Битвы Второй Мировой (СИ) - Добрый Владислав - Страница 37

Всё шло по плану. Что конкретно? А те самые котлы. Наши части оказались в окружении. Не всегда так быстро, как немцы планировали. Но, тем не менее.

В этих котлах сгорала кадровая советская армия. Как именно, можно показать в цифрах. Так, 15-й танковый полк, настолько успешно отвесивший леща 97-й егерской дивизии, в дальнейшем своем следовании был вынужден бросить 13 танков из-за поломок и отсутствия бензина. Удар «по хвосту Клейста» не получился. Советская 8-я танковая дивизия, в которую входил данный полк, попала в окружение уже через два месяца войны, под Уманью, и потеряла практически все танки.

На 1 августа в дивизии осталось: 2 «КВ», 3 «Т-34», 31 «Т-28», 11 «БТ-7», 10 «Т-26».

Подбито: 13 «КВ», 54 «Т-34», 10 «Т-28», 2 «БТ-7», 6 «Т-26».

Завязли в болоте и были брошены: 2 «КВ», 2 «Т-34», 1 «БТ-7», 1 «Т-26».

Потеряны по техническим причинам: 3 «КВ».

Уничтожены экипажами: 25 «КВ», 31 «Т-34», 26 «Т-28», 12 «БТ-7», 13 «Т-26».

Отправлены на завод: 5 «КВ», 32 «Т-34», 3 «БТ-7», 5 «Т-26».

Пропали без вести: 8 «Т-34», 1 «БТ-7», 1 «Т-26».

Потеряны по неизвестным причинам: 10 «Т-34», 1 «Т-28», 1 «БТ-7».

«Уничтожены экипажами» — скорее всего из-за отсутствия горючего. Обратите внимание, устаревшие и смешные, похожие на обшитые железными листами тракторы, старички Т-26, оказались в бою куда живучее Т-34 и КВ. Это объясняется тем, что новая техника была плохо освоена, да еще и сырая. Вообще с новым оружием (и это я прямо намекаю на современность) надо быть осторожным. Это же не айфон, из неё стрелять надо будет. Перевооружение крайне муторный процесс. И немцы напали прямо вот в самый неудобный момент. Внезапный пример из совсем другой оперы:

Летом 1943 года второй отдел оперативного управления штаба ВВС Красной Армии составил документ — «Выводы из предварительного анализа потерь авиации», где анализировал потери самолетов разных типов за первые пару лет войны.

Короче, самые живучие советские истребители — И-16 и И-153. Они делали 128 боевых вылета до потери самолета в бою для И-16 и 93 вылета для И-153. Цифры приведены без потерь на аэродромах.

Для сравнения: «аэрокобра» (американский истребитель P-39 Airacobra — на такой летал Покрышкин и некоторые другие наши выдающиеся истребители) в среднем одна сбитая на 52 вылета.

Конечно это статистика, а она сама по себе штука очень лукавая. Устаревшие истребители не могли навязывать волю врагу, и часто немцы выбирали, когда с ними драться. Но повесить их, например над Сталинградом, было можно.

Цитата из мемуаров Генриха фон Айнзидель, «Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942–1948»:

«К югу от Сталинграда, там, где Волга делает резкую петлю на юго-восток, с воем летели похожие на рой раздраженных пчел двадцать или тридцать советских истребителей 'Рата» [так И-16 называли немецкие летчики] и даже самолеты еще более устаревших моделей. Мы так и не смогли обнаружить, что же они защищают там, внизу, на земле, поскольку русские были признанными мастерами камуфляжа. Поэтому для нас не было никакого смысла атаковать этих беспокойных насекомых. Они летели слишком низко под прикрытием огня легких зенитных орудий, к тому же были слишком юркими для наших скоростных машин. Степень риска намного превышала возможную выгоду. Но поскольку мы не нашли других противников в небе [автор в тот же день ранее успешно охотился за советскими истребителями новых типов — прим. ред.], то все же нам пришлось несколько раз атаковать тот рой внизу.

Русские… пикировали и делали петли вокруг нас. Потом они развернулись и направили свои самолеты нам прямо в лоб. Перед нами тут же засверкали огоньки пулеметных очередей, и мы чуть не столкнулись с моим противником. После очередной такой дуэли я направил свой «Мессершмитт» вслед за одной из «Рат», из покрытых тканью крыльев которой мои выстрелы уже выбили довольно крупные куски. И тут я вдруг почувствовал запах какой-то гари, исходивший со стороны винта. С правой стороны радиатора охлаждения потянулась струйка жидкости…

Я попытался дотянуть до линии фронта. Мимо одна за другой пролетали миниатюрные машинки русских. Их выстрелы, как горох по крыше, застучали по стальному хвосту моего самолета. Я наклонил голову и терзал рукоятку управления, пытаясь уйти с линии огня'.

