Кремлёвские тайны - Мусин Камиль - Страница 31
- Предыдущая
- 31/32
- Следующая
– Валькирия Ильинишна???
И как колода рухнула прямо в лужу с осколками.
От запаха нашатыря я очнулась.
Нет, это был не кошмар.
Господи, ну когда же это кончится, – то просыпаюсь, то очухиваюсь!
Я сидела в кресле Кружкова, сам Кружков маячил в сторонке с озабоченным видом, а Валькирия Ильиниша заботливо поправляла подушки под моей головой.
– Вы не ушиблись, милочка? Не порезались?
– Ааааааааа… Нееееее…. Выыыы…
– Да, милочка, это я.
У меня не было сомнений. Этот скрипучий от многолетнего сарказма голос, эти живые глазки за толстыми линзах очков, эта нездоровая пухлость. Это была она, никаким двойниками это подделать невозможно.
– Кажется, мое появление вас слишком потрясло. Извините.
– Вы! Вы!… С ними?!!
– Да, я с ними. Вернее, я – это уже давно «они». С конца 70-х. Сначала я вроде вас тоже боролась за свободу с коммуняками, но однажды меня после очередного ареста привели к Андропову. Мы проговорили с ним всю ночь. И он сумел меня заинтересовать.
– Вы предали святое дело!
– Да ничего я не предавала. Оно и не потребовалось. КГБ тогда уже все про всех знало. На 99% добровольными доносами самих борцов. Когда я их прочитала и взглянула на нашу борьбу глазами Юрия Владимировича, мне стало смешно и горько. Да, я была отчаянно смела, я искренне любила свободу, я и сейчас ее люблю. Но что я делала в среде этих лицемерных стукачей и ничтожеств? Ведь до сих пор я на фоне этих проститутов практически единственная борюсь честно, не получаю грантов! И тут он предложил мне одно интересное дело – вроде соревнования – продолжать жить так как я жила, говорить то, что говорила, но доводить все до настоящего, бескомпромиссного логического конца. И посмотреть, чья возьмет. Во что оно развилось, Коля вам сейчас покажет.
– Показал уже, – ответил Кружков.
– Кроме того, в меня влюбились оба моих следователя. Чего я от себя ну никак не ожидала. Были настоящие страсти, любовный треугольник, все было. Один в итоге стал моим мужем, а другой написал рапорт и уехал куда-то. Еще что-нибудь желаете обо мне услышать?
– А как же свобода?
– Свобода – это возможность заниматься интересным делом. Вот и всё. Ну, не переживайте, милочка, Вот, съешьте пирожок. Они горячие еще. Сама готовила.
Я автоматически вцепилась зубами в пирожок. Кисло-сладкое, еще теплое смородиновое варенье брызнуло мне в рот. Как кролик на удава, я смотрела на Валькирию Ильинишну, эту архиренегатку, а боковым зрением засекла недалеко от кресла несколько осколков разбитого графина. Если быстро нагнуться и подобрать вон тот, они ничего сначала не поймут, а потом – решительное чик-чик! – и вот две головы гидры издохнут.
Не переставая жевать, я осторожно, я принялась подвигать кресло на колесиках к ближайшему осколку. Они ничего не подозревали, продолжали описывать мне тонкости своего конспирологического существования.
Вдруг что-то изменилось во мне. Какая-то тяжесть отцепилась от самого дна души и канула в бездну. Я остановила движение к осколку. Я стала вслушаться в их слова. Мне стало тревожно и легко. Мне стало безумно ИНТЕРЕСНО!
И, справившись с пирожком, я сказала:
– Ладно, излагайте мое задание.»
Последняя страница рукописи отсутствовала. Об этом свидетельствовало и примечание в сопроводительном письме.
Сэр Реджинальд Морсби положил перевод обратно в папку, откинулся в кресле и погрузился в размышления.
Ему нужно было принять решение о предоставлении гражданства Великобритании журналистке, написавшей эти строки. Он поглядел на ее фотографию – лицо молодой женщины выглядело усталым и опустошенным. Вполне годилось для жертвы репрессий. Или для обычной наркоманки. Годилось оно и для несчастной параноидальной истерички, которые нынче толпами жалуются из России на постоянную слежку, психотронные лучи и на жуков в стенах. Психиатры дали свое заключение, но как всегда неоднозначное и расплывчатое.
Сэр Морсби вздохнул и погрузился в отчет МИ-6. Он тоже не прибавлял ясности. На каждого из упомянутых фигурантов – от Борис Ваграныча до Грабовского – давно уже имелось пухлое досье, за горой фактов и цифр по сути не стояло ничего, что могло бы гарантировать их поведение в следующую минуту. А зачем, спрашивается, тогда нужны эти досье?
Морсби отправил отчет разведки обратно в папку, достал из жилетного кармана заветную монетку и подбросил над столом. Монетка упала, покаталась по столу и улеглась. Орел. Морсби старательно вывел свою резолюцию на деле репатриантки, залопнул папку и положил ее на верх стопки обработанных.
Потом взял папку снова и потряс над столом.
Выпал кусок черного стекла. Морсби глянул через него в окно. Британское Солнце было безупречно круглым.
Он выбросил стекло в урну и уже навсегда положил красную папку обратно.
Прощайте, дела Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.
На левой части стола осталась последняя папка.
Морсби открыл ее и, найдя конец незавершенного текста, дописал его:
«… Исходя из вышеизложенного, я пришел к выводам столь неутешительным, что просимая мною у Вашего Величества отставка представляется мне единственной возможностью сохранить уважение к себе, доброе имя и, наконец, сам здравый рассудок.
Выводы перечислены в приложении к сему прошению, а вкратце суть их такова:
стратегия управляемого хаоса, столь тщательно разработанная нашими лучшими умами и много лет все более и более искусно направляемая нашими тактическими кадрами, успешно работала во многих странах. На вполне резонные возражения противников выпускания джинна из бутылки, каковым принадлежал и покорный слуга Вашего Величества, не обращали внимания. Всем, особенно нашим яйцеголовым партнерам из-за океана, нравилось, что стратегия работала.
Но в России с ней случилось худшее из худшего, чего не могли предвидеть даже самые въедливые критики – она попала на среду, основанную на особенностях русского национального характера. Вряд ли такая среда была искусственно создана противником в превентивном порядке. Недооценка этого фактора, явно лежит на совести упомянутых мной выше парней из Ленгли и Госдепа. Но виноватых искать уже поздно.
- Предыдущая
- 31/32
- Следующая
