Пять лет замужества. Условно - Богданова Анна Владимировна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/52
• Следующая

– Исключительной культуры девица! Никак не может себе позволить даже родной сестре тыкать!

– Да! Это в наше время большая редкость! – преисполнившись уважением к постоялицам, проговорила Клара Тихоновна и вдруг как заорёт: – Не включай телевизор! Ты что, с мороза-то! Хоть час погоди! Вон Игнатиха новый купила себе прошлой зимой, приволокла на брюхе и врубила сразу...

– И что? – напряжённо спросила Подлипкина, выглянув из номера.

– Что?! Теперь у неё окно вместо телевизора – вот что! – с особой гордостью воскликнула Зюзина и отправилась за Игнатихой.

Плотно поужинав на сон грядущий, Анфиса ещё побеседовала с хозяйкой гостиницы, расспрашивая ее с неподдельным интересом, от которого Клару Тихоновну так и распирало вместить в свою эмоциональную речь, сопровождаемую энергичными жестами рук и выразительной мимикой лица, о городе всё, а главное о гражданах, его населяющих. Но кроме того, что с противоположным полом в N дело обстоит туго, впрочем, как и везде, Распекаева не узнала для себя ничего нового из эмоциональной речи Зюзиной. Подтверждением чему стало появление Николая Васильевича Ведрищенко – вторая ступенька лестницы жалостливее обычного простонала, послышались нечленораздельные возгласы скабрезного содержания, дверь медленно открылась, толкаемая твёрдым лбом блюстителя порядка энских дорог, затем на четвереньках вполз он сам, похожий на огромного, раскормленного борова в форме, с лицом, отдалённо напоминающим человеческое, только слишком уж красное, пурпурное даже, с выражением, полностью лишённым какого бы то ни было смысла. Он прополз мимо стойки портье, призадумался, на минуту остановившись у Анфисиной ноги, обтянутой чёрным чулком со швом сзади, хрюкнул и двинулся дальше по лестнице в свой номер.

«Хороши тут женихи! Нечего сказать! А может, тётка сознательно приписку в завещании сделала, зная, что я в её родном городе мужа вовек не найду! Вот ракалия[1] !» – подумала наша героиня и решила для верности уточнить:

– И много у вас таких, как Ведрищенко?

– Да весь город! И вообще, хочу тебе, Анфисочка, сказать, что наш Николай Васильевич ещё не самый худший экземпляр! Он-то, по крайней мере, хоть иногда бывает в своём уме – так сказать, в сознательном состоянии. Правда, когда он трезвый, жуть какой злой – нормально ни с кем не может разговаривать: всё больше рычит да рявкает, всё равно что зверь дикий! Жена его, Любушка, сама мне жаловалась – мол, не знаю, что и лучше – пьяный хоть не орёт, у вас проживает – мне, говорит, спокойнее. Ну, пойду я, поздно уж, до завтра, душечка! – и Зюзина, нацепив телогрейку и пуховый платок поверх банданы, вышла на крыльцо – Анфиса услышала, как застонала ступенька, как Клара Тихоновна крепко выругалась, обозвав Ведрищенко так, как обычно называют мужчин, ни к чему не пригодных. На втором этаже хлопнула дверь, на пол первого полетела штукатурка, загрохотал таз, будто скача по каменной лестнице. Когда же, наконец, в отеле воцарилась полная тишина, Распекаева на цыпочках пробралась в свой номер и поспешила лечь в постель.

Накрывшись с головой одеялом, Анфиса ожидала, что на неё немедленно навалится сон, но сон, как назло, не наваливался, вероятно, от дикой усталости, что принёс ей сегодняшний день. Мысли закружились в её голове сначала беспорядочно, подобно снежинкам в февральскую метель – так, что казалось, непонятно какой ветер дует – северный или южный, кружа их в воздухе взад и вперёд, вверх и вниз. Зюзина, Игнатиха, Люся, Уткина, кирпичная стена с выбоинами, каменный столб, удивительно похожий на береговой маяк – всё это перемешалось в Анфисиной голове. Потом метель разом прекратилась, оставив после себя одну-единственную жирную снежинку – не снежинку, а скорее снежный ком в образе Юрика Эразмова.

