Корсары Николая Первого - Михеев Михаил Александрович - Страница 27

Английский врач, разумеется, был совершенно не в восторге от того, что ему придется лечить наглых русских, пока его соотечественники лежат на палубе, ожидая своей очереди. Все так, но, впечатленный кулаком унтера у своего носа, он предпочел делать, что сказано, и не вякать. Так что операцию провел, и качественно – что с ним будет, если мичман умрет, ему объяснили популярно.

К слову, проводил он ее, предварительно усыпив раненого эфиром. В результате Александр ничего не чувствовал, но пробуждение… Такого и врагу не пожелаешь, Сто похмелий рядом не лежало.

С другой стороны, ему, можно сказать, повезло. Тяжелая пуля из британского нарезного мушкета несла тому, в кого попадала, изрядную опасность[32]. Однако пуля ударила вскользь, капитально разворотила грудную мышцу, повредила ребро, но дальше не пошла. Доктор извлек ее, зашил рану. Увы, хотя англичанин и был неплохим специалистом, сделать что-либо с ушибом внутренних органов он не мог. Однако это было в любом случае меньшим злом по сравнению с пробитым легким. Можно сказать, Верховцев легко отделался, разве что крови потерял изрядно.

Неудивительно, что участие в работе он мог принять разве что на второй день, в качестве наблюдателя, сидя в специально вынесенном на палубу кресле, и замотанный бинтами. Ну, посмотрел – тоже хорошо. Многое увидел, еще больше услышал – в части ругани моряки изобретательны донельзя. Особенно впечатляла работа людей Матвеева и испанцев – те и другие привыкли иметь дело с самыми разными грузами, так что получалось у них ловчее всех. А вот поляки, напротив, тщательнейшим образом увиливали от работы. Впрочем, кулак Диего оставался для них хорошим стимулом, и отсидеться в сторонке у хитрых ляхов не получалось.

Правда, и плюс у раненых – а Верховцев был не единственным пострадавшим – тоже имелся. Их опекала вся женская часть пассажиров. Можно сказать, раненые купались в женском внимании. Это, к слову, вызывало у остальных даже серьезную зависть – как ни крути, а в русском флоте мужеложество не прижилось, хотя британцы, по слухам, этим не брезговали. Ну да ничего, потерпят. Скоро Архангельск, а там, как и в любом портовом городе, можно найти развлечения на все случаи жизни.

Раненым английским морякам тоже перепала толика заботы, все же русские люди отходчивы. Иногда даже чересчур. Но, конечно, основное – своим, и Александру, как капитану, максимум. За то, чтобы возле него дежурить, у молодок случались даже перепалки. Как минимум одну он случайно наблюдал своими глазами. Для совсем молодого офицера подобное было внове, однако тяготы службы надо переносить достойно, и он… гм… терпел. Правда, когда к вечеру второго дня работы были закончены, и командный состав собрался в большой капитанской каюте «Миранды», выпроводили помощниц, невзирая на протесты. Все же кое-какие мужские дела их не касаются.

Сначала вопросы шли чисто технические – они под стопочку-другую хорошего вина отлично идут. Особенно учитывая, что большинство присутствующих устало, а один и вовсе двигался с трудом и хрипел отбитым легким, как паровая машина. Так что взбодрились – и начались нудные обсуждения всякой предпоходной мелочовки. Самым важным и сложным вопросом при этом было обсуждение возможности установки трофейных пушек на «Санта-Изабель». Очень полезно, знаете ли, иной раз выставить по пять стволов на борт, дабы объяснить супостату, как он не прав.

Правда, от возникшей было идеи заняться этим еще по пути в Архангельск пришлось отказаться. Слишком много работы – и пушечные порты соорудить, и палубы подкрепить – отдача у трофейных монстров отнюдь не маленькая. Плюс, орудия ставятся не просто так, система креплений, гасящих ту самую отдачу и удерживающих пушки во время шторма, это целая наука. Оснастку с «Бриска» содрали, разумеется, едва не подчистую, но все же просто так, да еще и имея недостаток людей, ее не установишь. Авторитетное мнение Гребешкова и Верховцева заставило увянуть на корню все мысли на этот счет.

