Партиец (СИ) - Семин Никита - Страница 2

— Считаю, что предложенный товарищем Бухариным путь в долгосрочной перспективе для нашей страны смерти подобен.

Иосиф Виссарионович удивленно вскинул брови.

— Даже так? А если подробнее?

— Товарищ Бухарин в своей статье предлагает равняться нам на американских фермеров. Уж не знаю, насколько правдивы его слова об их зажиточности и о том, что они свободны и способны прокормить свою страну сами, но допустим это правда. Но кто тогда такой «американский фермер». Богатый землевладелец, а по-нашему — кулак, помещик. Что уже идет в разрез с нашей идеологией. Хорошо, допустим, что такой фермер — просто работящий зажиточный крестьянин. Сможет ли он обрабатывать большую территорию самостоятельно? По мнению товарища Бухарина — сможет. Но для этого ему нужны современные средства механизации. Теперь представим, что он их получил. Возникает вопрос — откуда? Вариантов всего два: либо с наших заводов, либо из-за границы. Наши заводы не смогут обеспечить всех землепашцев нашей страны. Получается, мы будем вынужденно в любом случае закупать, хотя бы поначалу, трактора, сеялки и прочие инструменты за рубежом. В обмен мы будем продавать зерно, которое вырастят такие фермеры. К чему это может привести?

Я сделал паузу, как бы приглашая товарища Сталина задать мне вопрос. Тот это понял и не стал меня разочаровывать.

— И к чему же?

— К тому, что наше собственное производство не будет развиваться. Зарубежные машины пока что объективно эффективнее наших. И их наши фермеры будут покупать охотнее. Нагрузка на наши собственные заводы ослабнет, надобности в большом количестве рабочих не будет. Соответственно и мест тоже. Безработные будут смотреть на более успешных товарищей, которые обрабатывают землю, и выбирать их путь, не пополняя армию рабочих. Что не даст развиваться уже нашим заводам, и они станут еще больше отставать от зарубежных конкурентов. В итоге мы станем сырьевым придатком Европы: они нам — трактора и машины, мы им — зерно и хлеб. А стоит нашей стране как-то возмутиться на мировой арене, то тут же пойдут ограничения на экспорт станков и оборудования. Я такое уже видел, когда работал на авиационном заводе. Нам тогда Англия отказалась моторы продавать и на другие страны давила. И что тогда? Старые машины постепенно сломаются и придут в негодность. Новых почти не будет — наши заводы не смогут удовлетворить спрос. И придется нам либо начинать все заново, либо произойдет контрреволюция. Причем я склоняюсь к последнему. «Фермеры» не захотят терять свои доходы, а когда их будет много — уже они придут к власти.

Я замолчал, высказав все, что думаю. Я сейчас не пытался понравиться Сталину, а реально считал, что предложенный Бухариным путь — в никуда. О независимом государстве тогда можно забыть. Иосиф Виссарионович тоже молчал. Даже взял со стола лежавшую трубку и стал неторопливо ее набивать, смотря как будто сквозь меня.

Наконец он словно вспомнил обо мне и сказал.

— Очень интересные мысли, товарищ Огнев. Вы потому пошли на факультет советского права?

— В том числе. Я хочу быть полезен своей стране и посчитал, что так принесу гораздо больше пользы, чем в ином месте.

— А что насчет вашей критики декрета о «семичасовом рабочем дне»?

«Вот и до моей статьи добрались», — мелькнуло в голове.

Но первоначальный мандраж уже прошел и ответил я уверенно.

— Считаю, что любой декрет должен быть подкреплен законами. Причем, максимально проработанными. Указания партии и законы нашей страны должны идти рука об руку, а не вставать в клинч. Иначе получается, мы боремся сами с собой. Не сочтите за дерзость, — решился я, — но я читал вашу речь на Пленуме и думаю, что и коллективизация крестьян прежде, чем быть введенной очередным декретом, нужно доработать законами.

— Почему же? — напрягся Сталин.

