Пылающая сталь (СИ) - Добрый Владислав - Страница 18

Арифметика войны для штаба Манштейна была проста:

Для уверенного прорыва обороны нужно иметь превосходство в людях минимум в два раза. Но лучше в три. Господство в воздухе. А также, подавляющее превосходство в артиллерии и/или танках.

И все же, штурм хоть немного укрепившегося противника, подразумевает тяжелые потери атакующих. Предполагается, что после того как атакующие подразделения понесут потери в 5–6% от личного состава, они потеряют боеспособность. На время. Их надо отвести в тыл, заменив на свежие. А потрепанным в боях батальонам и ротам дать отдых, хотя бы в пару дней. После чего снова можно бросить в бой — до следующих 5% потерь.

Такие же, приблизительные, расчеты есть у штабных офицеров по затратам снарядов и патронов на одного вражеского убитого солдата, подбитый танк, и прочее, и прочее. И в этой череде цифр, смерть отдельного человека, его увечье и горе близких — даже не выбивается из статистической погрешности. Такова бесчеловечная арифметика войны. И исходя из нее же, выходило, что 6-я танковая могла бросать и бросать в бой свежие силы, потому что взятие этого переезда потенциально открывало путь на Харьков. А взятие Харькова с ходу позволяло убить, пленить, рассеять десятки и даже сотни советских солдат, в обмен за каждого потерянного в сегодняшних атаках немецкого солдата. И если бы Йохен, или даже Хюнерсдорфф вдруг дали слабину, и пожалели солдат — Манштейн бы их попросту сместил.

Впрочем, в таких ситуациях кастовость офицерского состава играла немцам на руку. Безжалостность — такая монета, которая легка и мало стоит, если ты платишь ей незнакомцам. И она же бывает очень тяжела, если ей отплатят тебе.

Поэтому, увидев как бегут по полю остатки роты, которая пыталась захватить железнодорожный переезд, Йохен незамедлительно бросил в бой свой резерв. Йохен был бывалый, тертый вояка и нутром чуял — русские на пределе. В такие моменты, даже десяток свежих бойцов могли переломить ход боя.

Два бронетранспортера с мотопехотой, проскользнули мимо жиденьких разрывов от советских 120-мм мин, прорвались через редкий огонь противотанковых ружей со стороны села и высадили вдоль советских окопов мотопехоту.

Немецкие пехотинцы шустро, но прикрывая друг друга, рассыпались в цепь, и занялись зачисткой. Не жалея патронов стреляли во все подозрительное, будь то мертвый человек в советской униформе, или засыпанная взрывом стрелковая ячейка с торчащим из неё стволом разбитого пулемета. Но свежие панцергренадеры плохо ориентировались на изрытом воронками, затянутом дымом, заставленном разбитой техникой, железнодорожном переезде. Они не заметили что сбоку от русских позиций есть неглубокая лощина. Сейчас она выглядит так:

Шесть солдат усиленного взвода 8-й роты были сильно изранены, но все еще живы. Тихонько выбравшись через ход сообщения в эту лощину, они стали обходить немцев с фланга. Трижды раненый Широнин наконец потерял сознание, и его положили в землянку у КП, с остальными тяжелыми. К этому времени бойцы усиленного взвода 8-й роты 78-го гвардейского полка уже сполна выполнили боевую задачу и могли уйти. Хотя, нет. Они — не могли. Гвардейцы готовились к новому бою. Распределившись вдоль склона, они приготовились к короткой, на расстоянии броска гранаты, огневой схватке.

Неожиданно, сбоку, вдоль склона лощины по гвардейцам ударили длинные очереди. Это ожил курсовой пулемет стоящей на склоне подбитой самоходки.

Недобитая в прошлом бою машина хранила под броней живых врагов. И они дождались своего часа.

