Озарение - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 34

— Что вы делаете, Михаил Анатольевич? — испуганно вскрикнула Дана. — Садитесь за стол, начинайте позировать.

— Сначала трахнемся. А уж потом все остальное, — усмехнулся Гребень.

— Я сегодня не могу.

— Это еще почему? — удивился Гребень.

— У меня начались месячные, — придумала она, хотя их у нее не было.

— Всего-то. Ерунда, оботрешься. Начинаем.

Гребень уже стоял к ней вплотную.

— Я не могу сегодня, прошу вас, давайте не будем. — Дана умоляюще посмотрела на возвышающую над ней глыбу бизнесмена.

— Слушай, ты, у меня нет времени на уговоры. Соси.

— Не буду!

— Ах так!

Следующие пятнадцать минут жизни Даны были, возможно, самыми кошмарными для нее. Гребень насиловал ее, и делал это с большим удовольствием. Сначала она попыталась сопротивляться, но силы были очень неравны, и он быстро подавил эти попытки. Сорвав с нее одежду, он понял, что никаких месячных у Даны нет. Ее ложь сильно его разгневала, и он даже хотел ее ударить. Дана от ужаса закрыла глаза и попыталась защититься рукой. Но Гребень в последний миг отвел кулак в сторону. Он просто толкнул ее на стол.

Удовлетворив похоть, Гребень как ни в чем не бывало сел за стол.

— Я готов позировать, — заявил он.

— Я не могу работать, — ответила она.

— Брось, ничего не случилось. Одевайся и иди ко мне.

Дана оделась и подошла к хозяину кабинета. Гребень из бара достал бутылку коньяка и налил полный бокал.

— Выпей и все пройдет.

— Не могу.

Гребень поднес к ее рту бокал и заставил выпить его до дна. Сначала коньяк ожег ей горло, но уже через пару минут она почувствовала, что ей стало легче. Напряжение ослабло. Гребень внимательно наблюдал за ней.

— Легче? — спросил он.

Дана кивнула головой.

— Я же говорил. Слушайся всегда старших, — непривычно добродушно произнес он. — А теперь давай, малюй.

Неожиданно для Даны у нее проснулось желание работать. Теперь она, наконец, окончательно поняла, каким должен быть портрет этого человека. Преподанный им урок пошел ей на пользу, по крайней мере, как художнику. Иногда приходится постигать истину и таким вот образом.

Через полчаса она завершила.

— Я кончила работу над вашим портретом, Михаил Анатольевич, — сообщила она.

— Да? — удивился он. — Больше не придешь?

— Нет. Мне осталось завершить кое-какие детали, но это я сделаю дома. И завтра принесу портрет. И сразу же хотела бы получить свой гонорар.

Дана с тревогой ожидала, согласится ли он на такие условия? Гребень размышлял недолго.

— Согласен, — сказал он. — Принесешь портрет и получишь деньги. А сейчас катись.

Обрадованная Дана быстро покинула кабинет. В приемной ее встретил проницательный взгляд секретарши. Дана поняла, что она догадывалась, что еще, кроме позирования, происходило у ее босса. Но Дане уже было на это глубоко наплевать, для нее все это к счастью было уже позади.

До поздней ночи Дана работала над портретом. Он станет ее местью этому человеку, решила она. Дана придала чертам его лица еще более грубый характер, чем они были на самом деле. Но больше всего она работала над глазами. Это была трудная задачка, несколько раз пришлось все переписывать. Но все же она добилась того, чего хотела. Гребень смотрел на мир одновременно нагло и трусливо. Это сочетание ужасно нравилось Дане, именно его она и желала получить. И ей это удалось, хотя каким образом, она не очень ясно представляла. Видимо, ее рукой водила ненависть к этому человеку. А иногда и она может принести свои плоды.

Дана смотрела на законченный портрет и думала о том, что это без всякого сомнений лучшая ее работа. И дело не в портретном сходстве, его как раз стало меньше, после того, как Гребень изнасиловал ее в своем кабинете. Дело в другом, после этого ее отношение к этому человеку кардинально поменялось, а вместе с ним поменялся и ее взгляд художника на него. Она захотела запечатлеть на холсте не столько внешность, сколько его внутренний мир — безжалостный и беспощадный в сочетании с примитивной грубостью, которая не ведает никаких сдерживающих начал.

