На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина - Страница 66

— Это все из-за того, что немцы застряли в России, — говорил Войтек, когда они ехали в грузовике на ферму Штайлера. — Они злятся, что до сих пор не могут захватить Советы, как это было прежде с другими странами. Я каждый вечер говорю со стариком, но он ничего не решает в этом доме, сама понимаешь! Можно было попросить немчика, но тот…

— Что — тот? — испугалась вдруг Лена, когда Войтек сделал паузу, переключая рычаг передачи. Она почти ни с кем не говорила последние три недели, что работала у Штайлера. Уезжала еще до рассвета, а возвращалась в сумерках, когда девушки еще не поднимались в свои спальни. Усталость брала свое всякий раз, несмотря на желание Лены дождаться Катю.

Поляк как-то странно посмотрел на нее в ответ.

— Немчик же летает над Ла-Маншем, его нет в доме, — и Лена выдохнула свободно, только сейчас понимая, что ждала его ответа, затаив дыхание.

Все неожиданно изменилось в начале августа, когда Лена проработала на ферме Штайлера уже около месяца, и снова начинала подумывать о побеге. Все что угодно, лишь бы не остаться здесь! Нет, нельзя сказать, что работа была тяжелой — мужчины, как могли, помогали ей и брали на себя большую часть труда. А в перерывах отдавали ей то часть своего обеда, то собранные украдкой ягоды или сливы, зная, что рискуют попасть под палку Штайлера. А один из французов, большеглазый юный Поль, даже развлекал ее игрой на губной гармошке и пел забавные французские песенки. Но, несмотря на это, Леня ясно видела всю тяжесть жизни иностранного работника вне стен замка. И теперь понимала, что попади она в работницы такому бауэру, как Штайлер… Нет, даже представлять такое не хотелось!

В тот день Лена собирала яблоки в корзину, помогая Мареку, который забирался на дерево и снимал с самых верхних ветвей спелые плоды. Тот первый с высоты дерева заметил, что к ним бежит мальчик.

— Лена! Я за тобой, Лена! — прокричал издали Руди, поправляя лямку шорт, которая соскользнула с плеча за время бега. — Иду от самого Розенбурга!

— Оно и видно, — улыбнулась Лена, подавая ему фляжку с водой из кармана фартука. А потом нахмурилась, недоумевая, что здесь делает мальчик. Быть может, приехал Рихард? Он узнал о том, что ее сослали сюда, на работы, и теперь возвращает обратно? Сердце забилось так быстро, разгоняя кровь. И даже голова вдруг пошла кругом от волнения. Она вот-вот увидит снова…

— Баронесса требует, чтобы ты возвращалась, — заявил мальчик, когда напился воды вдоволь. Он посмотрел снизу вверх на Марека, наблюдающего за ними с дерева. — Это вам нужно сказать, что я забираю Лену? А, вы поляк! Я не заметил знак, простите. А где господин Штайлер? У меня для него записка от госпожи баронессы!

— Это Марек, Руди, он не понимает по-немецки. Господин Штайлер сейчас обедает в доме, — пояснила Лена. Руди, забавно нахмурив лоб, кивнул, потом после некоторых сомнений все же опустил руку в карман и достал сложенный лист бумаги.

— Мне передать его господину Штайлеру? — спросила Лена, когда мальчик протянул ей письмо.

— Нет, это твое. То есть тебе. От господина Рихарда. Он сказал, чтобы я отдал, когда никого из наших не будет рядом. Марек же не наш, верно?

Руди быстро сунул письмо растерянной Лене в руки, а сам развернулся и побежал между ровными рядам яблонь к дому бауэра, видневшемуся вдалеке. Девушка же замерла в нерешительности. Открыть ли письмо сейчас? Подождать до рабочего перерыва?

— Из дома? — спросил ее Марек, возвращая на землю из раздумий. Лена покачала головой, а потом быстро отошла от дерева и развернула листок.

Почерк был ровный и аккуратный. Ни одной помарки, ни одной съехавшей случайно буквы или маленькой кляксы чернил. Без приветствий. Без какого-либо обращения, чего требовали элементарные правила вежливости, как подумала с легкой досадой Лена. Скупые строки.

