Последний барьер - Дрипе Андрей Янович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/69
• Следующая

Грянул оркестр. Буханье барабана гулко отлетает от забора и зданий. Озолниек выходит и останавливается напротив больших ворот, которые открываются только для автомобилей.

Первыми из-за угла школы показываются знаменосцы, за ними шагает, поблескивая медью новеньких; труб, оркестр. Сыгрались ребята еще неважно, но несколько маршей уже разучили. Вместе с Калейсом и еще двумя воспитанниками уходит и председатель Большого совета. Сегодня он командует строем колонистов в последний раз. Знаменосцы и оркестранты отходят в сторону и останавливаются невдалеке от начальника, а черные шеренги по команде "смирно" застывают на противоположной стороне дорожки.

Возле проходной сгрудились воспитатели, контролеры, работники хозчасти и бухгалтерии. Проводы - красивое событие, которое хочется видеть всем, кто только может в этот момент оторваться от работы. Музыка смолкает, и в торжественной тишине раздается низкий голос Озолниека:

- Досрочно освобождаемым выйти из строя!

Дробно отстучали по асфальту шаги четверых ребят. Они остановились между начальником и алым, обшитым золотой бахромой знаменем. Озолниек делает несколько шагов вперед...

- Снова настал приятный момент, когда мы можем досрочно освободить четырех воспитанников, присудить им самую высокую награду - доверие и свободу.

Своим трудом и поведением они доказали, что достойны этой награды. Мы, работники колонии, надеемся, что, возвратившись в полную борьбы и трудностей жизнь, ребята всегда будут вспоминать этот миг и данное перед нами, перед своими товарищами, перед знаменем колонии торжественное обещание - впредь жить и работать так, чтобы не обмануть наше доверие к ним.

Под общее рукоплескание начальник возвращается на свое место. После него выступает Киршкалн и в конце коротенькой речи напоминает:

- Если когда-нибудь вам придется туго, если в бессилии опустятся руки перед трудностями и превратностями жизни и не у кого будет спросить совета, не забывайте, что ваши воспитатели здесь и всегда готовы вам помочь.

От имени воспитанников с пожеланием успеха освобожденным выступает новый председатель Большого совета, затем его предшественник благодарит за оказанное доверие и дает слово трудиться и вести себя как полагается порядочному человеку.

Снова вперед выходит Озолниек и, вызывая бывших воспитанников по фамилии, вручает каждому из них паспорт и крепко пожимает руку. Оркестр играет марш. Из строя выходят друзья отбывающих, ребята на прощание обнимаются. За двумя воспитанниками приехали матери, они стоят, прижавшись к стенке проходной, и промокают платочками слезы.

Контролер сержант Омулис, работающий в колонии со дня ее основания, неторопливо идет к воротам и отпирает большой замок. Скрипнули петли, путь к свободе открыт.

Четверо ребят вместе с матерями и воспитателями выходят за эти ворота, оглядываются назад, приветственно машут остающимся, а оркестр все играет. Даже кое-кто из работниц нет-нет да смахнет слезинку.

Застывшие в черном строю воспитанники смотрят, как освобожденные уходят все дальше по дороге к остановке автобуса.

Озолниек наблюдает за лицами ребят. Они напряжены, на них написан безмолвный и тоскливый вопрос: почему не я? Они вот уходят, а я остаюсь. Ворота настежь, а я не смею через них пройти. Чем я хуже? Почему я не мог учиться и работать чуточку получше, зачем поцапался с контролером, для чего лежал под кроватью, когда остальные пошли на работу, почему мое изображение красуется в сатирической газете?

И еще на лицах есть выражение злобы и горечи - видал бы я их всех в гробу, этих хороших, этих чистеньких! Не желаю быть таким, назло не хочу, хоть и очень здорово было бы сейчас оказаться по ту сторону ворот, до чертиков здорово, так заманчиво, что аж глаза щиплет. Кроме того, на лицах видна апатия и неверие: сидеть мне тут вечно, такая уж моя доля...

Ушедшие отдаляются, остающиеся ждут. Быть может, кто из счастливчиков обернется, помашет рукой еще разок на прощанье? Они готовы махать в ответ, но старший надзиратель уже плетется к воротам, обе тяжелые створки пошли навстречу друг дружке, щелка, через которую видна свобода, смыкается все уже и уже. Блямм! Впереди лишь серая высокая стена, опутанная поверху колючей проволокой. И весь строй как бы съеживается, головы поникают, и на команду он отвечает неохотным, вялым поворотом. Глаза еще постреливают в сторону ворот. А что, если и я...