Возможно, допускала Дана, что Гребень был даже немного не таков, что он мог проявлять больше гибкости и не всегда быть грубым и жестким. Даже с ней минутами он вел себя вполне нормально. Но то были не более чем тактические маневры с его стороны ради достижения результата. С людьми же, в которых он не был заинтересован, он вел себя именно так —, жестоко, беспощадно. И при этом невероятно примитивно, как действует не знающий жалости разъяренный хищный зверь.

Дана отнюдь не была уверенна, что такая интерпретация его персоны понравится заказчику. Правда, оставалась вероятность, что он просто не поймет заключенного в портрете скрытого смысла. Но Дана твердо решила, что ничего менять не станет; если эта мразь не пожелает принять ее работу и не заплатит гонорар, пусть так оно и будет. Хотя с момента изнасилования прошло уже много часов, но при одном воспоминании о нем Дана начинала вся вибрировать от ненависти и унижения. Если бы она могла, то просто бы пристрелила его, но она прекрасно понимает, что не способна на подобные поступки. Единственная доступная ей форма мести — это показать все уродство души этого человека. Пусть и через много лет зрители будут видеть, каким негодяем, какой примитивной и убогой личностью был изображенный на холсте мужчина. С этой мыслью она и легла спать.

Утром Дана, завернув портрет в покрывало, отправилась в офис Гребеня. Ей пришлось долго ждать, пока бизнесмен освободится. Она видела, как постоянно заходили и выходили из его кабинета какие-то люди. Дана смотрела на них и думала о том, что неужели все они не сознают, с какой свиньей имеют дело? Ну, ну может же этого быть, из него не только прет его мерзкая и грубая натура, но он сознательно ее особенно и не скрывает. Наоборот, подчеркивает, гордится, что он такая бестия.

Наконец, очередь дошла и до нее, секретарша пригласила Дану в кабинет. Она вошла не без страха, опасаясь, что Гребень может повторить попытка изнасилования. В сумочку она на всякий случай положила острый нож; если он снова захочет это сделать, она полоснет им по его члену. А дальше будь что будет. И все же Дана надеялась, что до такой экстремальной ситуации дело не дойдет, и все завершится мирно. Садиться из этой мрази в тюрьму? Все, что угодно, только не это.

Дана намеренно остановилась около двери, чтобы в случае чего можно было бы быстро выбежать из кабинета. Гребень понял ее маневр и усмехнулся.

— Не волнуйся, сегодня ничего не будет. Поиграли и хватит. Что там у тебя в руках?

— Ваш портрет, я его закончила.

— Надо же, — удивился Гребень. — Я думал, что художники после сеансов еще долго работают над портретом. И Марина мне так рассказывала.

— Бывает по-разному, — ответила Дана. После слов бизнесмена она немного успокоилась. И даже отошла от двери на несколько шагов.

— Ладно, показывай, что там намазюкала.

Дана сняла с портрета покрывала и подошла с ним к бизнесмену. Гребень некоторое время молча рассматривал самого себя.

— Вот значит, какой я, — неопределенно протянул он. Потом перевел взгляд с портрета на его автора. — Это правда, я такой?

— Я вас таким увидела.

Неожиданно он рассмеялся.

— Значит, я такой грубый, хищный зверюга. Таким хотела меня изобразить?

— Да, — честно ответила Дана.

— После вчерашнего?

— Да. — Подумав добавила: — Не только, вообще.

— А если вчера я тебя бы не трахнул, написала бы другой портрет?

— Возможно.

— Захотела всем показать, какой я есть. А ну, говори?

— Захотела. Пусть видят, — честно призналась Дана.

— И при этом думала меня обхитрить? Говори честно.

Дана замялась, говорить об этом честно ей не хотелось.

— Не отвечай, так все ясно. Только ничего с этим не выйдет. Портрет я у тебя покупаю, мне он даже нравится. А знаешь, где его повешу? В своем доме, в предбаннике, перед сауной. Я туда никого не вожу. Вот там он и станет радовать мой глаз. Как тебе это?