Напролом - Френсис Дик - Страница 47

• Предыдущая
• 47/66
• Следующая

– Ну, понимаете ли, у меня есть несколько кассет, которые нужно смонтировать, и хотелось бы знать, как это делается.

– А, так вы за этим сюда так рано приехали?

Я видел, что если я скажу "да", она ничуть не обидится.

– Отчасти, – сказал я. – Но в основном затем, чтобы увидеть вас... ну и посмотреть, как вы работаете.

Она стояла достаточно близко, чтобы обнять ее, но я совершенно не догадывался, о чем она думает. Ее душа была отделена от моей точно кирпичной стеной. Ужасно неприятно.

Она смотрела на меня по-дружески – но и только. Ясно было одно: заниматься любовью прямо сейчас, не сходя с этого места, ей совсем не хочется.

Она спросила, не хочу ли я посмотреть библиотеку, и я ответил:

– Да, пожалуйста.

В библиотеке стояли не книги, а ряды кассет – репортажи прошлых лет, давно забытые, но ждущие своего часа, точно бомбы в арсенале, записи того, что было сказано когда-то, от чего уже не откажешься.

– Это обычно используется в некрологах, – сказала Даниэль. – Или когда всплывают старые скандалы и все такое.

Мы вернулись на ее рабочее место, и в течение следующего часа я сидел и следил за развитием событий (Девил-Бой явился-таки в театр при полном параде, одетый, обутый и накрашенный, в сиянии прожекторов, под восторженно-истерические вопли фанатов, запрудивших всю улицу), а также успел познакомиться с коллегами Даниэль: начальником отдела, монтажником Джо, исхудалым специалистом по передатчикам, двумя свободными операторами и скучающей без дела женщиной-талантом. Даниэль сказала мне, что всего у них человек шестьдесят. Дневная смена, которая работает с десяти до шести тридцати, куда больше, чем ночная. Днем на ее месте сидят двое.

В час ночи позвонил Эд Сервано и сказал, что они сделали кучу зрелищных кадров, но пожар уже почти потушен, так что сенсации не будет.

– Ничего, все равно привозите пленки, – сказала Даниэль. – У нас в библиотеке еще нет хороших кадров пожара на нефтехранилище.

Она со вздохом повесила трубку:

– И такое бывает.

Шумно вернулась группа с шоу, которая привезла кассету с резвящимся Девил-Боем. Одновременно с этим прибыл курьер, который привез пачку утренних газет. Газеты положили на стол Даниэль – в них могли найтись темы будущих репортажей. На самом верху оказалось "Ежедневное знамя". Я открыл колонку "Частная жизнь" и перечитал опровержение Леггата.

– Что вы там ищете? – спросила Даниэль. Я показал ей заметку. Она прочла опровержение и вскинула брови.

– Я даже не думала, что у вас что-то выйдет, – призналась она. Что, и компенсацию выплатить согласились?

– Пока нет.

– А придется, – сказала она. – Они уже проявили слабость.

Я покачал головой.

– Британские суды не приговаривают к огромным штрафам за клевету.

Во-первых, неизвестно, выиграет ли Бобби, если подаст в суд, а даже если он и выиграет, у него может просто не хватить денег на оплату адвокатов, разве что "Знамя" заставят оплатить ему судебные издержки, а это тоже еще бабушка надвое сказала.

– Да? – удивилась Даниэль. – А вот у нас дома адвокатам платит только тот, кто выиграют дело. Но зато тогда адвокат получает жирный кусок – иногда до сорока процентов.

– Нет, у нас не так.

"У нас, – устало думал я, – приходится действовать с помощью угроз.

С одной стороны: я натравлю на вас совет по делам прессы, я позабочусь, чтобы это дело дошло до парламента и чтобы ваш журналист, который только что вышел из тюрьмы, снова туда вернулся. А с другой – тебе перережут связки, мы позаботимся о том, чтобы тебя лишили жокейской лицензии за взятки, мы засадим тебя в тюрьму...

"Вы будете обесчещены и опозорены, и об этом узнают все!"

"Сперва поймайте!" – подумал я.

Я смотрел, как монтажник Джо, чернокожий, с ловкими пальцами, разбирается в хаосе отснятого материала, прищелкивая языком, выбирает лучшие куски и сшивает их вместе, чтобы подать репортаж в наиболее выгодном виде. Сногсшибательный выход на сцену Девил-Боя, появление членов королевской семьи, которые прибыли раньше, исполнение новой, совершенно ни на что не похожей песни, сопровождающееся множеством ужимок и прыжков по сцене...