Короче, приземлили его. Он конечно выделывается, что дескать мы с «крысами» не воюем, потому что не хотим. По факту же, схватка с уступающему в скорости, как он сам говорит «миниатюрным» самолетиком для этого немца всяко хуже, чем с новыми нашими истребителями.

Потому что в И-16 вполне может сидеть человек, который летает на этой машине несколько лет, а не пару месяцев.

С Ил-2 вообще жесть что творилось, первые машины поступили в авиаполки одновременно с лётчиками (армия же расширялась, создавались новые подразделения), и молодые летчики, только с учебки, учились стрелять и бомбить на Ил-2 сразу в первом бою. В начале войны потери Ил-2 были в 1 самолет на 10 (десять!) вылетов. Просто кошмар.

Авиация — наиболее яркий пример проблем РККА с новой техникой. Собственно, освоение новой техники предполагалось в 1941-м, были запланированы массовые учения, на которых хотя бы частично вскрылись детские болезни техники и пробелы в подготовке личного состава.

Это и некоторые другие моменты (не будем все перебирать) и заставляют историков говорить, что немцы напали в крайне неудачное время. Лучше бы было, чтобы напали или раньше, или позже.

Но одно дело техника. Суть котлов не в том, что окруженные части бестолково мечутся по карте, пока бензин не кончится или техника не сломается.

Дело в совершенно в другом. Дело в снабжении. Собственно, в 1941-м наши командармы наконец поняли, что случилось с Францией.

Из-за стремительного продвижения немцев вперёд, быстро расстроилась работа тыла. У 2-й танковой, так хорошо выступившей под Расейняй, с собой было 1,3–1,5 боекомплекта к танкам и пушкам. Это на один день не самого интенсивного боя. Примерно так и вышло — 2-я танковая дралась один день, а потом вынуждена была отходить. Но не успела — её уже охватили с флангов.

Как это выглядит. Вот стоит ваша дивизия. Пусть будет пехотная — все же большая часть дивизий и у нас, и у немцев, были пехотные. Вы стоите в обороне и даже успешно отражаете атаки врага. Но те запасы, что вы возите с собой в обозе, как я уже говорил, на самом деле весьма ограничены. Если еду и воду еще можно найти на месте и продержаться хоть какое-то время, то с патронами и особенно снарядами — беда. А подвоза нет. Почему? Где этот железнодорожный состав со снарядами, патронами и едой, который нужен прямо сейчас, и завтра, И КАЖДЫЙ ДЕНЬ? Его нет и не будет! Потому что в тылу немцы и они перекрыли пути.

Надо отходить. Но отходить приходится с боями — с фронта ведь немцы никуда не делись, и они напирают. Это важный момент — помимо того, что у окруженных частей проблемы с подвозом боеприпасов, они еще и вынуждены дробить силы, из-за резко увеличившейся линии соприкосновения с противником. И если дивизия уверенно и успешно держала фронт в 10 километров, то будучи окружена, даже если у неё есть запасы боеприпасов, он становится уязвима. Теперь ей нужно держать фронт еще и с тыла, а возможно и с флангов. Тем же количеством людей, но в четыре раза большую линию соприкосновения с противником. Такую дивизию легко «рассечь» и задавить по частям. А у немцев подавляющее преимущество в численности, они могут себе это позволить.

Допустим мы от врага оторвались. И идем по дороге на восток. Драпаем, отступаем. Идти надо быстро. Но не получается — пехотные колонны вперемешку с телегами, эвакуирующиеся госпитали, артиллерия. Дороги буквально забиты, хуже чем в мегаполисах в час пик. И вот наши передовые части подходят к городку с ЖД вокзалом. Тут можно сесть на поезд и уехать. Или наоборот, получить снабжение и встать на новый рубеж.

Но там уже сидят немцы. Их, возможно, не так много — боевая группа в составе нескольких артиллерийский батарей, пехотного батальона на грузовиках и роты из мотоциклетного разведывательного батальона. Надо идти на прорыв — и вдруг выясняется, что части перепутаны, кто-то отстал (колонна в несколько километров для пехотного полка с обозом вполне себе норма) а те, кто под рукой, без снарядов, без патронов.