Дело султана Джема - Мутафчиева Вера - Страница 14
- Предыдущая
- 14/100
- Следующая
Якуб только того и ждал. Конь вихрем унес его. Ми же поднялись на холм над рекой, чтобы наблюдать за ходом сражения.
Мы видели, как наши сипахи ищут брод, как нашли его. Первым вступил в воду конь Якуба – алайбег уверенно вел людей вперед. Даже переправляясь через реку, всадники спешили – им дорога была каждая минута. Й выбравшись на другой берег, поскакали к лагерю Баязида.
Мне показалось странным, что там не подняли тревоги, а продолжали размещение алаев. Неужто самонадеянность Баязида столь велика, что он считает лучшие наши части отбросами?
Якуб-ага находился уже на расстоянии выстрела от вражеского стана. Мы настороженно ждали криков, стонов, звяканья оружия, торжественного шума битвы. Но наша сипахская конница, наше упование, наша гордость, не врезалась в войско Баязида, а бесшумно растворилась в нем…
Тишина…
Никогда мне не забыть той тишины, в которой было слышно даже наше дыхание. Есть мысли столь чудовищные, что требуется время для того, чтобы осознать их; именно такую мысль мы и пытались отогнать от себя: «Измена!»
Джем медленно повернул ко мне голову – взгляд его был страшен! В его глазах пылало не отчаяние – это звучит слишком слабо. Безграничный ужас, безмерное отвращение, бескрайняя боль – чего только не выражал взгляд Джема!
– Караманы! – нарушил молчание Хайдар.
Я позавидовал ему. Ни одно из упомянутых чувств не волновало сейчас этого поэта-крестьянина. Хайдара занимали только караманы – последняя наша опора, остальных он сбросил со счетов.
А караманы и впрямь отступали. Малочисленные их дружины, еще недавно то там, то тут наскакивавшие на неприятеля, теперь в беспорядке откатывались назад, стремясь поскорее достичь реки.
– Разбиты еще до начала сражения! – Джем и не заметил, что произнес это вслух.
– Останови их! Попробуй их остановить! – не как султану, а как безусому юнцу крикнул ему Хайдар и погнал своего коня вниз по склону.
– Стой! – крикнул ему вслед Джем, и мы поняли, что он отказался от всякого сопротивления. – Вернись! Нас предали…
И не добавив ни слова, направился к своему шатру.
Быть может, я ошибаюсь, но мне почудилось, что Джем, испытав в первую минуту ужас, потом воспринял предательство Я куба почти с облегчением. Оно словно бы снимало с него вину за поражение. Возможно, Джем увидел в измене Я куба веление судьбы и покорился ей.
Я заметил, что он с трудом заставляет себя замедлить шаг, сохранить остатки своего султанского достоинства. Их хватило лишь до порога шатра. Я не слышал, велел ли он грузить поклажу; Джем вскочил в седло, натянул поводья своей Бороной кобылы и поскакал.
В бешеной скачке проделали мы путь, требующий двух полных дней, – от Йени-шехира до гор Эрмени. За нами последовали лишь дружины караманов, непрерывно бросавшие по дороге узлы и оружие, избавляясь от лишней ноши. Мы мчались так, будто за нами по пятам гнался сам дьявол.
Вы никогда не слышали об Эрмени – этой зловещей горе, поросшей густой чащобой, без единого родника. Мы перевалили через нее ночью под пристальным взглядом звезд, в гробовой тишине, нарушавшейся лишь стуком конских копыт и проклятиями караманов.
Здесь, в Эрмени, султанской гордости Джема был нанесен еще один удар. Едва мы углубились в ущелье между отвесными скалами, как на нас напало кочевое племя, еще более дикое, чем караманы, жившее разбоем и убийствами. Они осмелились на нас напасть, словно мы были безоружным торговым караваном.
Бой длился недолго. Я помню хищные, обезображенные алчностью лица кочевников, метавших в нас камни и колотивших простыми дубинами, повисавших на наших седлах, чтобы остановить коней и срезать какой-нибудь вьюк. Я видел, как караманы стеной окружают Джема, стремясь вывести его за пределы этой бойни, как они бросают последнюю свою поклажу, отвлекгя внимание дикарей и одновременно нанося удары направо и налево.
Назвать наше ночное приключение в Эрмени адом будет слишком возвышенно. То было низкое, плебейское побоище между нищими и полунищими, еще одна горькая обида для багрянородного моего господина.
