Пять лет замужества. Условно - Богданова Анна Владимировна - Страница 5
- Предыдущая
- 5/52
- Следующая
– Туши везде свет, дверь входную закрой и сиди тише воды ниже травы! И не Маразмов он, а Эразмов, сколько раз тебе говорить, бестолочь!
– А мой сериал? – растопырив руки, спросила Люся; нижняя губа её отвисла от обиды, будто кто-то к ней гирьку привязал. – Сегодня 256-я серия, – она чуть не плакала.
– Цыц! Делай, что я сказала!
Свет в квартире мгновенно погас, в темноте щёлкнул замок, звякнула цепочка, и воцарилась тишина, слышно лишь было, как чей-то ребёнок канючит:
– Не качу домой! Качу на качели!
– Задница примёрзнет! На качели он хочет! – возмутился басистый женский голос.
Этажом ниже кто-то ломился в закрытую дверь паспортного стола:
– Работники! Ё-к-л-м-н! Восемь вечера – а они уже закрыты! – дальше последовал поток нецензурной лексики, которая сиюминутно была подхвачена ребёнком, отчего требования покачаться прозвучали намного серьёзнее и весомее.
– Анфис Григорьна, можно я тихо-онечко телевизор включу? Ну, пожалуйста! Сегодня самая интересная серия! Сегодня Кончита должна сбежать с Хуаном! – взмолилась Люся.
– Только попробуй! – прошипела «Анфис Григорьна». – Ты что, совсем дура? Это ведь не дом, а картонная коробка. Слышно всё, что на улице говорят! Не хватало, чтобы Юрка узнал, что мы затеяли! Нас нет и точка. Не дай Бог, он разнюхает, что мы уезжаем! – пробубнила она и в напряжении уставилась на компаньонку, хлюпающую от досады, что ей сегодня ну никак не удастся стать свидетельницей побега Кончиты с Хуаном и посопереживать любимым героям в 256-й раз.
Предосторожности были приняты не напрасно – буквально через минуту Анфиса непроизвольно вздрогнула от пронзительного, наглого, беспрерывного звонка в дверь; глаз компаньонки замигал в темноте, щека запрыгала:
– О, висельник! – пискнула она. – Всё же заметил меня! – добавила Люся чуть слышно, широко раскрывая рот, чтоб «Анфис Григорьна» могла прочитать по губам.
– Молчи! – шикнула та.
Звонок внезапно оборвался, будто последний лепесток ромашки под порывистым ветром или гнилая нитка, которой пытались залатать дыру на пройме ветхого пальто, или... Опять нас несёт куда-то не в ту сторону! Да что ж это такое!
Итак, звонок оборвался, затем последовала мёртвая тишина. Анфиса взглянула на компаньонку – у той глаз всё продолжал мерцать, словно неоновая реклама на щите.
– Ушёл, – не то вопрошающе, не то утверждающе сказала Анфиса, но... Не тут-то было! В дверь самым что ни на есть бесстыжим образом забарабанили, вернее, залупцевали по ней ладонями.
– Фиска! Открой, каналья! Я знаю, что ты дома! Открывай! Я видел твою малахольную во дворе! – За дверью возбуждённо орал наглый мужской голос. Люся сделала неопределённое движение – некий порыв в сторону входной двери.
– Сиди! Нас нет дома! – прошептала Анфиса.
– Ща дверь выломаю! Фиска, ты меня знаешь! Ща всю твою квартиру к чёртовой бабушке разнесу! Спорим?
– Этот ваш Маразмов совсем с ума сошёл! Прямо ничего не соображает! – пролепетала Люся таким тоном, будто изрекла что-то чрезвычайно умное и в высшей степени мудрое.
– Давай спорнём! Вот на что угодно! Давай? – всё больше входил в раж Юрий Эразмов, крича что было сил в замочную скважину. – На сто баксов! А? Согласна? Или хочешь, Фиска, хочешь, я на крышу залезу и с девятого этажа прыгну? А? Ну чо ты молчишь-то, как неживая?! Отвечай! – и он снова забарабанил в дверь. Однако через минуту-другую, видимо, напрочь отбив руки, довольно миролюбивым тоном проговорил, – Фиска, дай сто долларов, и я уйду!
– Опять проигрался! Вот подлец! – буркнула Фиска.