Звуки оркестра круто обрываются.

XV

Вновь избранный председатель совета отделения Иевинь сидит на бывшей Калейсовой, ныне своей, койке и прилаживает звездочку к ромбу. На одно место ближе к окну передвинулся и Зумент.

- Ну как. начальничек, на новой должности? - спрашивает Зумент. Чего-то вид кислый. Большой барин маленькому дал вафлю, да не по вкусу пришлась.

Несколько человек заржали. Иевинь вскакивает с койки, багровеет и, скинув куртку, кричит:

- Заткнись!

Ростом он под стать Калейсу, но плечи поуже.

О выдержке уж и говорить не приходится.

- Вот это глотка! - накручивает Жук пружину. - Пока старый был на месте, мы и не знали, какой талант рядом пропадает. Давай, давай, поори!

- Не замолчишь, я тебе сделаю зубы пореже!

Иевинь, перегнувшись, проскальзывает между кроватей и выскакивает на середину комнаты.

- Ой, паря, напугал, брюхо аж разболелось, - Зумент со стоном хватается за живот.

На этот раз смеются многие, и Иевинь, злобно прищуриваясь, движется к Зументу.

- Видали, ребя, он драться лезет! Забыл, что драться нельзя?! Ссучишься - благодарность получишь, а за рукоприкладство - трюм! [Дисциплинарный изолятор] Имей в виду, прокурор - мой друг. Валяй, вдарь бедному сироте Жуку, чтобы все видели, как командир расправляется с рядовым воспитанником!

- Если сейчас не заткнешься... - пискливо от напряжения выкрикивает опять Иевинь и оглядывается назад. Его ближайших дружков в комнате нет, а на лицах остальных можно прочитать лишь любопытство:

посмотрим, чем кончится эта заварушка. Они - статисты, и к тому же часть из них симпатизирует Зументу.

Иевинь вспоминает заседание Большого совета в кабинете у начальника. "Не бойся, все будет хорошо, мы тебе поможем". Нет, он действительно не метил в командиры, не нуждался ни в почете, ни в месте у окна, ни в звезде на ромбе. За спиной у Калейса было хорошо, а теперь он вылез и стоит на самом юру, ветер со всех сторон пробирает до костей. Безотчетное убеждение в том, что поступать надо именно так, что этого требует его еще непривычное положение, заставляет подниматься и кричать, заставляет, набычившись, идти на Зумента, который ничуть не сдрейфил и издевательски лыбится ему прямо в глаза. А он, Иевинь, напротпв, волнуется все сильней, потому что нельзя же без конца повторять: "Если сейчас же не заткнешься..."

Пора сказать что-то еще, от слов переходить к действиям, но что делать, как начать, он не в состоянии придумать. И за спиной нет никого, кто бы в этот миг но первому зову бросился на помощь.

Зумент тоже один, но он под защитой привычной позы и привычной манеры речи, а Иевинь чувствует себя не в своей тарелке, и язык у него во рту словно чужой. Он сделал первый ход, еще не усвоив правила игры, и теперь топчется на месте, поскольку отступить тоже нельзя. Зумент говорит правду: затевать драку - последняя глупость, но Иевинь не видит лучшего выхода из положения. Врезать, двинуть в эту наглую, подлую рожу!

Привитая в темных переулках и подворотнях философия кулака, здесь несколько приглушенная, но еще хорошо сохранившаяся, властно подает голос.

- А чего мне затыкаться? - хмурит брови Зумент. - Чего я делаю недозволенного? Теперь тут что, уже и поговорить будет нельзя? Ну, ребя, теперь устроят здесь строгий режим, новый господин хочет старого переплюнуть.

И Иевинь посылает кулак вперед.

Лицо Зумента вмиг преображается, став отвратительно злым и жестоким. Теперь на нем и следа не осталось от насмешки. Он все время был начеку и ожидал этого удара. Кулак Иевиня промазал, Зумент увернулся и сам ринулся в атаку. Схватка началась.

• Предыдущая
• 44/69
• Следующая