Младший научный сотрудник 7 (СИ) - Тамбовский Сергей - Страница 2

— Какие проблемы, Марина? Выкладывайте все, как на духу.

Марина ответно душераздирающе вздохнула и вывалила ворох своих затруднений… там ерунда по большей части была, но одно место заставило меня сильно напрячься.

— Про потерю ориентации и равновесия поподробнее пожалуйста, — попросил ее я.

И она рассказала поподробнее… в дверь просунулся ее супруг, но она мановением руки показала, что ему тут не место, он и убрался обратно на кухню или куда там.

— Понятно, — ответил я после пояснений Марины, хотя если честно, понятного стало ненамного больше, — начнем тогда что ли… помолясь…

— А зачем молиться? — испуганно спросила она.

— Это фигура речи такая, — пояснил я, — примерное значение — медленно и осторожно… ложитесь на правый бок лицом к стенке… хорошо… и не двигайтесь минуты две-три, я скажу, когда закончится.

Через отмеренные две минуты я скомандовал ей садиться и позвал из кухни Цуканова. Тот быстро вошел, предельно собранный и встревоженный.

— Значит так, Георгий Эммануилович и Марина… эээ…

— Витальевна, — подсказала она.

— Точно, Витальевна. Вы вдвоем можете спокойно выслушать трагическое известие? — продолжил я, вспомнив доктора Рамека из «Аэроплана».

— Мы постараемся, — ответил не по тексту Георгий (так-то в кино в ответ кричали «нет»).

— У Марины Витальевны рак головного мозга третьей степени… правое полушарие, задний отдел теменной коры, если это вам что-то скажет…

— Скажет, — с видимым усилием кивнул Цуканов, — что-нибудь можно сделать?

— Надо было раньше принимать меры, — строго отчитал я его, — проблемы-то у нее наверно не вчера начались?

— Верно, — сказала Марина, — месяца два уже как.

— Ну тут уже ничего не сделаешь, машины времени у нас под рукой нет, будем исходить из имеющихся возможностей, — продолжил я. — Я попробую, но стопроцентную гарантию, как вам хорошо известно, дает только…

— Госстрах, — закончил он за меня эту мысль. — Попробуй, Петя, а если получится, то моя благодарность не будет иметь границ…

— В пределах разумного, — это я уже за него завершил фразу. — Окей, как говорят наши друзья из-за океана, первый сеанс я сейчас сделаю, а там уже по обстоятельствам работать будем.

— Что-нибудь надо для этого? — засуетился Цуканов.

— Принесите стакан холодной воды, — попросил я его, — и еще что-то обезболивающее типа аскофена или цитрамона.

— Сейчас, — и его как ветром сдуло со стула, а на Марину страшно смотреть было, так она взволновалась.

— Спокойно, — попытался купировать проблемы я, — все под контролем, все должно наладиться, надо только сильно захотеть…

Цуканов принес упаковку пенталгина и стакан, я попросил его очистить место работы, он подчинился, а я приступил…

Следственный изолятор номер один (Манила)

Вы наверно спросите, как я там очутился, прямиком из международного аэропорта, где только что застрелили видного оппозиционного деятеля Бенигно Акино-младшего. А я вам отвечу — все это проще пареной репы… полиция начала проверять документы сплошняком у всех пассажиров и сотрудников аэропорта, а у меня никаких документов, конечно, не имелось. Вот меня и закинули в это СИЗО, расположенное недалеко от центра, между торговым центром Сан-Лазаро и одноименным госпиталем. Святого Лазаря, как я понял, сильно почитали в Республике Филиппины.

Это место предварительного заключения немного отличалось от тех, в которых я успел побывать в своей жизни — и в СССР, и в постсоветской России. Народу тут, как я понял, сидело все же в меньших количествах, так что мне даже отдельную комфортабельную камеру выделили, с собственным умывальником и унитазом (запахи, впрочем, не сильно отличались от российских). И телевизор тут имелся под потолком! Панасоник! Который был заключен в крепкую решетку, во избежание видимо нежелательного доступа к его внутренностям заключенных.

