Шоу для богатых - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/43
• Следующая

И ведь прав оказался Шумилов. Упаковка с огоньком сделала свое дело, почувствовал себя конем-жеребцом, правда этот препарат так и не уберег от разрыва с Ириной, хотя казалось бы...

Остановив свой выбор на коньяке, он наполнил янтарной жидкостью небольшую хрустальную рюмку и крохотными глоточками выцедил коньяк. В груди разлилась, наполняя каждую клеточку, почти царская комфортная теплота и он закрыл глаза, стараясь переключиться на повседневную жизнь. Хотя чего о ней думать, о жизни, когда и без того все понятно. Ту записку, которую его Ирине написал сынишка Плетнева и которая совершенно случайно попал ему, дураку и рогоносцу, в руки, он помнил дословно:

«Привет, Ира, как ты? У меня все хорошо, только кормят здесь отвратительно. Очень скучаю по тебе и папе. Ты позаботься о нем, а то он наделает глупостей без моего присмотра. Ты же знаешь, мы с папой тебя очень любим. Целую, Вася. Скажи папе, что бегать по лесу с препятствиями три раза в день – это издевательство. Не заберет меня – сбегу».

Вот так-то, ни больше – ни меньше. Чего бы ради девятилетнему плетневскому сыну Ваське просить чужую, замужнюю женщину позаботиться о его отце, напоминая ей при этом о том, что они оба ее очень любят?

И с чего бы вдруг столь пылкая любовь к совершенно чужой, замужней женщине?

«А может быть и не чужой уже? – сам себя распалял Турецкий. – Может, это он стал для Ирины чужим? А Плетнев с сыном.».

Когда был сильным и при деле, нужен был всем, в том числе и ей. Но как только жизнь скрутила его в бараний рог, и он остался без престижной должности в Генеральной прокуратуре, и все покатилось под уклон? Похоже.

Вот и не верь после этого древним мудрецам, поумнее нынешних философов были.

Проклятое воображение, будто испытывая бывшего «важняка», подкидывало в его сознание самые разные картинки, от которых могла и крыша поехать, Турецкий вновь наполнил коньяком хрустальную рюмку, однако пить не стал, понимая, что добром это не кончится. И чтобы хоть как-то отогнать проклятые видения, негромко выругался и почти силой заставил себя вернуться в события трехдневной давности, когда он и Ирина были приглашены на день рождения Игната, его крестника, и отец Игната, Дмитрий Шумилов, знаковое лицо в фармацевтической промышленности, его давнишний друг, умница и большой ученый, закатил банкет в своем загородном доме. Вернувшись с банкета домой, они рассорились окончательно, а до этого.

Уже поздним вечером, когда гости устали от тостов и прочей хренотени, Шумилов пригласил его на балкон и прикрыв дверь в гостинную как-то очень грустно произнес:

– Саша, мне нужна твоя помощь.

– Я уже догадался.

Он уже настроился было на конкретику, как вдруг Шумилова понесло:

– Ты только пойми меня правильно, Саша. Я семь лет строил свою компанию. Сначала надо мной смеялись, мол, фармацевтика, да еще в нашей стране... А сейчас, когда я привлек лучшие умы, когда в каждой аптечке по два-три моих препарата, когда. В общем, на любой международной ярмарке, на любом симпозиуме мне предлагают продать буквально любую разработку, причем на любой стадии, а я говорю – нет.

Он хорошо помнил, как Шумилов покосился на него вопросительным взглядом, будто пытался удостовериться в доходчивости своих слов, и уже тоном ниже произнес:

– Сейчас я разрабатываю иммуномоделятор. антивирусный препарат нового поколения. И я. я назвал его «Клюква». Мне песенка тогда привязалась из шестидесятых. «.и теперь по количеству клюквы не обгонит Америка нас». Короче говоря, производство стоило колоссальных затрат, и уже через два месяца выставка во Франкфурте...

Говорить об этом надо было бы с радостью, однако слова Шумилова были наполнены болью, и Саша не выдержал, спросил:

– Что, украли?

Лицо Шумилова передернула нервная судорога.

– Вчера пытались. в лаборатории. из хранилища. Диски с технологической картой и опытный образец.

– Милицию вызывали?

