Шоу для богатых - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/43
• Следующая

Голованов окинул оценивающим взглядом двух рослых парней, выделывающих на ринге нечто подобное тому, что можно было увидеть в ненавистных ему американских боевиках, и отрицательно качнул головой.

– Уволь, хозяин. Староват стал для этого дела, да и пластика не та. Впрочем, если желаешь увидеть настоящее шоу, можешь Филе предложить. Думаю, согласится. На победителя.

...Агеев, который с самого утра находился в заведенном состоянии, согласился с радостью. И пока он ломал на ринге здоровенного молодого бычка, вызывая тем самым шквальный свист и гром оваций, уже изрядно подвыпивший хозяин «Терека» произнес негромко, обращаясь к Голованову:

– Не тяни душу, командир.

– Не понял!

– А чего здесь понимать? – вскинулся Цхилад-зе. – Мы с тобой взрослые люди и... Короче, когда ты стал рассказывать об этом парне, Крупенине, ты ведь еще о чем-то хотел меня спросить? И насколько я догадываюсь, не причастен ли кто-либо из моих бойцов к этому убийству?

Голованов покосился на Вано. Менее всего ему хотелось бы сейчас подставлять Чижова. но зная упертую настойчивость грузина, вынужден был кивнуть головой.

– Не совсем так, но ты опять зришь в корень.

– Кого-нибудь из членов клуба? – догадался Цхиладзе.

– И кто же?

– Чижов! Знаешь такого?

– Чижов? – удивился Цхиладзе.

– Да, Чижов, – подтвердил Голованов. – И уж коли говорить начистоту, меня интересует наличие Чижова в том месте, где находился Стас Крупенин.

– То есть, и мой ресторан тоже?

– Да.

– Я, конечно, выясню, – пообещал Вано, – но не раньше, чем завтра. Ребята поднимут счета за последний месяц, так что получишь полную выкладку. Когда пил, с кем и что заказывал.

Он замолчал и как-то исподволь посмотрел на своего гостя.

– И все-таки, я думаю, ты ошибаешься, командир.

– Почему?

– Артур не тот человек, который может пойти на убийство. Поверь мне, я в людях разбираюсь.

Цхиладзе позвонил Голованову когда не было еще и одиннадцати утра. Извинившись перед Ириной Генриховной, которая в этот день вела утреннюю оперативку, Голованов прошел в смежную комнату, и то, что он услышал, не могло его не насторожить.

Да, накануне той страшной ночи, когда Стаса Крупенина сначала ударили чем-то тяжелым по голове, судя по всему бейсбольной битой, после чего, уже лежачего, добили ногами и контрольным ударом в висок, вероятно кастетом, этот парень был «подставным» в ресторане «Парис» и покинул его где-то в половине второго ночи.

– Не спрашивал, он один ушел? Или с ним был еще кто-то?

– Ушел один, но с подставными дрался в паре с Койотом. Это кличка такая – Койот, а в миру...

– Али. Старший тренер из «Геркулеса».

– Точно, – подтвердил Цхиладзе, – Али. Кстати, весьма паскудный тип. По крайней мере, на мой ринг ему дорога заказана.

– Чего так?

– Говорю ж тебе, паскудный человек. Как боец. Неоправданная жестокость...

Цхиладзе замялся, видимо раздумывая, стоит ли делиться своими мыслями о человеке, которого и сам знает не очень-то хорошо, потом, в его душе шевельнулось что-то давно накипевшее, и он негромко произнес:

– Понимаешь, командир? Я тоже не голубь и у меня тоже накопились кое-какие обиды и к прошлому, и к настоящему, но так откровенно ненавидеть людей.

– Не понял! – насторожился Голованов. – Он что, этот самый Али, ненавидит именно москвичей? – Он сделал ударение на слове «москвичей». – Или всех огулом?

– Не знаю как насчет москвичей, – хмыкнул Вано, – но у меня такое ощущение, будто он всех ненавидит, огулом.

– И ты ему дал отлуп?

– Да, у меня он больше не появляется.

«М-да, нынешние времена – это не прежний интернационализм», – вздохнул Голованов, размышляя о том, что хоть Койот и недолюбливает москвичей, однако из ресторана они должны были уйти вместе, он и Стас Крупенин, а тут получается.

О чем и спросил Цхиладзе.