Он как живой стоял перед глазами нашей героини – высокий, атлетически сложённый, с тёмной вихрастой головой, смуглый, с выразительными почти чёрными глазами, какие обычно называют вишнями, и будто всем своим видом говорил:

– Какая ж ты, Фиска, стерва! С самого начала я знал, чувствовал – двуличный ты человек! Куда ж сбежала?! Воровка, скупердяйка, аферистка! Всё о тебе знаю! Смотри! Не поделишься тёткиным наследством – я тебя со свету сживу! Замуж она, видите ли, собралась! Я т-те дам замуж! Я что, зря за тобой четыре года ухаживал? Зря душу рвал? А? Говори, змея подколодная! – и Анфиса, подпрыгнув, перевернулась на другой бок, чтобы избавиться от неприятного видения, но это не помогло – Юрик вместе с ней перепрыгнул и продолжал: – Эх Фиска, Фиска, неблагодарная ты свинья! Я тебе чуть было лошадь не купил! Щенка борзого подарил! Какой щенок был! – чудо, а не пёс! Усы какие, а бородавки на щеках! Отдала Шнырика – выкинула! И меня, как щенка из своей жизни выкинула! Стерва же ты, Фиска! А кто тебя в Сочи ужинать возил? Вот кроме меня тебя ещё хоть кто-нибудь в Сочи ужинать возил? – и Эразмов пытливым взглядом уставился на бывшую зазнобу свою. – Э-эх! – отчаянно проговорил он и, обречённо так махнув рукой, произнёс уже совсем другим тоном: – Фиска, будь человеком, дай сто долларов!

– Тьфу! – Анфиса плюнула в темноту и снова, подпрыгнув, перевернулась на другой бок.

Так прыгала она, лёжа без сна на пружинистой кровати, словно в гамаке, и плевалась до раннего утра, и с каждой минутой образ некогда любимого человека становился всё ближе и явственнее. К великому удивлению нашей героини пламенный поклонник ни в какую не желал оставаться за бортом её новой жизни – жизни обеспеченной дамы с богатым прошлым. Наотрез он отказывался захлёбываться, барахтаться и махать руками посреди океана бытия, где повсюду так и шныряют акулы, норовящие оттяпать то ногу, то руку, а то и всего вместе с ногами и руками проглотить. Брошенный Юрик, в свою очередь, норовил забраться в Анфисину канонерскую лодку с орудиями для боевых действий. Да что там забраться! У штурвала встать! На меньшее он не соглашался!

– Я с тобой попрощалась! Всё! Пока! Между нами не может быть ничего общего! Так что ж ты лезешь мне в голову, подлец! Пшёл! Пшёл! – шептала Распекаева в отчаянии – уж никак не ожидала она, что будет думать об Эразмове. Подобные сантименты совершенно не свойственны её натуре – был возлюбленный да весь вышел – вот девиз её жизни, а тут непонятное что-то происходит, невероятное просто-напросто! Будто тоска взяла её в свои клешни, будто скучает она по неудачнику – азартному до болезненности игроку. До того дошло, что в её голове промелькнула мысль совершенно идиотская и недопустимая: «А что если плюнуть на завещание, вернуться в Москву, в свой магазинчик и выйти за Эразмова замуж?!» Распекаева сию же секунду выкинула эту бредовую идею, зарывшись с головой под подушку, но и это не помогло – из бочки памяти, кишмя кишащей самыми разнообразными воспоминаниями, всплыло, как нарочно, то, которое непосредственно касалось Юрика.

Года два назад (зимой это было), посреди ночи (Анфиса с Люсей уж спали и видели сто пятый сон) в дверь вдруг позвонили – несколько раз, нервно и отрывисто.

– Кто? – спросонья спросила Распекаева, зевая и протирая глаза.

– Открой, королева! Я это, я! – возбуждённо кричал за дверью Юрик. – Ну, быстрее, быстрее! Холодно ведь!

Анфиса щёлкнула замком, звякнула цепочкой, распахнула дверь и увидела своего воздыхателя в одних плавках. На улице стоял в то время скрипучий мороз, а Юрик в трусах перепрыгивал с ноги на ногу на кафельном полу лестничной клетки.

– Что это... Что это с тобой?!

– Всё, королева моя, всё продул! До порток! Всё! Часы швейцарские, башмаки по тысяче долларов за каждую туфлю, заметь! Шапку ондатровую, дублёнку! Перстень золотой, печатку с брулликом! Да что там! – махнул он рукой. – Крест проиграл! Ты помнишь, какой у меня крест был?! Здоровенный! Как у попа! С сапфиром! Одним словом, всё! Всё!

– А машину?

– Нет. Вот машина осталась! А как бы я, по-твоему, приехал? На чём? Мне что, голым, что ли, на дороге, в сорокаградусный мороз голосовать?! Нет, машина – это неприкасаемо! – И вдруг настроение у Юрика резко улучшилось, будто он не проиграл, а, напротив, выиграл крупную сумму. – Машина – святое! Всё остальное – дело наживное! – и он разразился громким хохотом. – И тебя, Анфиска-аферистка, не проиграл! Ха! Ха! Ха!

• Предыдущая
• 22/52
• Следующая