Волга впадает в Гудзон - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/53
- Следующая
– Коленька – наш пациент, больной он весь насквозь, прямо с рождения, а вы его в каталажку! – сказала она строго. И, подумав, добавила: – Уж не знаю, как там так вышло, а только отдавал его наш главный под расписку, чтобы, значит, Коленька маму свою схоронил. И все честь по чести, доктор говорит, бумаги нужные все есть...
– Круто!.. – выдохнул наконец ее собеседник. – А вы-то, бабуль, этому Коляну кто будете?
– Я ему никто, я санитаркой в нашей больнице работаю.
– В какой больнице?
– В Семнадцатой психоневрологической. Коленька у нас уже в третий раз, считай, лежит...
– Та-ак... А фамилия его?
– Ивановы они. – Старушенция пожала плечами и поглядела на Игоря вопросительно. – Так что сведешь меня ко главному-то по покушениям?..
– Еще как сведу!.. – широко улыбнулся Калина и, забыв про телефон внутренней связи, имеющийся у дежурного, извлек из кармана собственный мобильник.
– Дубинский, ты?.. Слушай, у меня для тебя сюрпризец – закачаешься!.. Да нет, скорее приятный, чем неприятный... Сейчас увидишь! Да, по Мансурову... Жди!
Он отключил связь и поглядел на Серафиму Ивановну почти с нежностью:
– У вас, бабуль, паспорт с собой есть? Кстати, разрешите представиться, старший оперативник здешнего ОУВД – Калина Игорь Викторович! А ваше имя-отчество?..
– Серафима Ивановна Кузина я буду... А паспорт у меня всегда при себе!.. – Она на мгновение нахмурилась и снова поглядела на Игоря вопросительно: – А-а-а... Скажи-ка, сынок, нашему-то главному... ничего ему не будет за Коленьку? У нас ведь бумаги есть!
– Ну если бумаги – тогда, конечно, ничего не будет, – заверил ее Игорь. – Это он вас сюда направил?
– Да нет, – Серафима Ивановна отвела глаза. – Я сама по себе... Коляна жалко, как мать померла, совсем один остался теперь. А вы его в каталажку!
– Так мы ж не знали, что он ваш пациент. – Калина мягко подтолкнул Серафиму Ивановну к окошечку дежурного, уже выписывавшего пропуск на забавную бабульку.
– Значит, теперь-то его отпустите? – В глазах посетительницы мелькнула радостная искорка. Обманывать ее Игорь Калина не набрался духа и потому ответил нейтрально:
– А это, уважаемая Серафима Ивановна, не я решаю, а главный по покушениям, к которому мы с вами сейчас и пойдем. То бишь к старшему следователю Владимиру Владимировичу Дубинскому!
4
Александр Борисович Турецкий, старший помощник Генерального прокурора России, только что возвратившийся из длительной, как считал он сам, командировки в Приуралье, пребывал далеко не в лучшем настроении. Ну а если точнее – был по-настоящему зол. Конечно, его слава «важняка», ни разу в жизни не знавшего профессиональных неудач, в определенной степени была, как выражался он сам, «мифологизирована» – не столкнуться с неудачами в его профессии было просто нереально. Однако чувство неудовлетворения от очередного расследования, которое возглавлял Турецкий, в практике Сан Борисовича действительно являлось редкостью. А сейчас именно его-то он и испытывал, вернувшись в столицу из большого индустриального города, расположенного «между Волгой и Уралом».
Его бессменный шеф и давний друг Константин Дмитриевич Меркулов, в кабинете которого и расположился вместе со своим паршивейшим настроением Турецкий, посматривал на подчиненного с сочувствием, пока что помалкивая – то есть давая возможность Александру Борисовичу выговориться.
– В общем, Костя, скажу я тебе то, что уже говорил не раз: за какое предприятие ни возьмись, везде обнаруживаешь одно и то же – столь вопиющие нарушения в процессе приватизации, что фактически всех сегодняшних владельцев заводов, газет, пароходов одним махом, чтоб долго не мучиться, можно брать и сажать в одну камеру. Если бы по прежним временам – половина статей, по которым руки чешутся их провести, вообще расстрельные были.
На этом месте Меркулов, знавший темперамент своего товарища по оружию, счел необходимым внести в разговор собственную лепту:
– Ну это ты, Саня, уже хватил, как говорится, через край. Кстати о приватизации и приватизаторах: телевизор-то ты там успевал смотреть? Я имею в виду новости...