– В корень зришь, командир, – хмыкнул Вано. – Вот и я о том же спросил человечка, который мне эту информацию донес.

– И что?

– Говорит, будто бы Койот куда-то очень спешил, и поэтому вынужден был уйти чуть раньше.

– М-да, – буркнул Голованов. – Слишком много совпадений, чтобы поверить в их случайность.

И тут его осенила догадка.

– Слушай, Вано, а наш клиент, я имею ввиду Чи-жова, мог знать об этой ненависти Койота к своим соперникам?

– Вполне, – даже не раздумывая ответил Цхи-ладзе. – Когда я дал понять ему, что на моем ринге ему больше нечего делать, многие спрашивали, почему вдруг перестал драться Али. В общем, командир, я не исключаю того, что об этом мог знать и наш клиент.

Он горестно вздохнул, видимо размышляя о том, насколько неисповедимы пути Господни, как вдруг совсем уж неожиданно воскликнул:

– Но то, о чем ты думаешь, командир, я имею ввиду нашего клиента. короче говоря, исключено!

– Почему так считаешь?

– В ту ночь он пробыл у нас до пяти утра. Чуть ли не до самого закрытия. А убийство, как ты сам говорил, произошло между двенадцатью и тремя часами ночи.

– Теперь уже между двумя и тремя часами ночи, – поправил Цхиладзе Голованов. – Но это еще ни о чем не говорит.

– Почему?

– Зная или даже догадываясь о том, насколько Койот ненавидит Стаса, он мог и заказать Крупени-на. Кстати, твой официант даст стопроцентную гарантию, что в ту ночь Чижов не отлучался из клуба?

– Ну-у...

– Вот и я о том же, – жестко произнес Голованов. – Не смог бы. Кстати, ты уже разговаривал со своими ребятами? Относительно Чижова.

– Все сделано, как ты просил.

– И что?

– Да в общем-то ничего хорошего. Какая-то внутренняя сжатость, наложенная на непонятную озлобленность, которая иной раз просто распирала его, видимо, в поисках выхода.

Цхиладзе вздохнул и, понимая, под какую статью подводит своего клиента, угрюмо спросил:

– Что-нибудь еще, командир?

– Да нет, пожалуй. До встречи.

Несколько удивленный тем, что его доставили не в отделение милиции, а сразу на Петровку, 38, а также тем, что допрашивать его будет не сопливый ментовской следок, а муровский волкодав Хмелев, в кабинет которого его и доставили, Серый, с неизгладимой тоской во взоре, рассматривал оконные переплеты, которые, кажется, поменяли на новые и более современные с тех пор, как он в последний раз побывал в этом кабинете. Не везло ему, бедолаге. По крайней мере, весь последний месяц, с тех самых пор, как на Москве нарисовался откинувшийся с зоны Ингуш. Его старый дружбан и подельник, с которым они много чего понатворили в российской столице, в свое время, конечно.

Пару недель назад едва ушел от группы захвата, когда прокололся на скачке,[2] проработку которого и подготовку он поручил двум бакланам,[3] хотя дело, казалось бы, было верное. Целую неделю не мог отдышаться, закопавшись в своей берлоге, и вот теперь, нате вам! Годика на три отпуск обеспечен, а то и на весь пятерик, это уж как тот же Хмелев дело повернет.

Серый стонал, зажав голову руками. – Господи! Я ж тебе ничего плохого не сделал, так и ты будь милосерден. Отведи беду от раба твоего грешного Виталия, отнеси его от зоны, как от чумы или холерного барака, позволь еще потопать лопаточками по травушке зеленой. но не со сворой сторожевой, а в подмосковном лесочке, будущей весной.

Он бормотал еще что-то, заклиная Всевышнего о снисхождении, как вдруг распахнулась входная дверь и на пороге нарисовался подполковник Хмелев, при одном только упоминании о котором у профессиональных московских скокарей начинался кровавый понос. Кивнув Серому, как старому, доброму знакомому, которого он не видел десять лет с тех пор, как взял его, тепленького, на пороге квартиры, Хмелев прошел к своему столу, опустился в полукресло и уставился немигающим взглядом на Серого.

Молчал и Серый, не зная, как себя вести, при подобном поведении большого муровского начальства. Даже откашлялся в кулачок, будто у него в горле першило.

• Предыдущая
• 40/43
• Следующая