Улей - Фрумкин Сергей Аркадьевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/85
- Следующая
Кани сдалась первой. Она вдруг покачнулась, как от удара.
— Ладно тебе, Линти, — Глаза «драчливой» Кани стали влажными, а веки заморгали, чтобы скрыть слезы обиды. — Ты что, влюбилась, что ли?
— Это только ты… влюбляешься… во всех… кого встретишь! — Линти говорила с остановками, словно запыхалась и очень устала. Но ее организм все же настолько оправился, что опять слегка зарумянились щеки — слова подружки укололи в нужное место. — Нельзя влезать в мир другого человека, если он против! Нельзя! Поняла?!
— Ну хорошо, хорошо. Нельзя так нельзя! — Кани даже отступила на шаг с непонятно откуда взявшимся испугом Для зрителей вообще осталось загадкой, что здесь сейчас творилось — девушки ничуть не пострадали физически, а вели себя как побитые. Обе были бледные, тяжело дышали, пошатывались.
— Говори с ним сама, Линти, на своем мантийском, если тебе так хочется! Никто не мешает! Говори… А мы вот послушаем!
Линти повернулась к лежащему в «саркофаге» юноше, и тут ее взгляд неожиданно столкнулся со взглядом больших темных глаз инопланетянина. Парень смотрел с каким-то странным тихим потрясением. От полученных еще совсем недавно эмоциональных травм или же ошарашенный увиденным сейчас, юноша забыл о необходимости хотя бы из вежливости отвести взгляд и продолжал углубляться в бездонную синеву глаз альтинки. Линти чуть насупилась, застигнутая врасплох, но тут же вгляделась в загадочную темноту чужого взгляда. Оба замерли, словно загипнотизированные
Пауза затянулась и обратила на себя внимание зрителей. Представитель компании вопросительно взглянул на Кани, мысленно спрашивая, не происходит ли между спасенным и Линти нечто подобное тому, что две минуты назад наблюдалось между подругами Кани пожала плечами.
Трудно сказать, кто стал кроликом, а кто удавом. Они не обменивались мыслями, не воздействовали друг на друга, а просто смотрели. Но… оба не могли отвести глаз. Кто-то должен был сделать это первым. Линти хотела, но уже не могла себя заставить. Григ даже не пытался. Секунды продолжали бежать. И тут между двумя парами глаз неожиданно возникла стена. И сразу все вернулось на свои места, и мгновенно разорвалась ментальная связь.
— Так, прекратили это дело! — заявил густой мужской голос, а чьи-то теплые сильные руки взяли Линти за плечи, отодвигая от «саркофага».
— Болер, — узнала Линти и провела рукой по глазам, расслабляясь.
— Да, моя прекрасная леди. Это — Болер — Так вовремя или не вовремя появившийся мужчина улыбнулся, но одними губами. «Стеной» оказался человек высокого роста, атлетического телосложения, в сером мундире старшего офицера армии, с холодным волевым взглядом и уверенными несуетливыми движениями, говорящими о жизненном опыте и солидном возрасте, которым противоречило явно лишенное морщин лицо двадцатипятилетнего парня — Что здесь происходит?
— Ничего, Болер. — Линти отстранилась, освобождаясь от рук офицера на своих плечах, — Ты не знаешь мантийского?
— Совершенно случайно знаю, а что? — взглянул офицер на юношу в нише реанимационной установки. — Мантийский? Ты мантиец, парень?
Последние три слова прозвучали на языке, понять который могли лишь трое: произносивший, Линти и Григ. Григ вздрогнул и помрачнел — рассчитывать на «языковой барьер» больше не стоило, но могло ведь быть и хуже — его наверняка ожидало зондирование, не заступись эта странная молоденькая женщина… Ему задали простой вопрос нужно отвечать, и быстро, по возможности с интонацией, проникнутой признательностью: Грига ведь спасли от смерти, спасли просто так, безвозмездно, из обыкновенного человеколюбия и жалости…
— Нет. Я не знаю, кто такие мантийцы, — тихо произнес Григ. — Я не мантиец. Спасибо, что спасли мне жизнь.
— Не за что! — Болер обернулся к капитану. — Спасли? Как это происходило?
