Теперь уже разбираюсь в звездочках.

По внешнему виду он похож на представителя академической интеллигенции. Он приветствует меня на чистом немецком языке, и начинается беседа, не имеющая ничего общего с допросом. О семейной обстановке, об истории и культуре Германии. Интересуется моим образованием, и, узнав, что я изучал английский язык, без затруднений переходит на него. Угощает меня белым хлебом, рыбой и рюмочкой водки. Я тоже расслабляюсь. И так более часа. Как вдруг майор говорит: "Господин фельдфебель, у меня такое впечатление, что вы имеете хорошее образование и высокий уровень интеллекта. Хотелось бы узнать, почему вы русских считаете дураками? Судя по протоколам допросов, вы нам наврали. Теперь я расскажу, как все было.

Вы вылетели не из Керчи, а из Сталино, минировать Волгу. Ваш командир — майор Клаас — хорошо нам известен, сожалею, что он погиб".

Ну, если все знает, зачем спрашивает? Мне становится ясно, что наши мины причиняют большой вред судоходству по Волге. Но принцип действия немецких мин еще не вскрылся и они надеются, что от нас могут получить соответствующую информацию. Но, слава Богу, мы об этом ничего не знаем. Принцип действия этих мин является тайной специализированного персонала аэродрома, а летный персонал прошел обучение только на сбрасывание мин с незначительной высоты в фарватер русла реки. И симпатичный майор убеждается в том, что этот секрет мы открыть ему не в состоянии. Тем более для него обидно, что пьяный капитан рыболовного катера убил того члена экипажа, который наверняка знал о минах больше, чем сержантский и рядовой состав. Поэтому, думаю, и отдали под суд того капитана. С майором прощаемся как со старым и добрым знакомым. Последний час он проводит с нами вместе и, наконец, спрашивает, есть ли жалобы или пожелания. Оказывается есть: «У нас отобрали часы, и есть желание перед уходом в лагерь посмотреть город Астрахань». Последнее надо считать чистым нахальством; но по обеим дается положительный ответ.

Трудно выразить ту благодарность, что мы почувствовали и чувствуем до сегодняшнего дня к тому майору. Он отнесся к нам по-человечески, скорее как рыцарь, уважающий противника. Положение военнопленного перестало так уж страшить. Граждане, матросы и офицеры в астраханской комендатуре дали доказательства тому, что говорил покойный командир, советуя не прибегать к самоубийству. Мы вступали в незнакомый мир советской страны. Вроде отступила смертельная угроза, судьба подарила нам жизнь, значит, есть будущее!!!

Наручные часы потом хранились у начальника лагеря, пока я не попал в Сталинград, где и обменял их у русского начальника по снабжению на литр пшенной каши с растительным маслом.

Три немецких летчика в военной форме и матрос Каспийского флота с автоматом на плече отправились в город смотреть достопримечательности Астрахани. А для жителей города самым удивительным были мы. Вскоре нас окружила любопытная толпа людей. На лицах не было гнева или ненависти, были заинтересованность и любопытство, так что у нас не возникло даже мысли, что толпа может представлять для нас угрозу. Правда, один инвалид на костылях что-то кричал и грозил кулаком. Странный опыт. Именно с этого момента и началось своего рода перевоспитание, поднялись новые моменты в адрес правдивости нашей нацистской пропаганды.

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая