Лекарство от иллюзий - Усачева Елена Александровна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая

– Мы хотели праздник… – прошептала Олеся, от страха теряя голос.

– И устраивали бы свой праздник! А то обвинили человека в воровстве и накинулись всем классом!

– Я же хотела…

– Хотела она! – Отец сел к столу и нервно побарабанил пальцами по скатерти. – Вы же защищали своего Сидорова, бегали к директору, все переживали, что его там бьют. К вам пришел новый человек, а вы с ним поступили точно так же, как в том классе – с Сидоровым. И никто не заступился!

– Ее никто не бил, – возмутилась пристыженная Маканина.

– Еще не хватало! – хлопнул ладонью по столу отец. – Если вы уверены, что не вы виноваты, почему ты суетишься из-за этих денег?

– Так ведь Васильев…

– Что ты заладила – Васильев да Васильев, – недовольно поморщился отец. – Кто он такой, что вы его все боитесь?

Олеся удивленно распахнула глаза.

Этого нельзя было объяснить, это было само собой разумеющимся. Васильев – это Васильев. Курбаленко – это Курбаленко. А она, Маканина, – это… просто Маканина. И все.

– Понимаешь… – Отец редко когда разговаривал, а уж с дочерью он вообще больше десяти слов в неделю не произносил. Поэтому сейчас ему было как-то особенно трудно подбирать слова. – Время идет вперед. Все проходит. И то, что сейчас кажется важным, уже завтра будет незначительным. Когда мне было пятнадцать, вокруг меня тоже были люди, которых я считал, скажем так, великими, на кого хотел быть похожим, кого слушался. И где они сейчас? Нигде. Ая-здесь! И, как мне кажется, смог кое-чего добиться. Иди своей дорогой, не подражай другим. Даже если мнения этих других кажутся тебе очень важными. Сама прими решение и держись собственного мнения. Ну а с деньгами… Я не считаю, что нужно прикрывать вашего бестолкового Васильева. Попробуйте доказать, что их все-таки потерял он, и пусть сам выкручивается.

– Беленькая сама виновата, не нужно было сбегать, – буркнула Олеся.

Отцовский спич на тему независимости ей не понравился. Попробуй быть самостоятельной, когда на тебя давят! Да и учителя не устают твердить про коллектив. А в коллективе не бывает собственных мнений. Только мнение Васильева, с которым всегда все согласны, и учителей, с которыми готовы поспорить, но – не берутся.

– Осталась бы, можно было бы еще что-то доказать. – Чтобы хоть как-то отвлечься, Олеся щедро сыпала в чай сахар. – А так Андрюха всех против нее настроил. Меня даже слушать не станут.

– А ты постарайся сделать так, чтобы тебя слушали. – Отец придвинул к себе журнал разговор был закончен.

Маканина взяла чашку и ушла к себе в комнату.

Говорить всегда легко. А ты попробуй сделать! Ну, придет она в понедельник в школу, подойдет к Васильеву и скажет… Предположим, она скажет, что он вор. В ответ Андрюха в лучшем случае рассмеется ей в лицо, а в худшем… Может и врезать. И в любом случае – он будет прав. А как тут еще докажешь, если в этом деле было всего два свидетеля, и те ненадежные! Беленькая ударилась в бега, Рязанкина выдавать Андрюху не собирается.

Так Олеся и промаялась все выходные, придумывая версии захвата Васильева с вертолета, забрасывания его гранатами и взятия его с поличным, когда он на умыкнутые тысячи придет в магазин покупать велосипед.

Ничего не придумав, с больной головой, в понедельник Маканина пришла в школу. Беленькой опять не было. От этого стало еще тоскливее, и Олеся не нашла ничего лучше, как пожаловаться Сидорову:

– Беленькая-то совсем… Нет ее нигде. За неделю Генка освоился в классе и старательно делал вид, что ничего не происходило. Только вместо „наладонника“ у него с собой теперь всегда была книга. Учителя его больше не трогали. За какой-нибудь месяц он перестал быть главной достопримечательностью школы, ответы его уже не блистали оригинальностью, он ни с кем не спорил и не пытался доказать, что Советский Союз сам виноват, что на него напала фашистская Германия, не рифмовал сложные физические формулы и не выводил общий для всех кузнечиков закон выживания. На уроках он отмалчивался, а если и отвечал, то путано и ском-канно, за что учителя с большим удовольствием ставили ему четверки и тройки. Взяв дневник, Сидоров долго с изумлением смотрел на необычную для него отметку, а потом осторожно, чтобы красная закорючка не убежала со страницы, закрывал дневник и бережно нес его к своей парте.

Все остальное время он проводил с книгой. Генка не прятался, держал книги на парте, время от времени кивая, соглашаясь со словами учителя. Когда его кто-то отвлекал от чтения, он задумчиво поднимал голову, глядел перед собой невидящими глазами и переспрашивал.

Вот и сейчас долгую минуту он изучал подошедшую Маканину и лишь потом спросил:

– Как дела?

Олесины дела к вопросу не имели никакого отношения, поэтому Маканина на мгновение „зависла“, соображая, стоит ли продолжать разговор. Но так как больше думать об этом в одиночестве она не могла, то терпеливо повторила:

– Отец денег не дал. Беленькой нигде нет. Что делать, не знаю.

– Ага, – вяло согласился Генка и поднялся. – Васильев! – вдруг крикнул он, и Маканина испугалась, что Сидоров все расскажет Андрюхе. Но Генка покрутил в руке книгу и протянул ее Васильеву. – Смотри, что у меня. Не читал?

– Делать мне больше нечего, – фыркнул Андрюха, недоверчиво разглядывая зеленую обложку и вычурные позолоченные буквы названия.

– Ой, смотри! – вдруг воскликнул Сидоров и бросился к окну.

Олеся пожала плечами и пошла к своей парте.

Почему так получается, что все мальчишки в их классе с легким приветом? Она к Сидорову с одним подошла, а он вдруг решил просветить Васильева в области литературы.

Маканина взъерошила волосы. Нет, это не по ее части – детективные головоломки разгадывать.

– М-да, тяжеловатая.

Над ней стоял Сидоров и задумчиво постукивал книгой о ладонь.

– Разыщи Беленькую и скажи как только она появится, я найду ваши деньги.

Олеся смотрела на Генку широко распахнутыми глазами, как на фантастическое видение.

– А как же Васильев? – прошептала она.

– А Васильеву передай от меня привет и пообещай сюрприз. Он будет рад.

– А если он пристанет с деньгами, что сказать? – Олеся еще боялась радоваться возможному избавлению от всех бед.

– Скажи, что будут ему деньги.

Генка уже отошел, когда Маканина сообразила спросить:

– Где же мне Беленькую-то взять? Родители говорят, ее дома все время нет.

Сидоров задумчиво посмотрел в окно, поправил на носу очки и вдруг произнес:

– Сегодня понедельник? Тогда сходи в Веселый сад. Вечером она будет там.

Олеся и не заметила, как у нее открылся рот. Если бы Генка сейчас вытащил из-за пазухи волшебную палочку и сообщил, что он – Гарри Пот-тер или, на худой конец, Мефодий Буслаев, она бы даже не удивилась. Но никаких магических пассов Сидоров делать не стал, а просто сел и вновь принялся читать свою книгу.

Только после этого Маканина смогла закрыть рот.

Васильев, конечно же, не преминул подкатить к Олесе с вопросом о деньгах. Маканиной так и хотелось ответить ему словами своего папочки – мол, в авторитеты она не верит и начхать ей на то, что весь класс против. Но ни смелости, ни повода для такого заявления у нее не нашлось, поэтому она устало посмотрела на Андрюху и вздохнула.

– Ну, что, Мармышкина? – исковеркал он Олесину фамилию. – Праздник на носу, а мы без подарков.

„И без носа“, – машинально продолжила фразу Маканина, правда, мысленно, а вслух произнесла:

– А ты вспомнил, куда деньги дел?

– Может, это ты вспомнила, куда их засунула?

– Я тут ни при чем, – довольно усмехнулась Олеся. – Не я их собирала.

– Ну, так твоя подружка! – Андрюха начинал злиться.

Сзади подошла Рязанкина и тронула его за локоть, но Васильев словно и не заметил этого.

– Сам бери себе такую подружку, – съязвила Маканина.

– Андрей! – негромко позвала Ксюша.

– Да погоди ты! – вырвал он свой локоть из ее пальцев и повернулся к Олесе. – Храбрая стала?

– Это ты оборзел! – выпалила Маканина. – Хочешь денег? Будут тебе деньги! Завтра. И Стешка придет! Сразу придумай – как ты будешь оправдываться, когда деньги у тебя в кармане найдут?

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая