Плохая учительница, хороший снайпер (СИ) - Красовская Марианна - Страница 46

— Да! — заорал Падди, победно вскидывая кулак. — Золотая арфа на зеленом поле! Это знак, ребята! Я чувствую — это знак! Мы сделаем этих ублюдков!

Каких именно ублюдков он собирается сделать, Падди не уточнил, но всем было плевать. Радостно загалдев, группа начала делиться планами, наивными, как рождественские пожелания шестилеток. Естественно, все планы сводились к общему категорическому «Мы им всем наваляем!» — в чем сама Хизер глубоко сомневалась. Но делиться своими сомнениями не спешила.

Правильный настрой перед битвой — это очень, очень, ну просто очень важно.

Каррингтон с высоты своего роста на суетящихся внизу одногруппников тоже глядел скептически. И тоже молчал.

— Выпьем за нашу удачу, господа! — прервала всеобщее оживление Хизер, подняв свой бокал. Остальные тоже торопливо разобрали сидр. Раздался глухой, сытный звон наполненных стаканов. Хизер залпом выпила золотой искрящийся сидр и, не удержавшись, посмотрела поверх хрустального края бокала на Каррингтона. Он неспешно делал глоток за глотком так, словно это было неприятное, но необходимое лекарство. На лице у него застыло все то же странное выражение упорной неумолимой сосредоточенности.

Потом Хизер думала, что именно в этот момент ее и должно было посетить предчувствие. Во всех романах бывает именно так: героиня, переступая некий условный рубикон, вдруг с отчетливой ясностью ощущает, что ничего хорошего за этим рубиконом не будет. Ну или наоборот — ощущает без ясности. Смутно так, робким туманным предчувствием.

Но нихрена Хизер в тот день не ощутила.

Обычно конец апреля в Каледонии был промозглым и слякотным, но в этот раз неведомые боги сжалились над студентами. За несколько дней до начала битвы солнце выглянуло из-за туч, заливая землю волнами практически летней жары. Влажная, пропитанная испарениями почва поначалу истекала паром, словно мясной пирог в духовке, а потом, отвердев, схватилась жесткой коркой. Травы выбросили вверх длинные стебли цветов, раскрасив пустоши во все оттенки золотого, лилового и розового, а воздух прогрелся до неприличных семидесяти градусов по Фаренгейту. Наверное, этому нужно было радоваться. Все-таки шагать по сухой надежной дороге намного приятнее, чем чавкать ботинками в грязи, смаргивая текущие на голову бесконечные потоки весеннего каледонского дождя. Но никакой радости от замечательной погоды Алекс Каррингтон не испытывал.

Ему не нравилась эта дурацкая битва. Не нравились одногруппники, относившиеся к серьезному мероприятию словно к какой-то, мать ее, увеселительной прогулке. И даже Хизер Деверли ему не нравилась.

Нет, так-то нравилась, конечно. В художественном и эстетическом смысле. Но очень уж легко она относилась к предстоящему испытанию. Можно было почаще проводить тренировки. Можно было организовать несколько занятий в полевых условиях. Можно было поглубже зарыться в теорию — она наверняка понадобится при решении конкурсных задачек.

Алекс попытался поделиться этими соображениями с Деверли, но та легкомысленно отмахнулась — нет смысла перегружать группу, и так уже все накручены до предела А грядущая битва — не Армагеддон, а всего лишь студенческий конкурс, победа на котором вообще не важна. Сосредоточиться нужно не на выигрыше, а на исследовании собственных возможностей.

Как можно участвовать в соревновании, не вкладывая все силы в победу, Алекс не понимал. И слова Деверли его не убедили. А вот Падди смог пошатнуть гранитную уверенность.

— Ну, мужик, — похабно ухмыльнулся уладец. — Ты, когда с бабой в койку заваливаешься, не всегда же свадьбу и трех детей планируешь? Обычно просто наслаждаешься процессом, так ведь?

Да. Обычно Алекс просто наслаждался процессом. И мог теоретически допустить, что так же можно наслаждаться и совместной прогулкой по вересковым пустошам, приправленной для пикантности в меру сложными, но выполнимыми заданиями.

Мог. Теоретически. Допустить.

Но практически… Твою мать! Это же конкурс! Соревнование! Битва за первое место! Как — ну как, черт раздери, можно наслаждаться конкурсом?!

