Читатель (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 1

15 июля 1976 года, Префектура Окинава, Военно-морской госпиталь, родильное отделение

— Ишимото-саан… Ишимото-сан… — в дверь заведующего отделением медленно и тоскливо вошла Ичираки Харуя, а может быть, даже злой дух, захвативший её тело. Во всяком случае, выглядела старшая медсестра смены именно так, не слишком живой. Руки обычно деятельной и живой женщины болтались двумя дохлыми щупальцами осьминога, плечи были опущены, а на лице, помимо неживого выражения, царствовала мука запредельной усталости и отчаяния.

Заведующий, плотный коренастый мужчина, поднял голову от изучаемых им бумаг, а затем неторопливо смерил взглядом сестру Ичираки. Та стояла, привалившись плечом к дверному косяку, и излучала скорбь. Ишимото Даичи, моментально всё поняв, тяжело вздохнул и уронил вопрос:

— Кирью?

— А кто же еще? — сакраментально ответила заслуженная работница медицины, вздымая взор к потолку.

— Он или она? — Ишимото питал слабую надежду, но её тут же разрушили.

— Сначала он, а потом они, — горестно пробормотала медсестра, — Он пробрался внутрь, переодевшись нашей уборщицей Сухико-сан, а теперь они оба закрылись… знаете где?

— Где? — осторожно спросил завотделением, слыша нотки надрыва в голосе подчиненной.

— В нашей сестринской! — с тихим всхлипом поведала ему медсестра, — А перерыв закончится через пятнадцать минут…

Даичи с тихим шипением выпустил воздух, поднимаясь с места. Это уже выходило за всякие рамки!

— Звоните патрулю, Ичираки-сан, — выдохнул он, — Пусть его забирают! Мы подадим в суд! Эта семейка перешла все границы!!

Три недели назад ничего не предвещало беды. В госпиталь доставили совсем молоденькую девушку на сносях, за неё просил старый знакомый Ишимото. Сначала Даичи подумал, что тот сам «нашалил», но буквально через пару дней после того, как Ацуко Кирью положили в палату, на пороге госпиталя нарисовался такой же молодой (совсем молодой!) муж этой девушки, Харуо Кирью. И с тех пор работать здесь стало очень сложно!

Парочка молодых «почти подростков» оказалась безумной! Точнее — инфантильной, бесящей, не знающей никаких правил приличия, мешающей как врачам, так и пациентам родильного дома!

Пока девушка, миниатюрная и хрупкая, лежала с животом, отжигал только будущий папашка. Он кричал под окнами, желая ей доброго утра, он пытался залезть на третий этаж снаружи (удачно!), чтобы подарить жене цветы. Однажды он прибежал, притащив огромный магнитофон, а затем бегал с ним в обнимку от догоняющих его солдат… Этот Харуо умудрился за неделю причинить проблем больше, чем Даичи видел вообще за весь свой тридцатидвухлетний стаж!

А затем случилось то, за что он простил молодому отцу все его шалости. Одним махом. Ребенок четы Кирью после долгих, трудных и, чего уж греха таить, опасных родов, родился… мертвым. Даичи сам держал в руках маленького человека, он лично проводил все реанимационные комплексы, он, своими непослушными губами, глядя в полудетское лицо отключившейся Ацуко, произносил время смерти.

Не договорил из-за громкого всхлипа-вскрика как раз вот этой самой Ичираки, ассистировавшей тогда при родах. Тельце на его руках зашевелилось, открыло глаза, ребенок издал слабый и ленивый, но крик. Всё окончилось благополучно, хотя не должно было никоим образом. Слишком долго младенец пробыл мертвецом, у него не было шансов, но невозможное всё-таки оказалось возможным. А вслед за ним пришла и божественная кара в виде родителей воскресшего карапуза. Несносных, шумных, инфантильных, лишь ошибкой богов носящих облик настоящих японцев! Как будто почувствовав, что им всё простили, они принялись наверстывать по новой!

