Вперед в прошлое 7 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 7

— Ну ты зануда, — пробормотал Плям.

— Что — думать больно? — сыронизировал Илья. — Но это поначалу, как в спорте. Потом привыкнешь, если не бросишь, конечно.

— Да пошли вы! — махнул рукой Барик, но уходить не спешил.

Я чуть шевельнул процессы в его сером веществе:

— Вот если бы тебе дали видик и выделили свою комнату, шмоток накупили — только не беспредельничай, ты смог бы? Или, вон, как Каюку — пообещали мопед, если без троек закончит. Стал бы ты напрягаться.

Мыслительный процесс пошел так интенсивно, что Барик аж скривился.

— Видик… мопед… Да. Наверно.

— Я бы смог, — сказал Плям. — Но никто ж не даст.

— А ему предложили, тетка та богатая. Он взял, но продолжил свое. Вот она его и наказала. Ей его жалко, она хочет, чтобы он жил. Но палку перегибает, да.

Крыть гопникам было нечем, и они молча ушли к себе.

— Учиться надо, — проговорил им вослед я — больше чтобы прокачать дар внушения, если это возможно, конечно.

Плям и Барик, наверное, думали, на что он готов пойти ради мопеда. Объяснять им, что нужно учиться, бессмысленно — я для них не настолько авторитет, а общество показывает обратное: учиться необязательно, если учишься — ты чушпан, у тебя можно что угодно отжать.

А вот отжимать — круто, если можешь это — ты сильный и молодец. Вот только о том, что такие молодцы заканчивают с пулей в башке, почему-то не думается.

— Может, к дрэку сходить, посмотреть, там он или Джусь, — предложила Гаечка. — Чисто одним глазом взглянуть…

Вошла Никитич с плакатом, и Гаечка замолчала.

Прозвенел звонок. Инна так и не пришла на урок. Только бы глупостей не наделала!

Класс встал, приветствуя учительницу, и тут дверь распахнулась, и влетела секретарша с круглыми глазами.

— Мартынов — срочно к директору! — выпалила она.

— Что опять⁈ — не сдержался я, всплеснул руками.

«Вот и схожу, и посмотрю, — подумалось мне. — Вот только на что придется смотреть?»

— Что случилось? — спросил я у секретарши.

— Тебе лучше знать, — ответила она и убежала.

— Иди уже, — проворчала Никитич.

— Ну ты и рецидивист! — проговорила довольная Баранова, словно этот вызов к директору — ее рук дело.

Все-таки Джусь победила, и меня ждет четвертование? Или вернули дрэка, и он хочет в знак благодарности предложить мне полцарства и принцессу в жены? Скоро узнаем.

Неторопливо спускаясь по ступеням, я уже по привычке готовился к беде, а самое худшее, что могло произойти — меня встретит Джусь и попросит сменить школу.

Трус, какой живет в душе каждого человека, возликовал, что я больше не увижусь с Инной. Тьфу ты напасть, заткнись, Табаки!

Вот он, кабинет директора, сразу за стендом. Из-за двери доносятся возмущенные женские голоса, вроде бы кто-то плачет.

Ноги вросли в землю, но я пересилил себя и постучал. Не дождавшись ответа, распахнул дверь — в нос ударил запах корвалола — и увидел женщину, распластавшуюся на секретарском столе и трясущуюся от рыданий. Секретарша замерла над ней с чашкой в руках и растерянно озиралась по сторонам.

Из второго кабинета доносилось бормотание дрэка. Он на своем месте — это хорошая новость, но она перекрывается плохой, к которой я точно имею отношение, иначе бы меня не вызвали.

— Здравствуйте, — растерянно пробормотал я. — Вызывали?

Рыдающая женщина не отреагировала, так и лежала, уткнувшись в сложенные на столе руки.

— Заходи! — скомандовал директор.

Напротив него, вполоборта к двери, сидела старушка, которая вчера обрезала розы — бабушка Инны. Ее подбородок трясся, как при болезни Паркинсона, пальцы сжимались и разжимались.

— Что… с Инной? — спросил я, косясь на дрэка, сложившего руки на груди.

— Надеюсь, это ты нам расскажешь. — Он шагнул от окна к столу, подвинул ко мне листок, лежащий текстом вниз. — Читай.

