Боярышня Дуняша 2 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна - Страница 1

Annotation

История Дуняши продолжается. Она выполнила свою работу в монастыре и стремится вернуться домой. Её с нетерпением ждут не только родные.

Боярышня Дуняша 2

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Боярышня Дуняша 2

Глава 1

— Бабуль, ведь хорошо же, если нестяжатели возьмут верх над Иосифлянами? — задала немного провокационный вопрос Дуняша, садясь на новенькую лавочку. Они теперь стояли повсюду, и если поначалу казалось, что это баловство и некому, да и некогда будет сидеть на них, то сейчас уже появились любимые места и те, куда присаживались по необходимости.

— Как сказать, — смотря вдаль, задумчиво произнесла Аграфена и с удовольствием вытягивая отёкшие ноги.

— Во всяком случае это будет честно! — неожиданно звонко воскликнула боярышня и вскочила. Усидеть на месте оказалось выше её сил.

Её точка зрения была однозначна! За прошедшие годы церковники столько нахапали, что сами пришли в изумление. А теперь нашлись среди них деятели, заявившие, что православие нуждается в собственном воинстве, поскольку надо активнее бороться с ересью и неплохо бы князю подчиниться священнослужителям.

И вдруг многие, очень многие монахи осудили этот порыв братьев по вере, потребовали остановиться и вспомнить о боге, о душе и миссии ушедших от мирской жизни. Заговорили о полном отказе от владения землями, от традиции вкладов за право влиться в их ряды и власти над крестьянами.

Спор разгорался нешуточный и затрагивал каждого.

Дуня следила за этим отстраненно, принимая в расчёт послезнание. Она знала, что победят церковники-управленцы с амбициями, но им придется поступиться некоторыми своими правами, а московские князья крепко запомнят попытку захвата власти и боле не дадут слабины.

А сейчас всех ждёт смута в умах, но хищники договорятся между собой, а народ… как всегда крайний в очереди за благополучием.

Дуня не сразу сообразила, какие политические силы собираются столкнуться, а ведь это переломный момент в истории! В её исторической ветке спор за то, какой властью должна обладать церковь, произошел немного позже, а тут он набирал силу прямо на её глазах.

Монахини оживленно обсуждали речи знакомых им иерархов, пытались понять, к чему приведёт победа кого-либо из них. Дуняша была занята своими делами, а потом она услышала прозвища тех, кто осудил накопленные церковью богатства и поняла, что началось противостояние нестяжателей с иосифлянами.

И так умно они спорили, что одного послушаешь — прав! Другого услышишь <strong>— </strong>и тоже прав!

Взять того же Иосифа Волоцкого, решившего пустить накопленные церковные активы для укрепления власти. Активен, убедителен, умён и амбициозен. Это же революционер от церкви! Его поддерживали по разным причинам, но Дуняша не понимала, почему в её истории его поддержал князь, ведь иосифлянами ему предназначалась всего лишь роль военного вождя на службе церкви.

— Дуняша, ты не понимаешь, — покачала головой улыбчивая Аграфена, покоренная речами молодого Иосифа. Ей забавно было видеть, как внучка расхаживает перед её носом, то хмурясь, то принимая вдохновленно-боевой вид, словно с кем-то спорит.

— Да всё я понимаю! — вспыхнула Дуня и обличительно наставила палец: — Вам страшно отпустить крестьян и отдать подаренные земли.

Дуне хотелось выкрикнуть обвинение, что церковь присосалась к чужому труду, но промолчала. Она уже достаточно пожила в монастыре и видела, что здесь все работают. Работают и молятся за весь народ, а накопленное используют для помощи нуждающимся. Вот только не трать крестьяне пять дней в неделю на работу на церковных полях, то и помощь им была бы не нужна.

— Ты говоришь злые слова, — осуждающе покачала головой добродушная Аграфена. — Не понимаешь всего в силу возраста, но спешишь очернить наши помыслы.