Использовав свою Власть заведующего, выраженную в виде запасного ключа к сестринской, Даичи, ворвавшись внутрь, обнаружил то, что и рассчитывал — мелкий худощавый негодяй Харуо в медсестринском халате (и слава ками, в штанах!) скармливал своей улыбающейся как последняя дура жене розового цвета моти, которые протащил с собой в медицинское учреждение. Та сидела на столе, вовсю болтая ногами, с видом настолько счастливым и детским, что у Ишимото на секунду даже сдавило под ложечкой… но только на секунду!

Он собственноручно вытащил этого пронырливого дохляка за пределы госпиталя (под аплодисменты медсестер и ходячих пациенток!), а затем буквально всучил его в руки подошедших патрульных!

…забыв почему-то упомянуть про то, что госпиталь собирается подать на семью Кирью в суд.

— Я люблю тебя Ацу!! — надрывался практически уносимый военными полицейскими Харуо, отчаянно улыбаясь от уха до уха, — Я тебя очень-очень сильно люблю!!

— И я тебя, Хару-чан!!! — орала в ответ окруженная медсестрами Ацуко, практически выпрыгивая из раскрытого окна, — Скоро мы будем вместе! Очень скоро!!

«Через неделю, не меньше», — отдуваясь, подумал Даичи, спеша вернуться к своей работе. Улыбки персонала, провожающего его по этой дороге славы, грели душу.

Однако, ответственный врач, идущий на свой пост, слегка задержался у отделения, где держали новорожденных детей. Безошибочно и привычно найдя взглядом люльку с здоровым, тихим, почти постоянно спящим Кирью-младшим, Даичи покачал головой.

— Ох и сложно же вам придется, младенец-сан, — еле слышно проговорил Ишимото, — Ох и сложно…

Несмотря на совершенно иную специализацию, что-то не подсказывало, а буквально твердило опытному врачу, что если супруги Кирью и изменятся со временем, то совсем незначительно. А значит, у их чудом выжившего сына будет более чем насыщенная жизнь.

Если он, конечно, выживет вообще.

Япония, Токио, 1 апреля 1991 года. (почти пятнадцать лет спустя)

Проснувшись, открываю глаза. Смотрю на нависающий над кроватью и лежащим в этой кровати мной канделябр. Старинный, выполненный из бронзы, с девятью массивными чашками и витым стволом, уходящим в разлапистую треногу. Одну-две секунды смотрю, больше не нужно. Старинный предмет служит мнемоническим фокусом, облегчающим «включение» организма после глубокого сна, помогает ускорить запуск блоков памяти, так что, благодаря такой напоминалке, я не сколько просыпаюсь, сколько включаюсь. Очень экономит время.

Подъём. Сев на кровати, автоматически тянусь к массивному старому будильнику, нажимая неуступчивую кнопку отмены звонка. Он должен зазвонить в пять-ноль-пять утра, но я ни разу не слышал его звонок. Семья утверждает, что он невероятно противный. Кое-кто даже хотел, чтобы я его услышал сам, от чего и переставил время на пораньше, но этому «кое-кому» не повезло. Я замечаю такие вещи и всегда заставляю жалеть злоумышленников о содеянном.

Моя комната ничем не отличается от комнаты любого подростка Японии, за исключением трех предметов — канделябра, кровати вместо футона, а также стола с установленным на нем персональным компьютером. Вычислительные машины лишь набирают популярность, но пока являются редкостью.

В зеркале отображается высокий молодой японец пятнадцати лет. Мне дают больше. Симметричные черты лица, черные волосы, черные глаза. В удовлетворительной форме. Окружающие склонны всё преувеличивать в отношение меня. Считают, что выгляжу чуть ли не на двадцать («это из-за твоей строгости!» © мать), что красив, что накачан как профессиональный спортсмен.

Глупости.

Надев спортивную форму, выхожу из дома. Он у нас неприлично большой, если верить пересудам соседей, но по мне — так идеален для семьи в пять человек. Большая спальня у родителей, по комнате у детей, небольшая студия матери, гостевая, еще одна комната, из которой хотели сделать вторую гостевую спальню, но я настоял на том, чтобы там был спортзал. Гараж на первом этаже для отцовской «Тойоты»? Ну, нестандартная для Японии планировка. Поэтому мой взгляд на этот дом и упал в первую очередь.