Капитан пробежал взглядом по нашивкам на куртке офицера. Голографические ордена и золотые гербы говорили о высшем звании в Объединенном Флоте Лиги. Несмотря на то что тарибские торговые синдикаты мало общего имели как с Лигой, так и с ее армейской иерархией, все же отрывочных сведений хватило, чтобы капитан лайнера оценил превосходство человека в серой форме.
— Приняли сигнал о помощи с маячка вон на том кораблике, — с некоторой неохотой отрапортовал капитан. — Подобрали. Пилот чуть живой. На «стандарте» не говорит. Вот, собственно, и все.
— Как тебя зовут, парень? — спросил Болер, вновь обращаясь к спасенному.
— Григ.
— На чем летал?
— На паруснике.
— Странная игрушка, красивая. Хорошо управляешь ею?
— Да.
— Настолько, что намеревался пересечь Галактику?
— Нет. Не намеревался. Меня забыли.
— Как это?
— Сказали, что трое суток будем двигаться медленно, на досветовой. Я вышел покататься. Вернуться уже не смог — лайнер почему-то разогнался больше, чем обычно. А мой маяк не услышали, да я и не сразу понял, что случилось, думал вот-вот сбавят ход или вернутся.
— Вышел без разрешения капитана?
— Мне никто не запрещал.
— И никто не видел, как ты проходил шлюзование?
— Я не помню… Должны были видеть… Там ведь кругом камеры…
— Верно. Ты был один?
— Да.
Болер передал суть разговора остальным зрителям.
— Вполне вероятно, — заключил капитан. — Лайнер сбавил скорость, произвел разведку, может, чуть задержался, потом продолжил движение… Только кто позволил одному пассажиру, да еще такому молодому, выйти в открытый космос? Капитана за такие дела под суд отдадут! Чей был корабль? Как назывался?
— Как назывался твой лайнер, сынок? — перевел Болер Григу.
Григ наморщил лоб:
— Не помню… — Ему едва ли понадобилось разыгрывать забывчивость — перед глазами и в самом деле все еще сверкал бесконечный холодный свод Галактики, подавляя все прочие воспоминания и о детстве, и о последних днях перед операцией. Слепящее, яростное свечение ядра. Мертвая беззвучная бездна. Абсолютное страшное одиночество, от которого хочется выть, биться головой о стену, царапать прозрачную крышку кабины… Все эти ощущения отодвинули прошлую жизнь куда-то необозримо далеко, стерли все яркие отпечатки и острые переживания. Изменили представление и о жизни, и о времени. Каждое произносимое слово казалось Григу длинным и весомым. Над каждым словом он думал, взвешивал его, затем произносил медленно и спокойно, с наслаждением внимая собственному голосу. То, что могли с ним сделать, если раскроется истинная причина проникновения парня на инопланетный корабль, утратило всякий смысл. Не важно, чем все кончится и кончится ли вообще слишком ничтожна и незначительна жизнь одного Грига, или Грига и всех этих людей, или Грига и всего человечества — маленького, ограниченного скопления мыслящих таракашек, прячущихся где-то там, по не испускающим света планетам или по малюсеньким передвижным домам-корабликам…
— Чей был корабль?
— Не помню…
— С какой планеты?
— Не помню…
— А сам ты откуда?
— Не помню…
Болер внимательно посмотрел в глаза юноше. Тот не отвел взгляд и встретил вопрошающий импульс офицера с полным безразличием. Из глаз Грига на полковника Лиги все еще тоскливо смотрела бездна. Болер знал этот взгляд.
— Сколько дней в космосе? — только спросил он. Григ задумался. Сколько? Должно быть, восемь Ему сказали — восемь. Но сколько на самом деле.
— Не знаешь? — заключил офицер и кивнул, — Ну что, господа, — Болер повернулся спиной к Григу. — Предлагаю оставить парня отдыхать и вернуться к своим обязанностям.
— Здесь пока командую я, — напомнил капитан. — Что значит «оставить»? Мы ведь ничего не добились.
— И не добьетесь. Можете мне поверить — я знаю, что говорю. Парню нужен долгий и серьезный отдых. Рекомендую оставить его в покое.
— Оставить здесь, в ангаре? Болер пожал плечами:
— Вы же тут командуете. Оставляйте где хотите. Есть же у вас свободные каюты?
— Ну… есть, конечно. Но мы не занимаемся благотворительностью. Вы же даже не спросили, смогут ли парень или его родственники расплатиться с нами. И…
- Предыдущая
- 8/85
- Следующая