Перерождение Том 2 (СИ) - "NikL" - Страница 38

— Можно с тобой? — я состроил умилительную рожицу и поднял брови домиком. Конечно, я просился с мамой невсерьёз, потому что знал — она ни за что не возьмёт меня с собой. Но разве ребёнок, привязавшийся к животному, так легко согласится остаться дома и терпеливо ждать новости? Нужно придерживаться образа. Я всхлипнул и заканючил: — Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

— Ты ещё расплачься, как девчонка! — фыркнул дед и подтолкнул меня к двери. — Шуруй спать. И чтобы через пять минут десятый сон видел! Твоей матери и без твоих истерик тяжело!

Мама поцеловала меня в макушку и сказала:

— К форме изложения у меня есть претензии, но в целом верно… — она замолкла и поморщилась. — Фу, столько бумажек перечитала и написала, что уже говорить начала формальным языком! Слушайся дедушку, сынок. Меня не ждите, я вернусь поздно.

Я недовольно скривился и, демонстративно топая, ушёл в свою спальню. Дед последовал за мной.

— Это что за показательное выступление? — проворчал он. — Взрослым стал? Считаешь, что можешь со старшими пререкаться?

— Ничего не считаю, — я завалился в кровать и накрылся одеялом с головой.

— Зубы хоть почисть!

— Мама сказала, чтобы я ложился спать.

— Какой же упёртый! — дед ещё немного потоптался перед моей кроватью и ушёл.

Отлично. Моя импровизация убедила деда, что я сильно расстроен, и теперь он не будет меня трогать. Надо всего лишь выждать десять минут, напихать под одеяло одежды и подушек и придать им форму моего тела. Дед, конечно, пару раз заглянет в комнату, но будет вести наблюдение с расстояния. Я успею проследить за мамой и по-тихому вернуться незамеченным. Дед вышел во двор, и мама с волнением спросила:

— Ну как он?

— Поросёнок мелкий, — пробурчал дед. — Зубы не почистил, в пижаму не переоделся… Да я посреди запоя и то лучше себя вёл! — на секунду воцарилось молчание, и он с досадой хекнул: — Ладно, ладно… Лишку хватил. Но попомни мои слова: ты его избалуешь!

— Он переживает за Белку.

— А я что, не переживаю? — обиделся дед. — Да если они не отменят своего решения, я возьму Белку и уеду в Сибирь! Будем скрываться в густых еловых лесах. Хижину построим, лосей разведём… Потом Антонину Палну перевезу, и будем жить-поживать да добра наживать.

— Погоди с переездом в Сибирь до моего возвращения. И не говори ничего Антонине Палне. Она женщина эмоциональная, обязательно начнёт причитать и сболтнёт при Диме… А ты же знаешь, как бедный мальчик над Белкой трясётся. Мне кажется, если спросить, кто его лучший друг, он не сможет выбрать между Русланом и кошкой.

— Я бы тоже не смог, а Руслан — мой внук.

— Папа! — мама не сдержалась и рассмеялась. — Ох, ладно. Поехала я. До Садовой ехать полчаса. Полицейский, конечно, очень рвался со мной побеседовать прям сегодня, но и он до полуночи в участке куковать не будет. Надо бы поторопиться. Ты за главного, не хулигань, дом охраняй. И Руслана не обижай.

— Да он кого хочешь сам обидит!

Ко двору подъехала машина, хлопнула дверца. Скоро шум мотора затих вдали. Я достал смартфон. Интернет быстро мне подсказал, что на Садовой полицейский участок всего один и добираться до него минут сорок. По вечерним пробкам и того больше — все полтора часа. Осенью день значительно укоротился, и сейчас на улице было темно. Так что я смогу выждать десять минут, попрыгать по крышам и даже обогнать маму.

Так и получилось. Я уже засел в кустах у полицейского участка, когда к нему приехала мама. Мариновать в коридоре её не стали, сразу же пригласили в кабинет. Я осторожно обошёл участок вдоль стены и остановился у окна. Обзор был прекрасный: я мужчину среднего возраста, сидящего за компьютером, и маму, которая устроилась напротив. Экран компьютера ярко горел — чёрно-белое видео было поставлено на паузу.

— Чай? Кофе? — предложил мужчина.

