Партиец (СИ) - Семин Никита - Страница 6

Люда осеклась и замолчала. Медленно села на табуретку и похоже впервые задалась вопросом — а все ли так просто, как ей говорили весь день, или все же есть что-то, чего она не знает.

Мне было обидно, что моя девушка могла про меня плохо подумать. Впервые промелькнула мысль: а моя ли это девушка, если она готова поверить другим, и даже не выслушать сначала меня?

— Прости, — выдавила Люда из себя через несколько минут. — Но подумай сам, как это выглядело! Благодаря товарищу Бухарину тебя восстановили в комсомоле, а тут товарищ Сталин читает на съезде критику его статьи, и после заявляет, что это ты ее сделал. Неужели товарищ Сталин соврал?

Похоже в том, что видные партийцы не могут врать, она ничуть не сомневалась, а тут ее мир перевернулся.

— Нет, товарищ Сталин не соврал, это была моя критика, — признался я.

— Но тогда как же… это же… — не находила она слов.

— Сначала выслушай, а потом делай выводы. Хорошо?

Люда кивнула и встала, чтобы налить нам чай. Пока она это делала, я коротко рассказал, как все было.

— Получается, все это стечение обстоятельств, — горько заметила она. — А как товарищ Сталин некрасиво поступил. Не ожидала.

Да, наивная она еще. Как и я. Не делился с ней отец, как в жизни бывает. Уберечь наверное хотел.

— Я благодарен невольной помощи товарища Бухарина, но все же считаю, что он в своей статье был не прав, — подвел я итог. — И как комсомолец и человек, которому не все равно будущее нашей страны, я готов отстаивать свое мнение.

— Прости меня, — снова повинилась Люда и впервые за вечер обняла. — Больше не буду в тебе сомневаться.

Ушел я от Говориных поздно, а домой возвращался, понимая, что меня ожидает еще один трудный разговор за этот день. И отец меня «не подвел», хотя и высказался очень коротко.

— Зря полез во все это.

Вот и вся его реакция. После чего он ушел на кухню — пить. Я давно заметил за ним эту привычку. Стоит ему узнать что-то очень плохое, так тут же за бутылку берется. Хорошо хоть в запой не уходит и в другие дни почти не пьет.

Следующие пару дней прошли почти спокойно. В университете меня также продолжали сторониться и показательно «презирать», но с каждым днем все меньше. Были у людей и иные дела и заботы, чтобы только обо мне думать. Скоро и вовсе это сойдет на «нет», если нового повода не дам. Отдельно поговорил с Борькой. Друг оказался более стойким перед чужим мнением, чем Люда, и ни в чем меня обвинять не стал. Только попросил все рассказать, за что ему огромное спасибо. А вот к Михаилу Ефимовичу мне пришлось идти самому.

— Ну как тебе слава? — такими ехидными словами встретил меня Кольцов.

— Ругать будете? — мрачно спросил я его.

— За что? Я не первый день наблюдаю за витиеватыми политическими зигзагами. Забыл, что я обычно пишу?

Ну да, политические фельетоны. Чтобы их создать, нужно быть «в теме».

— И что скажете? Или посоветуете?

— Скажу — крепись. А посоветовать тут мало что можно. Только то, что теперь тебе нужно тщательнее следить за языком, да сначала думать, что именно и для чего ты хочешь передать товарищу Сталину.

— Это я уже понял, — вздохнул я.

— Ну-ну, не кисни, — по отечески похлопал он меня по плечу. — Ничего страшного не произошло. Лучше скажи — пойдешь со мной на те заводы?

— А вы все еще собираетесь туда идти?

— Конечно! — уверенно кивнул Михаил Ефимович. — Я еще и новую статью собираюсь сделать потом, или лучше — фельетон. Что в итоге вышло после твоей активности. Достигли мы главного — изменения труда рабочих к лучшему — или нет. Или просто шум создали, а весь пук в воду ушел.

Я хохотнул от его выражения.

— Спасибо, Михаил Ефимович. За вашу позицию.

— Все хорошо будет, Сергей. Мы еще таких дел можем достичь! Мало никому не покажется.

Я от его слов содрогнулся. «Ага, достичь, тут бы не наворотить чего», пронеслась моя мысль.