Обмирая, я взял листок, перевернул его и вдруг понял, что вижу черноту — глаза сами закрылись. Пришлось разлепить веки. Знакомым почерком было аккуратно выведено: «Мама, папа, бабушка, я люблю вас, простите меня! Поцелуйте Вадика. Так больно, что нет сил терпеть. В моей смерти прошу винить Павла Мартынова».

Я сглотнул слюну. Способность соображать отшибло разом. Бабушка зарыдала, завыла. Дрэк поджал губы и отвернулся.

Кувыркнувшись, листок выпал из одеревеневших пальцев и лег текстом вверх.

Способность говорить отшибло напрочь. Меня словно выхватили из воды и бросили на горячий песок. Столкнули в пропасть. Швырнули голого в сугроб. Я стоял пришибленный, пытался собрать калейдоскоп мыслей, но не получалось из-за разливающейся в душе черноты.

— Инночка, — выла бабушка, как на похоронах, грозя сжатыми кулаками кому-то невидимому, — господи, как же так! За что-о?

Сглотнув вязкую слюну, я все-таки выдавил:

— Что с ней? Она… жива?..

— Ирод! — Старуха кинулась на меня, оскалившись, будто одержимая.

Я перемахнул за стол, к дрэку, и крикнул:

— Она жива⁈

Бабка уперлась в стол и прошипела:

— Ее три дня искать никто не будет! А вдруг еще можно… помочь?

— Что с ней? — заорал я, и мой крик подействовал, как пощечина — на истерящего.

— Что ты ей сделал, изверг? — продолжала гнуть свою линию бабка.

— Она жива? — орал я в ответ. — Скажите что-то внятное! Иначе никто вам не поможет!

Всхлипнув, бабка опустилась на подогнувшиеся колени. Закатила глаза и схватилась за сердце. Дрэк метнулся к ней.

— Вам плохо? Корвалол? У меня есть!

Ничего не говоря, старуха раскачивалась на стуле и подвывала. Я осторожно, на цыпочках подошел к ней и сказал спокойно:

— Вчера Инна призналась мне в любви. Я отверг ее, сказал, что нам надо учиться и что я не готов. Она разозлилась и убежала домой.

Бабка перестала подвывать и навострила уши, вскинула голову.

— Что с Инной? — спросил я, внутренне съеживаясь.

Воображение нарисовало девушку в петле. Посиневший труп утопленницы. Бледное лицо отравившейся таблетками — сейчас-то что угодно можно купить в аптеке без рецепта!

— П-п-п… Пропала.

— То есть она жива! — воскликнул я.

Бабка мотнула головой, подняла записку и потрясла ею.

— Н-н-н… У меня клофелин пропал. И круг для купания исчез. Она утопилась! Из-за тебя!

Все, что я мог сказать:

— А что мне было делать? И вообще, может, она передумала топиться и сидит ревет где-то под кустом?

Директор поднес старушке рюмку с корвалолом, она выпила залпом, всхлипнула и покачала головой:

— Инночка бы никогда… так… с нами не поступила!

— Ее надо искать! — проявил решительность я, понимая, что каждая минута на счету.

Охваченная эмоциями, девушка и правда могла напиться клофелина и заплыть в море — чтобы наверняка. Но могла испугаться в процессе и выползти на берег, а значит, она лежит где-то, ее надо найти и откачать. Или дрейфует в круге, потеряв сознание. А может, Инна просто психанула, написала записку и инсценировала самоубийство — чтобы другие наказали меня за нее. О своих домашних она попросту не подумала или наплевала на них.

— Ну, Мартынов, ты даешь, — проговорил директор.

Я развел руками, выглянул из кабинета, посмотрел, как секретарша утешает рыдающую мать Инны. Если девушка жива, ее стоит выпороть за то, что она сделала со своими родителями. Бабка старенькая, она могла умереть от горя!

Ну какой же дурой надо быть, чтобы так сделать! Но лучше путь будет живой дурой, чем мертвой умницей.

Пришлось брать воющее царство в свои пока не очень сильные руки.

— Так, раз тела нет, вероятнее всего, Инна жива, — припечатал я. — И ее срочно надо найти. Причем сейчас же. Слышите меня?

Бабка кивнула, воспрянула, красные от слез глаза заблестели.

— Человеческий организм не хочет умирать, даже когда этого требует разум. — Я посмотрел на директора. — Мне нужно позвонить в милицию.

— Они сказали, что… примут заявление только через три дня! — пробормотала старушка, как хоть ее зовут-то? — Сказали, нагуляется — придет!