— Нет, спасибо, — мама постучала пальцами по столу. — Прошу, давайте обойдёмся без расшаркиваний. Версия моего сына отличается от той, что рассказывают герцоги Трубецкие…

— Показывают, — поправил полицейский. — Слово вашего сына против неопровержимых доказательств. Плёнка подлинная, хоть и побитая жизнью. Прошу вас… — он попытался повернуть монитор, но тот накренился и чуть не перевернулся. — Чёрт, совсем забыл… Проклятая подставка. Вам придётся подойти. Позавчера я допрашивал наркомана, который обворовал родную бабку. Он три дня просидел в обезьяннике, и его переклинило без дозы, вот он и принялся крушить всё, что видел. Благо, хоть компьютеру несильно досталось. Но монитор крутиться не может.

— Увлекательная история, — ровным голосом произнесла мама и поднялась. Она обошла стол и встала за плечом полицейского. Тот щёлкнул по клавиатуре, и видео начало проигрываться. Только вот это и видео было сложно назвать: секунд десять или около того. Момент, где Белка замораживает руку Артемьева, ну и ещё укус за пятую точку Куликова. Всё в ужасных помехах. Мама несколько раз перемотала видео и цокнула языком: — Неопровержимое доказательство?

— Понимаю ваш скептицизм, но ларёк задело демонической магией. Почти всё уничтожено. Камеры тоже пострадали. Удалось сохранить лишь несколько кусков видео. Первый — за три часа до нападения Демона. Второй вы посмотрели, а третий — когда вашего сына увозили в эвакуационный центр, — полицейский указал на экран. — Это невозможно истрактовать двояко. И кстати… — он покопался в документах и передал маме лист. — Герцоги Артемьевы требуют, чтобы ваш сын поступил к ним в услужение на десять лет.

— Что⁈ — воскликнула мама и нервно рассмеялась. — Хорошая шутка. Я почти поверила. Надо же такое придумать — в услужение на десять лет!

— Я абсолютно серьёзен, — голос полицейского понизился, в нём появились сочувствующие нотки. — Герцоги Артемьевы нашли свидетелей, которые утверждают, что кошка считала Руслана хозяином и тот отдавал ей приказы. Герцоги давят на то, что Руслан специально натравил Белку на их сына. Ваш сын ещё не достиг четырнадцати лет и не может в полной мере отвечать по уголовному кодексу. Даже если суд поверил бы доводам Артемьевых, Руслана не отправили бы в колонию для несовершеннолетних. Однако герцогиня вспомнила про кодекс аристократов.

— Это говно мамонта? — выпалила мама.

— Очень меткая характеристика, — хмыкнул полицейский. — Но проблема в том, что все эти аристократические штуки были вполне официально узаконены Императором Николаем. Впоследствии их единодушно признали устаревшими и прекратили использовать. Но их никто не отменил. Ни один Император не выпускал указ об отмене кодекса аристократов.

— Нет, — процедила мама. — Что за чушь⁈ Я устрою такую шумиху, что Артемьевым мало не покажется! Люди меня поддержат! Что? Почему вы так на меня смотрите?

Полицейский несколько секунд помолчал и сказал:

— Всё это шито белыми нитками, но я тонуть вместе с вами в болоте не собираюсь. Простите… В принципе, можете и не прощать, — он взял карандаш, чистый лист и задумчиво нарисовал сердечко. Добавил ему крылышки и вывел рядом тюльпан. — Мне это не нравится, но я человек подневольный. Могу только сказать, что герцогиня настроена очень серьёзно. Есть у меня ощущение, что она готова к скандалу. Может быть, вы правы и наш великий Император отменит идиотские правила аристократов. Но фарш обратно не провернёшь. Герцогиня Артемьева не выпустит вашего сына из своих цепких пальчиков.

— Разве ваше призвание — не защищать обычных людей? В том числе от произвола?

Полицейский пожал плечами и, откашлявшись, небрежно бросил:

— Не понимаю, на что вы намекаете.

Мама попыталась его пристыдить, но безуспешно. Она попробовала зайти с другой стороны — надавила на жалость, но собственная рубашка ближе к телу, так что полицейский остался неумолим и на контакт не пошёл. Не солоно хлебавши мама отправилась в Академию. Я помчался наперерез. Близко подходить к Академии не стал — чтобы не привлекать внимания, так как территория вокруг была оцеплена. Оцепление, конечно, было весьма условным — жёлтые ленты, — но какой смысл рисковать, если я всё замечательно услышу и за пятьсот метров? А герцогиня Артемьева — злопамятная сука. Несколько месяцев назад я пригрозил ей тем же самым кодексом аристократов. Но тогда её сдерживал страх за сына. Смерть Олега развязала ей руки.