Но вслух ее озвучивать не стал. Еще раз поблагодарил Михаила Ефимовича, уточнил, когда пойдем на заводы, да покинул известного журналиста.

До самого конца месяца меня никто не трогал. Только Георгий Юрьевич снова вызвал к себе, как «переварил» вываленные на него в прошлый раз новости, да уже более тщательно опросил меня про Сталина и Бухарина. После чего провел личную беседу с комсоргами факультетов в отношении меня. Понял я это по изменившемуся поведению в мою сторону. Презрение сменилось опаской и сочувствием. Хотя та же Васюрина не постеснялась лично подойти и извиниться за поспешные выводы. И даже намекнула, что не прочь и сама познакомиться с товарищем Сталиным, если он выразит такое желание. Пробивная и бесстрашная девка!

Законы для «седьмого часа» я продолжал «допиливать». Все же они еще не были закончены, да и Иосиф Виссарионович об этом упоминал на Пленуме. Не удивлюсь, если он об этом помнит и в один «прекрасный момент» потребует уже чистовой вариант.

Почти так и вышло. Первого декабря за мной на квартиру приехал уже знакомый мне Савинков и сказал, что меня ожидает товарищ Сталин с документами. Какими именно он не уточнял, но у меня и особого выбора не было, что может ждать Генеральный секретарь от меня.

Собрав все свои последние наработки, я выдвинулся в Кремль. Посмотрим, чем теперь закончится это моя поездка.

Декабрь 1928 года

Уже знакомый секретарь. Все та же обстановка. И даже ждать долго не пришлось. Иосиф Виссарионович принял меня сразу, как ему доложили о моем прибытии.

— Здравствуйте, товарищ Огнев, — поприветствовал меня Сталин из-за стола. — Чем порадуете?

— Особо пока радовать не чем, — покачал я головой и подошел к столу, начав выкладывать листки с моей работой. — Я пока все еще работаю над «базой» — основными законами, на которые будут опираться кодексы нашей страны.

— Что ж вы так, — поворчал показательно товарищ Сталин, бегло начав читать доработанные мной документы.

— Слишком большой объем, — признался я. — Тут не то, что на месяц, год работать нужно.

— Так долго? — уточнил Иосиф Виссарионович.

— Так я один. К тому же никакого опыта не имею, — пояснил я товарищу Сталину. — Вот если бы мне хоть кто-то помогал, срок можно было и сократить.

— Кто вам нужен?

Похоже Сталину мои законы и правда нужны. Вон, даже документы мои отложил и пододвинул к себе тетрадь, что ему блокнот заменяла.

— Как минимум двое: хороший теоретик, который знает современные законы, и практик, лучше из «бывших» — который смог бы указать, почему разработанные законы не будут работать, и что сделать, чтобы это исправить.

Я действительно давно чувствовал, что мне очень не хватает не только знаний, но и понимания — как законы могут быть реализованы на деле. Но теперь я уже не подросток, который отступает при первых трудностях. Раньше бы может и бросил все. Но сейчас намерен идти до конца. Однако и признавать свои недостатки я умею.

— Что касается того, насколько бы ускорилась работа… Тут надо понимать, что я все еще учусь и заниматься законами весь день просто физически не могу.

— Вам нужна бумага, чтобы официально не посещать занятия? — деловито уточнил товарищ Сталин, сделав пометки о помощниках.

— Нет! Как я без образования вообще что-то сделаю? — тут же открестился я от такого «подарка». — Просто объясняю, почему так долго.

— А если вы получите запрашиваемых помощников, сколько тогда вам понадобиться времени?

— Полгода минимум, — вздохнул я.

Уже прикидывал, вот и дал ответ сразу.

— У вас есть месяц, — жестко ответил Иосиф Виссарионович.

Мое лицо вытянулось от удивления, после чего я твердо заявил:

— Невозможно. Законы не будут проработаны, и на местах тогда их смогут вертеть, как захотят.

Сталин вперил в меня тяжелый взгляд. Будто дырку собрался во мне прожечь. Стало неуютно. По спине пробежали мурашки, и захотелось как можно быстрее покинуть кабинет. Еле удержался, чтобы остаться на месте.