48 улик - Оутс Джойс Кэрол - Страница 37

(Уехал! Значит, вероятно, Элка я больше никогда не увижу. И теперь уж точно не дождусь от него извинений.)

Хуже того, выставку мерзких картин Элка в Итаке, которые сначала заклеймили как «женоненавистническую порнографию», привезли в галерею Челси, где искусствоведы, по заказу «Нью-Йорк таймс» и «Арт ньюс», изучили сии «произведения» и пришли к заключению, что они представляют собой «смелый возврат» к карикатурам Филипа Гастона и «контрастный реализм», исследующий «политику пола в разрезе боязни тела». Подобно Синди Шерман и Энди Уорхолу, писали они, Элк «пародирует фетишизацию» женского тела. Если критики традиционных взглядов из числа феминисток ругали автора за «эксплуатацию» женщины-художника, то радикальные феминистки нахваливали его за бескомпромиссное исследование «изломанного, искалеченного женского тела», а это – известный «троп» в американской массовой культуре.

Ходили слухи, что коллекционеры предметов искусства заказывали Элку новые работы в духе навязчивых идей «Ключей к разгадке исчезновения…». Драммард слышал, что за его картины платили от 200 тысяч до 500 тысяч долларов.

«Сволочь! Я готов убить его своими руками!» – сердито воскликнул отец, но с такой безнадежностью в голосе, что я поняла: ничего он Элку не сделает.

Предчувствие.

Однажды днем в феврале 1992 года я пришла с работы пораньше – отпросилась, сославшись на «симптомы гриппа» (такая жалоба обычно вызывает не подозрение или недоверие, а желание побыстрее избавиться от больного работника, чтобы не заражал других) – и сразу почувствовала, что в доме какая-та возмущенная атмосфера: витают запахи застоявшегося сигарного дыма и масла для волос; на лице Лины – выражение беспокойства и вины.

– Лина, к нам кто-то пришел? Это… Драммард?

– Да, – испуганно подтвердила она. То есть папа разрешил Драммарду осмотреть дом в мое отсутствие.

Это был шок. И нечто новое. Отец за моей спиной вступил в сговор не только с Драммардом, но и с Линой.

Никому нельзя доверять! Отныне – даже отцу.

– Понятно, – невозмутимо произнесла я. – Что ж, может, это и к лучшему. Папе виднее.

Таким ответом мне удалось ввести в заблуждение Лину. Она не догадывалась, какая ярость полыхает в моем сердце; пожалуй, даже прониклась ко мне сочувствием: ведь отец, пренебрегая моим советом, не уведомив меня, впустил в дом навязчивого гостя.

– И где же он сейчас? Надеюсь, не в моей комнате?

Лина поспешила заверить меня, что Драммард обещал не рыться в моей комнате, а только «заглянуть» в нее. И, насколько ей известно, он уже осмотрел практически все комнаты и сейчас, наверное, находится в подвале.

– Что ж. Я буду держаться подальше от подвала.

И ушла. Лина к этому времени уже заметно расслабилась, успокоилась.

Дурное предчувствие вынудило меня уйти домой до окончания рабочего дня. Чувство надвигающейся беды, ощущение тревоги. Минувшей ночью я плохо спала, мне чудились шаги, доносившиеся со стороны комнаты М.

Но я не попыталась выяснить, чьи это «шаги». На провокации я не поддаюсь.

В принципе, не было ничего удивительного в том, что ушлый «частный детектив» сумел добиться от папы позволения осмотреть дом. Меня это не удивило, но глубоко потрясло, словно этот мошенник нагло ухмыльнулся мне в лицо, признавая, что мы с ним смертельные враги.

Заглянуть во все уголки. Проверить все версии.

Папы, по-видимому, дома не было. Я восприняла это обстоятельство как очень важный знак.

(Да, после исчезновения М. я стала верить в «знаки», в частности в знаки, посылаемые именно мне. Знаки, которые никто, кроме меня, расшифровать не мог.)

После нейтрально-вежливого недолгого разговора с Линой, из которого выяснилось, что она планирует приготовить на ужин любимые папины блюда (жареные баранью ногу и молодой картофель, приправленный розмарином, карамелизованный лук и домашнее яблочное пюре), я покинула кухню. Лина улыбалась мне вслед с чувством безмерного облегчения, видя, что я вроде бы не огорчена. По черной лестнице я поднялась на второй этаж. Шла, как обычно, тяжело наступая на пятки. Это должно было окончательно убедить Лину, что со мной все в порядке.

У себя в комнате я взяла из прикроватной тумбочки острый мясницкий нож с зазубренной кромкой (если Драммард и нашел у меня этот нож, он его не тронул), спрятала его на себе под одеждой. Потом, ступая необычайно легким, тихим шагом, пробралась к парадной лестнице, спустилась на нижний этаж и, скользя, словно тень, по коридору прошла в заднюю часть дома. Никто меня не слышал, никто не видел.

Дверь в подвал была открыта, там горел свет. Мой чувствительный нос уловил слабый запах сигары и масла для волос.

«Сволочь! Я готов убить его своими руками!»

(Кто произнес эти слова? Не знаю. Но я их явственно услышала.)

Смеясь, с громко бьющимся сердцем, с восторгом целеустремленности, я тихо-тихо спустилась по ступенькам в подвал, куда не заглядывала с июля прошлого года.

Годовщина.

Ежегодно 11 апреля в провинциальных газетах, которые все еще существуют в регионе Пальчиковых озер в штате Нью-Йорк, появляются краткие заметки по случаю очередной годовщины исчезновения моей сестры. Сначала такие заметки печатались на первых полосах, но с течением времени постепенно перекочевали на внутренние страницы.

И другой вариант:

А ведь отец действительно вопреки всему «не терял надежды».

Нередко эти заметки сопровождаются трогательными интервью, ведь в Авроре немало людей, знавших Маргариту: ее бывшие учителя и одноклассники, давние друзья и люди, называющие себя ее друзьями, соседи и коллеги по колледжу, практически все те, кто готов поделиться какими-нибудь воспоминаниями и сентиментальными высказываниями для газеты. Даже бывший педагог М. по фортепиано миссис Ломакс тепло вспоминала о том, что у семнадцатилетней девушки был «талант пианистки», что она была «очень милой». Один из следователей полиции округа Кайюга, уже ушедший на пенсию, говорил, что это было «труднейшее дело» в его карьере, оно до сих пор «не дает ему покоя».

Что ни комментарий, одна сплошная банальщина:

«Талантливая молодая художница. Красавица. У нее вся жизнь была впереди. А того, кто это сделал, так и не нашли. Как много зла в этом мире».

«Мы молимся за Маргариту. Мы помним!»

Публикуется все та же давняя фотография Маргариты, на которой ей едва за двадцать. В отличие от всех нас М. не стареет.

«Пропала без вести 11 апреля 1991 года. По результатам расследования накоплен огромный полицейский архив. Дело до сих пор не закрыто».

Ложная зацепка.

Сама не знаю почему, но на днях я решила отыскать Уолтера Лэнга.

Спустя годы после имевшего место факта. Но что это был за факт?

Удивительно, что Уолтер Лэнг, некогда перспективный молодой ученый из Корнелла, теперь преподает в политехническом институте Ренселера, который находится в расположенном неподалеку городе Трой (штат Нью-Йорк).

– Все эти годы. Совсем рядом! Мы могли бы выразить друг другу соболезнования.

(Часто я говорю вслух. Не столько самой себе, сколько для окружающих. Может, кто-то меня слушает? Записывает? Ведь теперь, в XXI веке, если верить молве, всюду натыканы камеры видеонаблюдения.)

Поддавшись порыву, я попросила молодого племянника отвезти меня – за деньги – в город Трой, лежавший на удалении двухсот миль. При условии, что он будет молчать об этом: ни слова родственникам об эксцентричной тетушке Джорджине.