По ту сторону перевала наша дружина вышла неузнаваемой; мы были похожи на конных нищих, хотя, кажется, нищие никогда не ездят верхом. Усердные старания караманов не спасли даже Джемова плаща. Джем ехал сейчас в одной рубахе, дрожа от холода. Жертвенный факел, блуждающий во тьме пустыни… Джем…
Я подъехал к нему, накинул ему на плечи попону своего коня, чудом уцелевшую. Джем примиренно взглянул на меня и завернулся в попону, он сильно озяб.
– Друг Саади, – сказал он, – когда будет привал, перевяжи меня. Я ранен в ногу.
Только этого нам не хватало! Я знал, как тяжело быть раненым в пустыне – рана воспаляется, начинает гноиться. А сделать привал мы не решались.
После перевала Эрмени распадается на невысокие холмы. Беспорядочно разбросанные по всему нашему пути, они мучили нас нестерпимей, чем сама гора со всеми ее опасностями. Изнуренным, обессиленным, нам приходилось бесчисленное множество раз подниматься и спускаться. С каким нетерпением ожидали мы утра – хотя оно и пугало нас неизвестностью.
Впереди, во главе нестройной нашей дружины, ехал Касим-бег. После измены Якуба он остался старшим по званию военачальником. Касим был последним из князей Карамании, и находившиеся под его началом племенные отряды продолжали следовать за Джемом, охранять его в отступлении. Касим вдоль и поперек знал и Эрмени, и безлюдные земли по обе стороны хребта. Мы были целиком в его руках, но он нас не предал.
Поднимаясь на невесть какой по счету холм, я услыхал его голос:
– Скоро граница, мой султан.
– Граница!.. – Это слово вырвало Джема из забытья. Он остановил коня. – Уверен ли ты, Касим-бег?
– Уверен, мой султан, внизу река Теке. На том берегу уже Сирия.
– Остановитесь!
– Почему, мой султан? – удивился Касим-бег. – Только там мы будем в безопасности.
– Остановитесь! Пусть мне перевяжут ногу. Помоги мне, Саади!
Я помог ему сойти с седла. Он зашагал, тяжело опираясь на мое плечо. Я не сразу понял, зачем он ведет меня в сторону. Потом догадался: Джем хотел остаться со мной с глазу на глаз.
Он не сел, а рухнул наземь. Напряжение, усталость, потеря крови – все это исчерпало его силы.
Со всей осторожностью я стянул с него сапог – он был полон крови. Штанину пришлось разрезать, так крепко прилипла она к ноге. Рана оказалась неглубокой, но скверной, с рваными краями; ее нанесло лошадиное копыто (в этом тоже гордость Джема не была пощажена). Я высыпал на нее горсть пороха, туго перевязал чалмой – ничего другого у меня не было.
Все это время Джем сидел, привалившись к скале, закрыв глаза, я не знал, дремлет он или потерял сознание.
– Готово! – закончил я. – Сапог лучше не обувать.
– Саади, – Джем порывисто схватил мою руку, – мне страшно, Саади!
– Страшное позади, мой султан. Мы подошли к границе.
– Ее-то я и боюсь.
Не бредил ли он? Глаза у него лихорадочно блестели, расширенные, чужие.
– Саади, – продолжал он, – понимаешь ли ты, что это означает – граница? Мы перешагнем не просто черту, разделяющую две державы… Гораздо большее… Доныне я был дома, на земле своего отца и деда, доныне я обладал правами, пусть оспариваемыми. Перейдя границу, я тем самым откажусь от них, поставлю себя вне закона. С завтрашнего дня я стану изгнанником, Саади… Меня страшит это слово – «изгнанник».
– Не терзай себя черными думами, мой султан! Ты покидаешь империю, быть может, лишь на несколько дней, на неделю.
– Даже если и так. Я обращусь за помощью к нашим врагам, буду в их власти. Кого потом сумею я убедить, что не заплатил за помощь изменой? Кто поверит мне, что я взошел на престол не ценою урона, нанесенного отечеству? Саади, быть может, не ступать на тот берег? Скажи!
– Мой султан, теперь уже поздно раздумывать. Твой брат идет за нами следом. Уже завтра вся округа будет кишеть засадами, за тобой будут охотиться, как за раненым оленем, Джем! Коль скоро дело начато, не остается ничего другого: заключи союз с силами, враждебными Баязиду, – они есть и будут. Здесь тебе не добиться успеха, враг повсюду, тебя подстерегает измена, а мы в растерянности. Находясь в Сирии, ты сумеешь спокойно вести переговоры и вербовать союзников.
- Предыдущая
- 14/100
- Следующая