А вот потом, когда Александр думал, что разговор уже окончен, Матвеев внезапно кинул в рот стопку (ну, как стопку – сосуд чуть-чуть не дотягивал размерами до Кубка Большого Орла[33]) неплохого красного вина из запасов бывшего капитана «Миранды», по-простонародному вытер губы рукавом и негромко сказал:

– Вот что, Александр Александрович, ты мне скажи, что ты собираешься делать дальше?

– Воевать, разумеется, – удивленно посмотрел на него Верховцев.

– А где и кем?

– Куда пошлют.

– Эх, молодой ты еще, – как-то печально вздохнул купец. – Хочешь, я скажу тебе, что дальше будет?

– Конечно, – пренебрегать мнением человека, с которым многое прошел и которого по-настоящему уважал, мичман не собирался.

– Для начала у тебя отберут корабли. Просто потому, что ты молодой. Похлопают по плечу – это все, что ты получишь в благодарность. Мы – тоже. Ты делишь трофеи между людьми – это правильно. Но это будет все, что у морячков осядет в карманах. А у твоих и вовсе отобрать могут – служивым вроде как не положено. Потом тебя покажут на паре-тройке особо важных приемов, как героя. Только окажешься ты там, скорее, дрессированным медведем, на которого будет смотреть важная публика. Ну и отошлют от греха подальше, чтоб глаза не мозолил. В общем, самое большее, на что ты можешь рассчитывать, это медалька на грудь. А остальные и того не получат.

– Но…

– Не пытайся самого себя убедить, что так не будет. Будет, и ничего ты сделать не сможешь. Это здесь ты для нас почти адмирал, а там – мичманенок, на которого любой чинуша сверху вниз смотрит. И даже с начальством своим ты не свяжешься – телеграфа в Архангельске пока нет[34]. Иваныч, что глаза таращишь грозно? Здесь ты за офицерским столом равный среди равных, а там – живо линьков[35] попробуешь. И не посмотрят, что ты весь героический. Унтер – это ведь даже не мичман, для больших начальников с эполетами ты меньше, чем ничто.

Сказано все это было так внушительно, что все замолчали и невольно задумались. В самом деле, прожженному купчине, разбирающемуся в жизни получше их всех, вместе взятых, стоило верить. Как-никак, природу человеческую не обманешь, и слишком часто слово чиновник становится равносильно слову подлец. Это в любой стране так. И собравшиеся понимали: так оно, скорее всего, и будет, иллюзий никто не строил – чай, не дети малые.

– Что предлагаешь? – хмуро прервал затянувшуюся паузу Верховцев.

Купец хмыкнул в бороду и сказал. Остальные задумались. Потом Александр медленно кивнул:

– Я думаю, может получиться.

– Может, хотя и не обязательно. Главное, ты мне скажи, пробуем, или…

Вот так, взгляды скрестились на нем, самом молодом. И ему приходится выбирать. Потому что он – командир, именно его признали в этом качестве люди, с которыми он прошел огонь и воду. И на плечи словно давит чугунная плита, но решать надо прямо сейчас.

– Егор Иванович?

– Я с тобой, вашбродь. При любом раскладе.

– Мустафа?

– Нам, татарам, все равно, – блеснул зубами Сафин. – Мустафа своих не бросает.

– Диего?

– Лучше быть пиратом, чем нищим.

– Что же, тогда будем считать, что решение принято. На тебе, – он повернулся к Матвееву, – организация. Люди, провиант, в общем, все. Сможешь?

– Да. Знакомых у меня в Архангельске хватает. Вряд ли купцов радует английская блокада. Их корабли мы уполовинили, но и один фрегат – проблема. Ничего, скинутся.

– Вот и решили. Остальным – слушать Сергея Павловича, как отца родного. Корабли должны быть готовы к выходу в любой момент. А на мне, – тут Александр криво усмехнулся, – политика. И еще. Если меня арестуют – лучше уходите, а то и вас заодно прихватят.

– Александр Александрович, – чуть укоризненно покачал головой унтер. – У нас два корабля и пушек, наверное, больше, чем в Архангельске. Мы тебя отобьем – местный гарнизон воздух испортить не успеет.