— Потому что иначе будет много перегибов на местах. Как сейчас с переходом на новый рабочий день. А в масштабах нашей страны, где большинство людей — крестьяне, это приведет к большой крови. Даже рискну предположить, возможен бунт. Но этого можно и избежать, максимально проработав законы и введя их одновременно с декретом. И законы должны быть однозначные, не допускающие двойного толкования. А то получится как в той поговорке.

— Это какой?

— Закон что дышло — куда повернул, туда и вышло.

— Много думаете, товарищ Огнев, — недовольно сказал Иосиф Виссарионович, заставив меня замолчать.

Похоже, не понравилось ему, что я еще и тут его начал критиковать. Раскурив трубку, Сталин постучал пальцем по столу и после паузы продолжил.

— Интересные у вас взгляды, товарищ Огнев. Удивительно взрослые для семнадцати летнего студента. И разговор у нас вышел интересный. Можете идти, я вас больше не задерживаю.

Мысленно вытерев пот, я попрощался и покинул кабинет. Заглянувший к Сталину секретарь, получил от него какие-то указания, после чего подозвал к себе все еще стоящего здесь Савинкова.

— Идемте со мной, товарищ Огнев, — махнул мне рукой ОГПУшник, после разговора с секретарем.

Вопреки не отпускавшим меня опасениям, он привез меня назад домой. Только зайдя в квартиру, я облегченно выдохнул и буквально сполз спиной по закрытой двери. Неужели пронесло?

— Сережа! — облегченно воскликнула мама, выйдя из кухни. Настя с любопытством выглянула следом. — Что случилось? Где ты был? Почему тобой заинтересовалось ОГПУ? — завалила она меня вопросами.

— Все потом, — отмахнулся я и поплелся в свою комнату.

— Сереж, я отнесла твою записку Михаилу Ефимовичу, — донеслось мне в спину.

«Вот блин! — пронеслось в моей голове. — Лишь бы Кольцов ничего не учудил!»

Иосиф Виссарионович неторопливо курил, размышляя над прошедшим разговором. Очень интересный молодой человек оказался, этот Огнев. Чем-то на старых революционеров похож — «со взором горящим», ищущий справедливости и не стесняющийся правду в глаза говорить. Не то что новый набор в партию. Правда мужчина и планировал тот набор с такой целью — набрать лояльных лично ему, чтобы подвинуть старых сопартийцев. Да и люди из нового набора меньше подвержены неподчинению, что хорошо. Правда и сказать поперек боятся, что уже не всегда хорошо. Нужны отдельные люди, подконтрольные, но способные высказать свою точку зрения. Указать на ошибки.

— Этот Огнев мог бы стать таким, — прошептал Сталин себе под нос. — Только нужен поводок. Чтобы не сорвался и своевольничать не стал.

После бегства своего личного секретаря Бажанова в начале года, Иосиф Виссарионович стал гораздо подозрительнее относиться к людям. А тут еще и старый соратник против выступает. Нет, определенно для каждого человека нужен рычаг влияния, чтобы в самый неподходящий момент не предал.

— Чем же тебя привязать? А может, в чем-то замазать? Надо подумать, что будет эффективнее. А уже после можно и о его идеях поговорить.

То, как Огнев интерпретировал статью Бухарина, понравилось Иосифу Виссарионовичу. Буквально на пальцах показал, почему тот не прав. Что и сам Сталин чувствовал, да так доходчиво объяснить не мог. Определенно у парня есть талант, объяснять сложные вещи простым языком. Вон, и этот его альбом про «коммунизм» это подтверждает. Такие люди тоже очень нужны.

— Определенно нельзя выпускать его из поля зрения, — пришел к выводу Сталин.

Октябрь — ноябрь 1928 года

Как бы ни был я измотан, но переживания, что Михаил Ефимович из-за не знания, с кем именно я повстречался, может влипнуть, заставили меня снова одеться.

— Сереж, ты куда? — всполошилась опять мама.

— До друга сбегаю и назад, — крикнул я уже с лестничной площадки.

По ступенькам вниз я спускался быстро, перепрыгивая их через одну. И выходя на улицу, нос к носу столкнулся с Михаилом Ефимовичем! Миг ступора у нас обоих прервался облегченным выдохом мужчины:

— Не обманули…

— А я к вам… — брякнул я в ответ, не зная, как реагировать.