– Не хочу огласки. Тем более, что... Шумилов замолчал и снова его лицо поддернулось нервным тиком.

– Ты подозреваешь кого-то из своих... А твоя служба безопасности?... Она хоть что-нибудь делает?

– Делает, – кривой, вымученной ухмылкой усмехнулся Шумилов. – А тот, кто набрал этих уродов, стоит рядом с твоей женой и коньяк пьет.

– Глеб?

– Да. Он мой вице-президент. Я хотел, чтобы это был семейный бизнес, уже обжегся с партнерами со стороны. Теперь вся надежда на Игната... хочу, чтобы была преемственность в этом деле. Я его в Сорбонну отправляю, на химический факультет.

Он явно уходил в сторону, однако тут же поправился:

– Ну так что, Саша, поможешь?

Припоминая ту тоску в голосе и надежду, с которой был задан этот вопрос, Турецкий вздохнул и поднес наполненную рюмку ко рту. Что он мог сказать ему на тот момент? Только то, что сказал:

«Я могу порекомендовать тебе одного человека... профессионала. Антон Плетнев. А чтобы в глаза особо не бросалось... Рекомендовал бы тебе оформить его новым начальником службы безопасности, причем с широкими полномочиями.

Вспомнив о Плетневе, Турецкий вновь потянулся за бутылкой, и когда наполнял рюмку, вдруг заметил, как дрогнула его рука. И невольно застонал, поддаваясь собственному бессилию. Оно бы поговорить сейчас с Плетневым, начистоту поговорить, по-мужски, а он...

Тряпка, тряпка и еще раз – тряпка!

Крупенины жили в стандартной девятиэтажке на Профсоюзной улице, в двухкомнатной квартире, в которую они, видимо, въехали еще до той поры, когда в лексиконе Крупенина-отца закрепилось словечко «естественно», и даже на первый прикид можно было с уверенностью сказать, что они являлись привычно-стандартной московской семьей с достатком чуток выше среднего.

Большую комнату, которую украшала вполне современная «стенка» под красное дерево, занимала мать Стаса, в маленькой комнате жил Стас, и ему, судя по всему, вполне хватало четырнадцати квадратных метров чистой жилплощади. Полутораспальный диван-кровать, упакованный современной электроникой компьютерный стол в углу комнаты, шкаф-купе в два зеркала, новенький телевизор с плоским экраном и два небольших кресла подле журнального столика. Как говорится, ничего лишнего, и в то же время – все, чтобы не испытывать каких-либо неудобств.

Стандартное жилье стандартного москвича среднего пошиба, который еще не покинул отеческого гнезда. В этой комнате мог бы неплохо жить студент любого из столичных вузов, и все-таки несколько предметов в этой комнате могли принадлежать только Станиславу Крупенину.

Изрядно потертые перчатки для кик-боксинга, висевшие на стене не понта ради, и десятка три самых различных кубков, с гравировками и без, которые мирно пылились на подвесных, незастекленных полках.

Для полной информации, которая могла бы раскрыть характер хозяина этой комнаты, не хватало только нескольких спортивных снарядов да «груши», подвешенной к потолку, однако все это уже давно переселилось в просторную кухню, где не было привычного «уголка», зато на его почетном месте стоял дорогостоящий тренажер, поистершаяся эмаль на котором говорила о том, что насилуют его довольно часто, до обильного пота, по два-три часа кряду.

Тренажер, который десять лет тому назад приобрел для себя бывший спецназовец Главного разведуп-равления Министерства обороны России Всеволод Михайлович Голованов, на фоне этого тренажера мог бы смотреться этаким холеным барином.

«М-да, – хмыкнул Голованов, останавливаясь в дверном проеме, который вел на кухню, – для сына Крупениных спорт был не ради спорта. Он был образом его жизни, причем жизни повседневной, где уже нет места для наркоты и загульной жизни. Это несовместимо. Он хорошо знал таких парней по своей прежней службе, как знал и то, что именно они чаще всего оказывались в зоне риска».

Мать Стаса, еще довольно красивая, но уже увядающая шатенка, лет сорока пяти, что-то рассказывала Турецкой, однако заметив на порожке Голованова, поднялась из-за стола и кивком предложила ему чашечку чая.

• Предыдущая
• 4/43
• Следующая