Доктор Чистота (СИ) - Врочек Шимун - Страница 53

«Зачем себе лоб рассек, дурачок?» — подумала Юрьевна. Стоило ей отлучиться на минуту в туалет, ее свидетель умудрился упасть и удариться головой о край стола. Рассек глубоко. Случайно? Или специально? Self-harm, самоповреждение — распространенное явление у людей, перенесших чудовищный стресс. Видимо, на психику Дениса продолжало давить нечто жуткое. «Так скажи мне все».

Юрьевна закрыла тюбик, положила на стол. Полюбовалась на свою работу — рана на лбу Дениса была аккуратно склеена.

— На первое время сойдет. Ты мне расскажешь, почему соврал?

Денис долго молчал. Потом наконец разлепил пересохшие губы.

— Кожеед позвонил с мобильника моего отца, — сказал он. — Угрожал его убить… если я ничего не придумаю…

Юрьевна кивнула.

— Вы знали? — Денис удивился.

— Предполагала. Понимаешь, у каждого человека есть кнопка.

— Кнопка?

— Это образно, конечно. Нажми на эту кнопку, и человек сделает все, что захочешь. Все. Пойдет на любые преступления, любые унижения. А нажми посильнее — и человек просто сломается. Помнишь, была такая песенка группы «Технология»: «Нажми на кнопку, получишь результат… И твоя мечта осуществится… Нажми на кнопку… Но что же ты не рад»?

— Что вы хотите сказать⁈

— Твоя кнопка — это отец.

Денис молчал. Лицо его со свежей раной на лбу было бледным и изможденным. Каждое слово Юрьевны отзывалось в нем болью, она прямо чувствовала, как его корежит. «Ничего, эта боль лечащая», подумала она.

— Кнопка Степана — Оля, — сказала следовательница. — Кнопка Оли — любовь. Нет, к себе у нее как раз любви не было… Думаю, у нее была самая простая кнопка — жить.

Денис кивнул, потом сказал:

— Кнопка Кеши — Аня. Я понял.

Юрьевна покачала головой.

— Нет, не думаю. Его кнопка — это ты. Его старший брат. Который всегда защитит, всегда и будет просто любить его, ни о чем не спрашивая. И не осуждая.

На Дениса страшно стало смотреть. Лицо искажено страданием, в глазах — чистая, звенящая, как японский клинок, боль. Юрьевна даже залюбовалась.

— Получается, я сам нажал на эту кнопку⁈

— Выходит так. Ты сначала ревновал его к отцу, перестал любить и защищать. А потом вообще просто… поимел.

Денис вскочил на ноги.

— Блять! Что вы несете⁈

— Ты трахнул его девушку, — невозмутимо продолжала Юрьевна. — То есть в переносном смысле трахнул его самого.

— Нет!

— Нет? Я не права?

— Вы понятия не имеете, о чем говорите! — он вдруг осекся. — Кеша…

Денис замолчал, кадык на его шее дернулся. Он был небрит, после бессонной ночи щетина вылезла. Глаза в сетке красных прожилок.

Рассвет заливал комнату ослепительным красным светом, Юрьевна прищурилась, зевнула. Уже утро, пора заканчивать.

Денис молчал так долго, что она решила, он будет молчать до конца времен. А Юрьевне все-таки хотелось бы услышать про финал бойни в больнице. Потом Денис заговорил:

— Что теперь?

Светлана Юрьевна покачала головой. Откинула с лица светлые волосы.

— Хороший вопрос. Кожеед тебя просто так не оставит.

Денис засмеялся — резко и пугающе, словно уже был на грани истерики. Сжал кулаки. На забинтованной руке выступила кровь.

— Я не про маньяка. Черт с ним. Как мне теперь жить с отцом в одной квартире? — Он повел головой, сжал кулаки, словно собираясь драться. «Да не будешь ты драться. Отец опять парой слов тебя уничтожит, в первый раз ему, что ли? — Юрьевна посмотрела на Дениса. — А может, нет». Она чувствовала, в парне есть огромный запас ярости и гнева, сила и решительность, чтобы действовать. «Если его боль направить в нужное русло, конечно». Она сказала негромко:

— Странный ты. Лучше бы подумал о том, что Кожеед к тебе обязательно вернется. Не в его привычках оставлять незавершенные дела.

Денис покрутил головой. Точно у него свело мышцы шеи, щелкнул позвонок.

— Когда? — спросил он.