И тогда к пулемету бросился ближайший гвардеец. Двадцатипятилетний ветеран Иван Вернигоренко слишком хорошо знал, как опасно даже неосторожно приподнять голову во время боя. А распрямляться во весь рост — чистое самоубийство. Впрочем, в тот момент он думал не о себе. Подхватив с земли гусеничный трак, Вернигоренко распрямился и обрушил его на ствол пулемета. Пулемет качнуло в гнезде. Но стрелять сидящий за броней танкист не прекратил. И тогда Вернигоренко ударил второй раз. Мотострелки вермахта уже увидели одинокую фигуру русского бойца и злые взвизгивания немецких пуль, рикошетящих от брони подбитой самоходки, когтями дергали рефлексы Вернигоренко, тяня его к земле, к укрытию.

* * *

Прежде чем я продолжу, я должен сказать несколько вещей. Это буквально на пару абзацев. В 2016-м году вышел фильм «Двадцать восемь панфиловцев», рассказывающей о легендарном подвиге. Это хороший фильм. Мне показалось, что некоторые детали остались недостаточно раскрыты — например обыденный героизм артиллеристов, стойко принимающих на себя удар артиллерии и танковых пушек после первого же выстрела, который демаскирует их «сорокопятку». Но я отнесся спокойно к недочетам. В конце концов, это мое личное мнение. К тому же, я ожидал что этот фильм первая ласточка, которая предвещает надвигающейся поток хороших фильмов про войну. Благо произошла архивная революция, множество документов и данных можно получить даже не выходя из дома — они оцифрованы, выложены в открытый доступ. Только один ресурс, «Память народа» — сделал для понимания войны похоже больше, чем советское государство за все время своего существования. Возможно потому, что сначала люди хотели забыть этот кошмар, а потом им на смену пришли приспособленцы и негодяи, которые попросту хотели, по меткому молодежному выражению, «словить хайпа». Но помимо них, как оказалось, есть тысячи, если не десятки тысяч, энтузиастов которые посвятили большую часть жизни изучению той страшной войны и мы сейчас можем много рассказать о ней. Рассказать не только так, как в советских фильмах, в которых ветераны говорили о её сути — горе, потерях и страданиях. Но так, как это можно сделать с исторической точки зрения — понимая причины и следствия. Разбирая действия сторон, очевидные для участников и совсем не очевидные для нас.

И одновременно с этим, я с удивлением открыл для себя людей, которых мне трудно назвать людьми. Но, раз уж я о них знаю, это медийные личности. Они критиковали фильм. Некоторые критиковали фильм за низкую историческую достоверность, выкопав некоторые нелицеприятные факты. К этому можно относится спокойно — вменяемый человек понимает, что только безучастная ко всему камера кинохроники может просто зафиксировать все именно так, как было. Увы, но очевидец и участник событий, да еще через столько лет, не может быть столь же беспристрастен. Да и видит боец только тот малый кусочек боя, что у него прямо перед глазами. Со временем и этим воспоминаниям все меньше веры. Мы не властны над своей памятью, мы постоянно её изменяем, это доказанный научный факт. Поэтому эта книга и позиционируется мной именно как художественная — я не только не уверен, что все было именно так, я уверен что все было сильно иначе. Источники противоречат друг другу в деталях. Иногда называются разные имена, и наоборот, для одного и того же имени находится сразу два человека — полные тезки, воевавшие и погибшие примерно в это же время, примерно в этих местах. В описании о подвиге Вернигоренко фигурирует именно «самоходка», хотя у немцев не было на тот момент самоходок с курсовыми пулеметами. Возможно это была бронемашина, или вовсе рожденный в недрах ремонтных мастерских 6-й танковой мутант, трудно сказать. Я обхожу эти детали стороной. Любое произведение о Войне, особенно о той Войне, фильм или картина — это о людях. А люди это всегда то, что остается между сухими фактами.

Мы, люди современные, и наши дети, имеем четкие шаблоны, что значит рассказать «о людях». В критике «28 панфиловцев» это проявилось особенно ярко. К счастью, откровенных подонков среди критикующих было исчезающе мало, что заметно укрепило мою веру в человечество. Но многие люди критиковали фильм о панфиловцах за… Низкий драматизм. Например, не раскрыты характеры героев. Недостаточно показали их прошлое, семью. Я не хочу перечислять все претензии. Но все же, в рамках своей книги, я хочу сказать несколько слов, свое личное мнение.