«К сожалению, пока никаких новостей. Ефрейтор Йенс Кнеллер покинул место службы в Минске еще в конце мая. Отбывал отпуск в Магдебурге, откуда родом, и по окончании отдыха был направлен на службу в Ригу. Я написал ему на новый адрес в Остланде. Как только получу новости, тотчас же напишу.

P.S. Помни про кошачьи жизни, и помни, что ты — человек»

Значит, Рихард не в Розенбурге. Это было первое, что пришло ей в голову, и только после кольнуло, что она до сих пор не знает, что там с мамой вот уже на протяжении трех месяцев. Минск все еще под немцами, в оккупированном городе маме одной не достать ни еды, ни лекарств. О, только бы Яков сумел вернуться из той ловушки на Ротбауэра и позаботиться о маме!

— Плохие новости? — спросил ее Марек, когда она аккуратно свернула письмо, чтобы спрятать его в карман. Лена только покачала головой, вытирая слезы с лица. Горло так перехватило, что она не смогла и слова сказать. И только при виде Войтека вдруг разрыдалась в голос, приникла к нему, словно в поиске поддержки. Он обнял ее неуклюже, и эта неловкая ласка только усилила ее горе.

— Я думал, Лена будет рада вернуться в дом, — проговорил Руди обеспокоенно, и только этот громкий шепот заставил Лену отстраниться от Войтека и успокоиться. Ей было неловко из-за своего приступа слез, поэтому прощание с Мареком и его товарищами вышло скомканным и неловким.

— Держись Войтека, — шепнул на прощание Лене Марек. — Он славный парень. Все для тебя сделает. Только дождись. Наше время еще не пришло.

— Я не понимаю… — прошептала в ответ растерянная Лена, но Марек уже отступил от нее и кивнул Войтеку, мол, можете уезжать. И девушка забыла об этих словах, торопясь вернуться в Розенбург и до сих пор не веря, что ее временная ссылка закончилась.

В замке Лену ждала в комнатах прислуги Катя, бросившаяся в нетерпении подруге навстречу и крепко обнявшая ее.

— Я сгрела тебе воды, чтоб ты помылась, а то як от хряка нясет! — глаза Кати радостно сверкали. — Як ж рада, что ты со мной зуснова. А щеки якие наела! Так и не кажешь, что спину горбатила! Ты яще пожалеешь, что воротилась. У нас тут консерва каждый день, не дохнуть в кухарне.

Лену радостно встретил и Иоганн, к которому она принесла ужин на подносе в тот же вечер. Катя уже успела рассказать, что он рассорился с сестрой и проводил время в одиночестве своих покоев. Но баронесса тоже была упряма и не сдавалась требованиям Иоганна. Только просьба Рихарда, который был вынужден вмешаться в ссору матери и дяди, повлияла на ее решение. Ей рассказал об этом сам Иоганн.

— Я знал, что Фалько не останется равнодушным. Помнишь, как он искал вас, когда ты убежала, Воробушек? Я написал, что очень переживаю, что ты снова пустишься в бега, ведь с фермы Штайлера это сделать проще. И вот ты здесь! Я знал, что Фалько любит своего дядю Ханке и сумеет убедить эту упрямицу Аннегрит. Она, правда, сделала вид, что сама так решила, потому что уезжает на свадьбу принца Баварского, но… Я-то знаю!

Он был так возбужден, что даже рассмеялся, хлопнув по ручкам кресла. Это не могло не вызвать слабую улыбку на губах Лены — такую радость в последнее время доводилось видеть нечасто.

И снова жизнь покатилась по знакомой колее. Уход за Иоганном. Уборка дома. Стирка белья раз в три недели в огромных баках. Сбор урожая в небольшом саду Розенбурга и консервация на зиму в многочисленных банках, которые складировали в погребе, не только этих плодов, но и урожая с фермы Штайлера.

В конце третьей недели августа в Розенбург вместе с газетами и корреспонденцией пришло известие о неудачной высадке британцев и канадцев в Дьеппе. «Провал томи во Франции!»

—

Но этого не было и в помине. Баронесса взглянула на газету и побледнела как смерть, стала судорожно листать до страницы, где вывешивали списки убитых и раненых. Потом отбросила от себя листки и сжала судорожно руки. Лену тут же охватил страх почему-то. Даже руки задрожали, и ей пришлось поставить чайник на подставку, чтобы не выдать себя. Захотелось схватить листки и самой посмотреть длинные столбики имен, как делала это украдкой в кухне изредка.