Вот я и щелкал пультом, переключая с одного местного канала на другой, пока не наткнулся на себя же, только в Москве и годом ранее. А далее между нами двумя произошел диалог, который вы видели чуть ранее. Который прервался на звуке ключа, отпирающего дверь в место моего временного содержания. Это оказался Игнасио Лопес, старший левого блока, как я успел прочитать на его бейджике.

— «Трепа» (подъем), — сказал он мне, и я по интонации догадался, что мне надо куда-то идти.

Встал с койки, заложил руки назад и вышел в коридор… без дополнительных команд встал лицом к стене — Игнасио одобрительно похлопал меня по плечу и сказал что-то вроде «биен эццо», молодец что ли. Потом он указал мне связкой ключей направление движения и через пару минут я оказался в допросной… следователь тут сидел, суровый испанец с лихими усами и в форме с попугайскими погонами, аж четырехцветными.

— Садитесь, — указал он мне по-английски на стул, наглухо привинченный к полу, а надзирателя он отпустил взмахом руки.

— Значит вы человек без документов, — задумчиво посмотрел он мне в переносицу, — а еще без имени и фамилии. И без гражданства наверно тоже.

Я пока сидел в камере, успел обдумать свое дальнейшее поведение, времени там с избытком хватило, поэтому я ринулся в бой без малейшей паузы.

— Я подданный Советского Союза, зовут меня Петр Балашов. Требую вызвать советского консула, разговор буду продолжать только в его присутствии.

— Вот как, — довольно неуклюже удивился он, — а какие-нибудь доказательства твоего советского гражданства ты привести сможешь?

— Согласно Венской конвенции по консульскому праву, — попер я внаглую, так-то я только слышал про нее, — человек, заявивший о своем гражданстве и потребовавший присутствия консульских работников, не обязан предоставлять какие-либо доказательства. Статья 14, пункт 5, — совсем уже от балды добавил я.

— Хм… — чуть не поперхнулся дознаватель, — какой-то ты чересчур наглый, парень.

— Таким уродился, — хмуро парировал я, — так что — будем вызывать консула или как?

Следователь смерил меня хмурым взглядом, не переставая крутить в руках карандаш, а потом нажал на кнопку под столом. Вошедшему надзирателю он сказал что-то на испанском, чего я не понял совершенно.

— Посиди пока в камере, — выдал он ЦУ мне, — до завтра. А там видно будет.

И надзиратель повел меня обратно по тем же вонючим коридорам. Ладно хоть камеры у них тут более-менее комфортные, думал я, когда в замке поворачивался ключ, не по 25 душ в три этажа, как у нас. А включим-ка мы телевизор на тот самый интересный канал, пронеслось у меня в голове, может что-то новое про себя узнаем.

Но экран остался с шероховатой сеткой помех, которая шуршала примерно, как крыса в ворохе листьев. Ну значит не судьба, вздохнул я, собираясь выключить телевизор, однако не успел — шорох незаметно перешел во вполне членораздельную фразу «подожди, не выключай», повторенную аж три раза. Я и не стал выключать Панасоник, отложил пульт в сторонку и занялся гимнастикой, надо же как-то поддерживать физическую форму даже и в тюряге…

Канал ожил где-то через четверть часа, там появился я же, но какой-то более живой и здоровый, чем на самом деле. Сзади меня там маячил интерьер стандартной советской квартиры с сервантом, полным посуды, которая никогда не использовалась, и картиной Крамского «Незнакомка» на стенке.

— Привет, — сказали мне с того края экрана, — извини, сразу не успел — дела были.

— Извиняю, — великодушно простил я его, — на чем мы там закончили разговор?

— На том, как ты оказался в этой камере в Маниле.

— Точно, — припомнил я, — на этом. Ну усаживайся поудобнее, рассказ будет примерно на час. Если у тебя столько свободного времени есть, конечно…

— Уж чего-чего, а времени у меня предостаточно, — отозвался заэкранный я, — выкладывай.

— Конец 82-го и первая половина 83-го года у меня как-то незаметно пролетели, — начал я, — обычные серые будни, и вспомнить нечего… да, эксперименты в бункере у нас прикрыли после того случая, на ржавый замок. Ну в командировки я ездил, в Москву раза три, в Ленинград разок и еще в Североморск меня посылали, чисто как сопровождающего грузы института.