Тимофей с Холопьей улицы - Изюмский Борис Васильевич - Страница 27
- Предыдущая
- 27/27
Пальцы левой руки Тимофея случайно коснулись костяного стержня для письма, что неразлучно висел у пояса. Казалось, стержень напомнил о себе, и Тимофей нежно погладил его.
«Лживите, не кончился летописец Тимофей, еще не всё вы у меня отняли! – Он до боли сжал зубы. – Когда плавят, зерна железа слипаются в крицу… Где взять сердцу твердость, как стеснить его в крицу?»
Тимофей снова нежно прикоснулся здоровой рукой к костяному стержню: «Нет, верю в правду… в честных, простых людны…»
Он медленно повернулся спиной к Волхову и пошел к избе Авраама.
Навстречу бежала простоволосая женщина, кричала горестно:
– Тимофей, Тимоша!
«Оленька!» – радостно дрогнуло сердце, и, повинуясь только ему, Тимофей бросился к Ольге, прижал ее к себе, целуя мокрые, соленые от слез щеки, забормотал, успокаивая:
– Не надо, Олюня, не надо… верю… Хоть весь свет… верю…
По небу разметалось гневное зарево пожара. Пламя бушевало теперь на вечевой площади, перекинулось к Великому ряду, охватило Нутную улицу, пробиралось по мосту к Софийской стороне. Горящие головни осыпали крыши домов.
Над городом кружила красная метель.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Как-то был я на раскопках древнего Новгорода. Ученые-археологи и сотни их помощников откапывали перекресток Холопьей и Великой улиц.
Перед нами возникали остатки усадеб, построек, древние мостовые. Земля заботливо сберегла следы родной старины: мастерскую кузнеца и детские костяные коньки, стремена и посох с вырезанной на нем мужской головой, сапожные колодки и глиняные тигли с прикипевшей бронзой…
Но ни с чем не сравнимую радость приносили найденные грамоты на бересте: с помощью этих грамот древний Новгород вдруг заговорил с нами десятками голосов.
Грамоты, часто похожие на свернутые кольца из коры, как величайшую драгоценность, доставляли в лабораторию, построенную здесь же, возле раскопок, промывали горячей водой, осторожно распрямляли, высушивали, чтобы затем разобрать, о чем в них поведали нам новгородцы.
Вот в одной усадьбе найдено одиннадцать грамот, написанных каким-то мальчиком Онфимом. Эту находку ученые назвали «Архивом школьника». Онфим жил тогда же, когда и Тимофей, и, видно, на этих полосках бересты учился писать и рисовать.
На одной широкой полоске он процарапал: «Поклон от Онфима», на другой нарисовал человечков – толстого и тощего, на третьей опять проступают буквы.
Кто обучал Онфима? Может быть, Тимофей? Может быть, Онфим и есть тот мальчонка, с которым передавал Тимофей письмо Аврааму?
Все новые и новые древние письма находят ученые – сотни грамот!
А сколько их еще хранит земля! Кто знает…
Не хотелось уходить из лаборатории. Но что это проступает на бересте?
«У попа… два горшка масла, а у Нездыле…» Нездыля? Да не родич ли это посадника Незды?
Я волнуюсь все больше, и волнение усиливается с каждой вновь найденной грамотой: а вдруг… а вдруг разыщут Тимофеево «Слово»?
Страстно, всем сердцем верю: правдивая летопись, написанная неподкупным Тимофеем, лежит где-то в земле и ждет своего открывателя.
Я даже вижу ее наклоненные буквы на коре, процарапанные с огромными усилиями левой рукой.
И когда найдут наконец и прочтут эту летопись, еще ближе и дороже станет нам Тимофей с Холопьей улицы.
- Предыдущая
- 27/27