– Ну будь человеком! Небось уже наследство получила! Хоть раз в жизни помоги материально! Ну хочешь, хочешь... – застопорился Юрик – он не знал, что предложить любимой, чтобы выцыганить у неё необходимую для короткой радости, надежды и счастья сумму. – Хочешь, ща кому-нибудь по морде дам?! Давай ща вместе выйдем на улицу, и я при тебе кому скажешь, та-ак двину, что у него прям искры из глаз посыплются! А хочешь, королева моя, Люське твоей ряшку намылю? – с жаром осведомился он. – Спорим на стольник, что намылю? А? Любовь моя, красавица, единственная, ненаглядная, ты только слово молви! – Эразмов умолк – соображал, видать, что ещё может предложить ненаглядной красавице, но так ничего и не придумав, гаркнул: – Дай стольник! – и опять в неистовстве каком-то забарабанил в дверь. – Тьфу! – плюнул он и, в сердцах обозвав свою королеву гадюкой, галопом сбежал по лестнице.
– Во дурак! Опять все деньги просадил! – проговорила Анфиса, чувствуя, что опасность миновала и за дверью уж никто не стоит.
– Ушёл? Ушёл, кажется. Анфис Григорьна, можно я телевизор включу? Ну, пожалуйста, – заканючила Люся. – Там сегодня самая важная серия... Там сегодня Кончита с Хуаном должны...
– Шла бы ты в задницу со своими Хуанитами! – вспылила Анфиса. – Сиди тихо! – не успела она это произнести, как с улицы донеслось:
– Распекаева! Открой дверь! Распекаева!
– Во дурак! Ну дур-рак! – прорычала Распекаева, будто для неё именно в этот момент открылась великая тайна о том, что её поклонник не большого ума человек.
– Распекаева, спорим на сто долларов, если ты сейчас не согласишься мне дверь открыть, я беру камень... Беру... Беру! И ща ка-ак в окно шваркну! – прокричал он, но вдруг решил ещё раз попытаться пойти на мировую: – Распекаева, открой дверь! Я всё прощу! Ра-спе-ка-е-ва! Вот стерва! Никогда денег не даст! Подлюка! – Юрик, доведённый до бешенства, сел в машину и с диким рёвом отчалил от подъезда ненаглядной, единственной королевы и стервы в одном лице.
– Включай свою Кончиту! – великодушно молвила Анфиса и удалилась в свою комнату, дабы отдаться Морфею нынче пораньше из-за грядущего длинного и утомительного путешествия.
Однако Морфей нашу героиню в объятия заключать не торопился. Поначалу ей всё мерещился разъярённый Юрик Эразмов за дверью, в ушах ещё эхом отзывались удары его ладоней о железную дверь, угрозы разбить окно, мольба о ста долларах. Потом на губах её появилась едва уловимая улыбка, освещая лицо, словно солнечный утренний луч комнату. И какой он всё-таки идиот, подумала Анфиса, и мысль эта, а может, воспоминание непосредственно о самом идиоте, заставили биться её сердце чаще, а в душе внезапной и непонятно откуда взявшейся искрой вспыхнуло сожаление: «Жаль, я не могла пустить его сегодня! Попрощались бы! Шутка ли – ведь я бросаю его, выхожу замуж!». Хоть эта мысль навевала тоску и печаль на героиню нашу, но она уж всё для себя решила. Нет, не решила даже, а наперёд знала, что в самом скором времени (а именно не позднее чем через два месяца с небольшим) она станет замужней женщиной, несмотря на то что Анфиса понятия не имела, кто будет её законным супругом в течение ближайших пяти лет.
Тут надо заметить, что она не особо убивалась по поводу разрыва с любимым человеком, с которым регулярно (едва ли не каждый день) встречалась вот уж четыре года, испытывая при этом самые что ни на есть нежные к нему чувства, более того – временами она любила его настолько страстно, что однажды (может, о подобных вещах и неуместно писать в книге, но автор не в силах удержаться, потому как нижеизложенный факт упоминается не ради красного словца или шокирования уважаемого читателя, но рисует характер героини) в порыве, во время любовных утех, так сказать, в пылу, в бреду Анфиса взяла и укусила господина Эразмова за нос, да так сильно, что бедолага потом целую неделю проходил с распухшим органом обоняния, то краснеющим, то синеющим, то зеленеющим, то желтеющим, покуда тот снова не вернулся в прежнее нормальное состояние.
Нельзя отрицать, что Анфиса Распекаева любила своего непутёвого, азартного до болезненности поклонника, но была в ней одна черта – не знаю, хорошая ли, плохая, но в собственных интересах, если нужно было выбирать между пускай даже ничтожной какой-нибудь выгодой и любимым человеком, она, не сомневаясь ни секунды, бросила бы любимого человека. И особо по этому поводу расстраиваться б не стала – был возлюбленный, да весь вышел.
- Предыдущая
- 5/52
- Следующая