– А-а-а, ты имеешь в виду это дурацкое покушение на Мансурова? Да, видел случайно... Надеюсь, нас чаша сия миновала?
– Миновала-миновала, – усмехнулся Константин Дмитриевич. – Горпрокуратура занимается... Да?
Последнее было сказано им в телефонную трубку, один из аппаратов на столе Меркулова в очередной, вероятно, не менее чем в пятый раз за разговор прервал общение начальника с подчиненным.
Александр Борисович с раздражением посмотрел на телефон, затем перевел взгляд на лицо Константина Дмитриевича и насторожился: весь диапазон мимики Меркулова был им за долгие годы изучен не хуже, чем таблица умножения. И то, что он увидел сейчас, без слов свидетельствовало: случилось нечто не просто серьезное, а, можно сказать, из ряда вон. И свидетельствовали об этом не краткие реплики, которые его шеф изредка произносил, отвечая невидимому собеседнику, а на глазах побледневшее лицо Меркулова, сурово сдвинувшиеся седые брови, сжимавшиеся почти в ниточку в паузах губы.
Наконец трубка легла на место и оба собеседника посмотрели друг другу в глаза. Турецкий молча ждал, Константин Дмитриевич, прежде чем заговорить, тоже сделал паузу.
– Вот и не верь после этого в сглаз, – произнес он наконец.
– Ты это о чем? – осторожно поинтересовался Турецкий.
– Я это о Мансурове... Похоже, сия чаша нас все-таки не миновала, Саня... Ни меня, ни тебя...
Загородные дома Мансурова и Томилина, построенные ими в одно и то же время в начале девяностых, располагались по отношению друг к другу, с точки зрения Всеволода Ивановича, весьма удобно. Его, как он называл собственный особняк, «хата» – ближе к московской трассе, мансуровская – в глубине поселка. Поэтому, когда Ренат ночевал с семьей, он, прежде чем выехать в столицу, звонил своему заму. Тот в свою очередь предупреждал собственного водителя, и к тому моменту, как машина и эскорт Рената Георгиевича оказывались в зоне видимости Томилина – перед небольшим мостом через местную речушку, больше напоминавшую ручей, Томилин уже ждал своего шефа, готовясь сесть в его «лендровер». Его собственная «десятка», которую он предпочитал любым иномаркам, до самой столицы следовала порожняком – следом за джипом с мансуровской охраной. Таким образом утреннее совещание руководителей «Россвияжэнерго» начиналось, а порой и завершалось еще до прибытия их в головной офис фирмы.
Погода в утро второго дня после покушения на Мансурова выдалась удивительно ясной, свежей и теплой, совершенно не соответствующей уже почти наступившему сентябрю. Именно по этой причине Всеволод Иванович в обществе своего охранника вышел немного раньше, чем требовалось, чтобы подождать своего шефа на свежем воздухе, полюбовавшись не только чистейше-синим небом, но и нарядными купами деревьев подступавшего к дороге леса: на все еще густом темно-зеленом фоне крон то тут, то там светились пока редкие золотисто-желтые и алые пятна начавшей менять окраску листвы.
В свое время Томилин, выросший в давно исчезнувшей подмосковной деревушке, потому и выбрал для своего дома именно этот участок, что соседские постройки были отсюда почти не видны. Если смотреть с определенной точки, можно было вполне даже представить, особенно ранним утром, когда поселок еще спал, что находишься действительно в лесу, в куда большем отдалении от цивилизации, чем на самом деле. Подобное начало дня, как бы недолго ни длилась иллюзия, не просто вызывало у Всеволода Ивановича легкую, приятную ностальгию по деревенскому детству, но и всегда давало заряд хорошего настроения на предстоящий день.
Сегодня, однако, с упомянутой иллюзией ничего не получалось: в знакомый лесной пейзаж, несмотря на ранний час, вписалась чужеродная деталь, заставившая Томилина нахмуриться.
За мостиком, собственно говоря, проходила основная трасса, ведущая к столице, по которой днем сновали машины в обе стороны. Дорога, ведущая к «хате» Всеволода Ивановича, ответвлялась от нее в сторону мостика через ручей, затем некоторое время шла по поселку, превращаясь в его окраинную улицу, после чего вновь закруглялась в сторону основной трассы и вливалась в нее. От остального мира поселок в этом месте отделяли вторые, как их называли местные, «околичные» ворота, разумеется охраняемые не менее строго, чем центральный въезд-выезд.
- Предыдущая
- 8/53
- Следующая