– Тридцать секунд, – сказал Джо, прокручивая готовый репортаж. Может быть, пойдет целиком, а может, и нет.

– По-моему, репортаж хороший.

– Тридцать секунд – это довольно много для программы новостей.

Он перемотал кассету, достал ее из магнитофона, сунул в коробку, где уже был наклеен соответствующий ярлык, и отдал тощему человеку, работающему на передатчике, который уже ждал ее.

– Даниэль говорит, вы хотите научиться работать с монтажной аппаратурой. Что вы хотите знать?

– Ну... для начала – что вообще может делать эта техника?

– Много чего. – Джо пробежался своими черными пальцами по панели, едва касаясь кнопок. – Они берут любую пленку и переписывают на любую другую. Вы можете усилить звук, можете отключить его, можете переписать в другое место или наложить звук с любой другой кассеты. Можете совместить изображение с одной кассеты и звук с другой, можете совместить запись с двух разных кассет, так что будет казаться, будто двое людей разговаривают друг с другом, хотя их снимали в разных местах и в разное время, вы можете врать напропалую и выставлять правду ложью...

– А что еще?

– Это, считай, все.

Джо показал мне, как все это делается, но он работал так быстро, что я не поспевал уследить, что он делает.

– У вас есть кассета, которую надо смонтировать? – спросил он наконец.

– Да, но мне сперва надо к ней кое-что добавить, если получится.

Он оценивающе взглянул на меня. Сдержанный негр примерно моих лет, с веселой искоркой в глазах, но улыбается очень редко. Рядом с его безупречным костюмом и кремово-белой рубашкой я почувствовал себя ужасно неопрятным в своем анораке. Неопрятным, измотанным, потным и тупым. Все-таки день сегодня, пожалуй, был чересчур длинный...

– Даниэль говорит, с вами все о'кей, – сказал вдруг Джо. – Почему бы вам не спросить у шефа разрешения воспользоваться монтажной как-нибудь ночью, когда она будет не занята? Если хотите, я вам все смонтирую, вы только скажите, что именно вам нужно.

– Джо – славный парень, – сказала Даниэль, лениво потягиваясь на сиденье взятого мною напрокат "мерседеса" по дороге домой. – Если он сказал, что сделает вам кассету, значит, сделает. Ему ведь скучно. Он сегодня три часа дожидался этой кассеты с Девил-Боем. А он свою работу любит. Просто-таки обожает. Так что он вам с удовольствием поможет.

Начальник, у которого я спросил разрешения, тоже проявил великодушие.

– Если на аппаратуре будет работать Джо, то пожалуйста.

Он посмотрел на Даниэль. Она сидела, уткнувшись в газеты, и отмечала интересные статьи.

– Мне сегодня звонили из Нью-Йорка, поздравляли с тем, что в последнее время у нас стало гораздо больше хороших материалов. Это все ее заслуга.

Так что если она говорит, что с вами все о'кей, значит, все о'кей. У нее день тоже был долгий и трудный.

– У меня такое чувство, – зевая, призналась она, – что до Тоустера – несколько световых лет.

– Хм... – сказал я. – Интересно, что сказала принцесса Касилия, когда вы вернулись домой, на Итон-сквер?

Даниэль поглядела на меня. Глаза ее смеялись.

– В холле она сказала мне, что хорошие манеры – признак сильного человека, а в гостиной спросила, как я думаю, сможете ли вы участвовать в скачках в Аскоте.

– Ну и что вы ответили? – спросил я с легкой тревогой.

– Я сказала, что сможете.

Я успокоился.

– Ну тогда все в порядке.

– Я не стала говорить, что у вас не все дома, – мягко продолжала Даниэль, – но сказала, что вы будто бы не чувствуете боли. Тетя Касилия сказала, что с жокеями такое часто бывает.

– Чувствую, – возразил я.

– Но?

– Н-ну... понимаете, если я не буду участвовать в скачках, я не заработаю денег. Мало того – если я пропущу скачку, а лошадь выиграет, счастливый владелец может в следующий раз посадить на лошадь того жокея, который выиграл, так что я вообще больше не буду ездить на этой лошади.

• Предыдущая
• 47/66
• Следующая