Юрьевна пожала плечами.

— Может, через год, может, через десять. Кто этого ебаната знает? — отрезала она грубо. Потом снова заговорила мягко и успокаивающе: — Впрочем, с этим мы можем что-нибудь придумать. Но сначала расскажи, чем все закончилось…

Глава 20

Шестой раунд. Мятеж

Два дня назад. Заброшенная больница.

За окном становилось все темнее. Закат прорезал кровавыми полосами света пространство палаты — и ушел в небытие. За ним неотвратимо и равнодушно пришла тьма. В какой-то момент Денис понял, что ему стало трудно дышать. Словно темнота сгустила воздух. Глотку жгло бензиновой вонью.

Над мертвыми телами Оли, Жени и Степыча медленно, в траурном бессмертном танце вились мухи.

Маньяк остановился перед Кешей. «Нет, только не он опять, — подумал Денис. — Пожалуйста, только не брат… Пожа…»

— Кеша, тебя давно не было слышно, — сказал Кожеед.

Кеша медленно поднялся на ноги, встал, как кукла. Лицо белое и обреченное. «Оставь моего брата в покое, ты, мудила», — подумал Денис, но продолжал сидеть. Сил не было. Кажется, подойди сейчас Кожеед к нему и перережь ему глотку, он бы так и остался безучастно сидеть. И истекать кровью.

«Пусть это закончится. Хоть как… Только пусть закончится», — молил Денис.

— Денис, — сказал Кожеед. Денис вздрогнул. — Вставай.

Их посадили за стол друг напротив друга. Денис безучастно смотрел, как к Кешиным руке и пальцу маньяк подключил клеммы.

Длинные провода — красный и черный — змеились по забрызганному кровью полу к желтому аккумулятору.

Кожеед опустил руку в карман халата, вытащил новый патрон. Полюбовался на него. Затем отщелкнул барабан револьвера, вставил патрон — с каким-то даже сладострастием. Кожеед крутанул барабан. Денис видел, как проносятся перед его глазами жизнь и смерть. Щелк! Денис дернулся. Кожеед одним движением ладони защелкнул барабан на место.

Кожеед положил револьвер перед Денисом. Тук. Денис зажал искалеченную руку платком, ткань пропитана кровью насквозь. Кровь почернела и запеклась. Он усилием воли отпустил платок, положил здоровую руку на стол. Пальцы дрожали.

Кожеед отступил на два шага, поднял руки и объявил:

— Правила просты! Кеша! Как только захочешь, чтобы я отключил ток, просто крикни: «Денис, вышиби, пожалуйста, себе мозги». А ты, Денис, бери револьвер. Бери, бери, не стесняйся.

Денис взял револьвер здоровой рукой. Свечников наставил на него пистолет.

«Если бы точно знать, что в стволе будет пуля, я бы попробовал», — подумал Денис. Пальцы его стиснули холодную рукоять револьвера.

— И не надо больше жульничать, — мягко произнес Кожеед. Он пошел к аккумулятору. — На-ка-жу. Нажимай на спуск, только когда твой брат крикнет. Никакой больше самодеятельности.

— Как ты, брат? — спросил Денис негромко. Кеша поднял глаза и улыбнулся. Денису резануло сердце от этой улыбки.

— Все хорошо.

— А ну отставили шептаться! Говорите в полный голос! — закричал вдруг Кожеед. Слюни полетели из его рта.

Они молчали.

— Мне нужно было сразу догадаться, что я выбрал неправильно, — сказал Кеша. Громко и четко.

— Что? — Денис не понял.

— Я про тот вопрос. С кем ты хочешь остаться, мальчик? Вот что спросила судья. Помнишь ее? Кудрявая. Губы еще такие… мелкой гузкой.

И тут Денис вспомнил. Тот самый день, когда родителей развели. В памяти Дениса этот день так и остался черным пятном, пропастью во времени и пространстве. Судья была странная, с оранжевыми бигудийными вихрями на голове — и, похоже, в голове тоже у нее что-то такое завихрялось. Тогда их с братом заводили по одному в кабинет судьи, чтобы задать главный вопрос: с кем из родителей они хотели бы остаться? Судья кривила густо накрашенные розовой помадой губы. К ним, как к эпицентру розового взрыва, сбегались со всего лица мелкие морщинки. Судье Денис активно не нравился. А может, ей вообще никто не нравился.

— И я выбрал маму, — сказал Кеша. — Мать.