На конкурсах нужно побеждать. И точка.

Стартовала битва в Форт-Гавейне. Прямого поезда из такой дыры, как гребаный Хэмптон, конечно же, не было. Сначала пришлось шесть часов трястись в душном купе второго класса до Стерлинга, потом пересаживаться — и трястись уже в противоположном направлении. Но не в купе второго класса, а в чудовищном сидячем вагоне, забитом рабочими, торговцами — и, судя по запаху, рыбаками. Что делали рыбаки в поезде, следующем из Стерлинга, Алекс понять не мог. Рядом с городом не было ни озера, ни моря. Но устойчивый запах рыбы, заполнивший тесное пространство вагона, не оставлял сомнений. Либо в поезде ехали рыбаки — либо в вагон погрузился косяк свежей сельди.

Тактично уступив Надин место у окна, Алекс с плохо скрываемой неприязнью разглядывал пассажиров — неряшливо одетых, дурно пахнущих и убийственно шумных. В начале вагона кто-то играл на губной гармошке, прямо за ним, захлебываясь воздухом от усердия, вопил грудной ребенок. О чем-то громко переговаривались две грузные женщины, обмотанные клетчатыми шалями крест-накрест, яростно спорили подвыпившие игроки в кости, пытаясь определить, перекатился кубик вследствие естественных причин или какая-то сволочь подтолкнула дощечку коленом. Сзади шумело импровизированное застолье, распространяя вокруг себя аромат копченой трески, вареных яиц и чеснока, совсем вдалеке подвыпившая компания обсуждала перспективы избрания в парламент консерваторов.

— С вами все в порядке?

Вздрогнув, Алекс обернулся. Деверли, оставив свое место, пересела к нему. Опустив глаза, он мог видеть, как пульсирует у нее на шее тонкая голубенькая жилка.

Жилку хотелось лизнуть. Алекс поспешно отвел взгляд.

— Господин Каррингтон, что вами? Вас укачало? — в голосе у Деверли слышалось искреннее беспокойство.

— Что? Нет. Нет, ничего такого. Просто не люблю толпу.

— Хм. Не знала, что в кабаре зал пустует.

— В кабаре хотя бы не пахнет рыбой, — поморщился Алекс. — Господи, мы могли доехать к обеду. А вместо этого тащимся каким-то безумным зигзагом уже восьмой час — и все еще не приехали.

— Ну что же поделать. Таковы наши пути железнодорожного сообщения. Кстати, вы можете удостоить своим вниманием это министерство. Сделаете там карьеру, займете значимый пост — и наведете порядок в маршрутах.

— Лучше я приручу дракона. И спалю это убожество ко всем чертям. Никакие реформы тут не помогут, только тотальное уничтожение, — закатил глаза Алекс.

— Так вот зачем вы идете в министерство промышленности. Надеетесь, что через Комиссию по защите королевства и метрополий от драконов можно будет добыть достаточно свежее яйцо?

— Да. Стану коррумпированным чиновником и буду принимать взятки от промышленников драконьими яйцами.

— Ох, — притворно огорчилась Деверли. — Добыть яйцо дракона не самая простая задача. Так вы всю империтовую промышленность Англии загубите.

— Да ее драконы не загубили. Еще одного вороватого чиновника наша прославленная английская промышленность точно потянет.

— Рада, что в этом вопросе вы проявляете похвальную скромность, господин Каррингтон, — Деверли улыбнулась, и в глазах у нее вспыхнули искры, яркие и теплые, как солнечные блики на воде. — Ну как, вам уже полегче?

Алекс прислушался к себе.

— А знаете… да! Оказывается, общение с прелестной леди обладает целительными свойствами. Даже запах рыбы уже не кажется таким мерзким. Может, возьмете меня за руку? Возможно, я даже поддержу высокоинтеллектуальную беседу о консерваторах.

— Упаси бог, — отшатнулась Деверли. — Обсудить получение взятки драконьими яйцами я еще могу, но беседа о консерваторах — это выше моих сил.

— Так вы, получается, голосуете за либералов?

— Чума на оба ваши дома. Я голосую против всех. И терпеливо жду, когда в политике появится человек, которому можно доверить кошелек, не опасаясь немедленно его лишиться.