— Прости меня, — Дуня сдулась, присела и прижалась к ней. — Я вижу, как много трудятся сестры и поддерживают друг друга. Вижу, что вы не отказываете просящим. Но весь ваш труд и самопожертвование меркнет перед тем, что все вы невольно стали рабовладельцами.

— Евдокия! — ахнула монашка. — Ты же всё вывернула! Ну что за голова у тебя такая?

Дуня тут же подпрыгнула и встав в позу, начала перечислять обвинения:

— Вам князья да бояре дарят земли вместе с людьми! Не все крестьяне, сидящие на подаренной земле, могут оставить нажитое и уйти по осени, а потом это уже невозможно сделать. Ты же знаешь, как они у вас увязают в долгах…

— Дуня, не смей больше никому это говорить! — раскраснелась Аграфена. — Слышишь? Ты мала… да и потом… не смей!

— Я только тебе и то, потому что душой чую несправедливость! — сникла девочка.

Аграфена осуждающе покачала головой, но внучка не сдалась. Она вновь подсела к ней, и заламывая руки, жарко продолжила:

— Вокруг столько хороших и сметливых людей! Наша земля благословлена ими, но заботы о выживании занимают всё их время. У них не остаётся сил совершенствовать орудия труда, пробовать ткать по-новому, составлять планы по рачительному освоению земли, изучать опыт в других хозяйствах. Все думают только о том, чтобы следующей зимой не пришлось вновь хоронить детей и так из года в год! Без надежды, без просвета, а если ропщут, то вы говорите, что…

— Евдокия, уймись! — Аграфена закрыла рот девочке пухлой ладошкой.

— Отчего же, пусть говорит, — послышался строгий голос игуменьи. — Чувствуется, что наша боярышня много думала об этом.

Дуня подскочила, поклонилась и опасаясь смотреть в глаза, поцеловала протянутую руку. Матушку Анастасию она уважала и… ещё раз уважала. Очень уж ловко той удавалось каждый раз садить Дуню в лужу в различных спорах.

— Говори, а я послушаю, — потребовала игуменья и Дуне некуда было деваться.

Родственницы занимались её образованием и поэтому разрешали вольно высказываться. Анастасия считала важным умение говорить и отстаивать своё мнение, а Аграфена после словесных баталий шептала Дуняше, что лучше бы она молча делала по-своему и ни с кем не спорила.

— Я за нестяжателей, — твердо объявила свою позицию Дуня и для весомости своего заявления эффектно рубанула рукой. — Нил Сорский всё правильно говорит.

— Вот как? Похвально. А как же нам помогать людям, если у нас ничего не будет? Как нести слово божие?

— Большой помощью людям будет уже то, что вы не позволите никого кабалить! Раз вам нельзя, то и другим негоже. Разве можно назвать помощью, когда вместо одного даденного мешка с зерном несчастный должен отдавать два?

Анастасия нахмурилась, но не прервала внучку. Уже не раз было говорено о рисках невозвращения даденного и что другие больше за помощь требуют.

— Что же касаемо слова божьего, — Дуня от волнения неудачно сглотнула и немного поперхнулась, но быстро прокашлялась: — …то раньше просвещали язычников и это было действительно подвигом, а сейчас никто никуда не ходит. Надзирают над имеющейся паствой… — Дуня осеклась, вспомнив, как отец Варфоломей отслеживал, что подают на стол в их семье в постные дни. Иначе чем «доглядчик» она его мысленно не звала, но сейчас нельзя было об этом упоминать.

— Может, я ошибаюсь, — чуточку снизила она напор, — но давно не было слышно, чтобы к нам присоединялись новые народы благодаря проповедникам.

— Хм, — игуменья могла бы поспорить, но отроковица была права в основном: подвижничества в землях инородцев почти не осталось. Отдельные случаи без поддержки церкви — не в счёт, а скорее, в укор.