Курсант. На Берлин (СИ) - Ларин Павел - Страница 19

Видимо, ранние посетители решали, как лучше поступить: вломиться без спросу, по-любому есть запасной ключ, или все же соблюсти приличия. Очевидно, в неравной схватке победили приличия. Какие же они вежливые, эти буржуи.

Я приподнялся на постели, оторвав голову от подушки, посмотрел в сторону, откуда доносился звук, а потом громко, чтоб наверняка нежданные гости поняли мой настрой, крикнул:

— Идите к черту! Часы приема после девяти нуль-нуль!

Впрочем, не буду лукавить, гости были не совсем уж нежданные. Естественно, я предполагал, как только Эско Риекки разберется в салоне мадам Жульет со всеми обстоятельствами случившегося, он явится в гостиницу. Приблизительно ровно на то время, в которое явился, и был рассчет. А то, что под дверью беснуется злой начальник сыскной полиции, даже сомневаться не приходится.

Именно поэтому сразу после разговора с Шульгиным я вернулся в гостиницу. Даже торопился. Мало ли, вдруг Эско освободится раньше. Правда, вошел в номер скромненько, через окно.

Не могу сказать, будто процесс проходил легко. Наоборот. Обматерился так, что вообще все слова в итоге закончились. Однако я должен был проверить запасной путь. Черт его знает, вдруг пригодится. Да и встречаться с персоналом сильно было не с руки. Олав, уверен, бдит на входе, ожидая моего возвращения, чтоб потом отчитаться Риекки, в какое время пришел постоялец.

К счастью, здание гостиницы было построено так, что под окнами каждого этажа проходил выступ, выполняющий чисто декоративную функцию украшения. А на расстоянии несколько метров от конкретно моих окон имелась водосточная труба.

Ну что сказать… В кино все это выглядит красиво. Оп-хоп-прыг-шлеп! И герой уже попивает виски, сидя в кресле с сигарой в зубах.

В реальности, подозреваю, я напоминал криворукую, безумную обезьяну, решившую раскорячиться на фасаде здания.

Большим плюсом являлся тот факт, что все приличные люди спали и оценить мои кульбиты и эквилибристику было некому.

По трубе, обхватив ее всеми конечностям я поднялся до третьего этажа. Эта сучья труба, кстати, оказалась скользкой. Меня все время тянуло вниз под весом собственной задницы. Ладони горели ужасно.

Потом встал на приступок, идущий под окнами, вцепился пальцами в прореху между кирпичами и медленно начал двигаться в сторону своего номера.

Вниз старался не смотреть. Этаж хоть и третий, а падать один черт будет больно. Да и посмешищем быть не хочется. Упаду, переломаю ноги, буду лежать, как дурак, пока меня Эско Риекки не подберёт. Разведчик, едрит-мадрит.

Вот наверно это нежелание выглядеть идиотом оказалось самым решающим фактором. Именно благодаря ему, мне кажется, я благополучно добрался до окна. Створка была предварительно прикрыта неплотно. Об этом я позаботился перед уходом. Дернул ее, подтянулся на руках, переваливаясь через подоконник, а потом кувыркнулся внутрь номера.

— Фух… Блин… — Высказался вслух, лежа на полу, как черепаха, которая перевернулась лапами вверх.

Потом вскочил на ноги, быстренько стянул одежду, метнулся в душ. Буквально через десять минут я уже лежал в постели, а костюм висел в шкафу. Все чинно-благородно. Правда, заснул не сразу. Перед глазами, хоть убейся, упорно стояло бледное лицо Шульгина, и в душе возилось склизкое чувство своей собственной подлости.

Мужик явно был расстроен сложившейся между нами беседой. Она, кстати, вышла не особо долгой.

— Василий Витальевич, мы не хотим усложнять вашу жизнь. Ни в коем разе. Да и так, если по совести, давайте вспомним, что вы писали в своих статьях относительно новой России. Вы признали, что большевики создали государство, по сути своей идентичное прежней империи. Есть правитель, в нашем случае лидер, вождь. Есть правящая элита. Вы ведь сами заявили, будто в случае свержения товарища Сталина, все нужно оставить, как есть. Вас только беспокоит действующая власть. Вот ее вы считаете лишней. А все остальное… Так что, помилуйте, батенька, какое уж тут предательство? Вы просто поможете сохранить страну в целости и сохранности.

Шульгин, который, услышав мои слова о сотрудничестве, сначала взбрыкнул, заявив, что сына любит, но предателем быть не желает, теперь сидел молча, с прямой спиной. На меня он смотрел тяжёлым, совершенно безэмоциональным взглядом. Единственное, что периодически проскакивало в глазах мужчины — тень удивления. Он всё-таки не понимал, почему агент НКВД, если это можно так назвать, столь молод.

— Что вы имеете в виду? — Наконец, спросил Василий Витальевич.

Кстати, надо отдать должное, он быстро взял себя в руки. Та минутная слабость, которая приключилась сразу после моих слов про Лялю, прошла. Теперь он был просто суров и решителен, что не могло не радовать. Не хотелось бы тратить время на нытье, споры и рыдания.

— Вы сами понимаете, не можете не понимать, машина Вермахта не остановится. Да, я помню, вам сильно по душе пришелся итальянский фашизм. Помню. Но сейчас вы же видите, это совсем не та идеология, которая вызывала у вас симпатию. Нам не нужно, чтоб вы конспектировали и передавали планы РОВС. Давайте признаем, никто давно не воспринимает всерьез вашу организацию. Вам в Испанию пришлось пробираться козьими тропами, чтоб принять участие в гражданской войне на стороне Франко. И то, скажем прямо, никто там сильно вас не ждал. Мы не видим просто-напросто в РОВС угрозы. Это уже давно стало похоже на игрушку, а не на реальную проблему. Но нас интересует все, что связано с Третьим Рейхом. И в данном случае вы сыграете на стороне правды. На стороне Отечества.

— Германия не нападёт на Советский Союз. — Решительно заявил Шульгин. — Гитлер смотрит в сторону Великобритании.

— Серьезно? Вы так думаете? — Я усмехнулся и покачал головой. — А если нападет? Если вашу Родину ждут четыре года адской мясорубки? Если миллионы падут жертвами ради того, чтоб отстоять право русского народа на существование? Чисто гипотетически… Не надо утверждать так уж категорично, Василий Витальевич. Да и потом, мы сейчас с вами просто толчем воду в ступе. Вопрос стоит конкретно. Вы помогаете нам, мы возвращаем вам сына. Все предельно понятно.

— Хорошо. — Шульгин кивнул. — Каких действий вы ждете от меня и когда Вениамин вернется к семье?

— Вернется ровно в тот момент, когда мы поймём, что настало время. И вы должны помнить о сыне. Если что-то в вашем поведении покажется нам подозрительным… — Я многозначительно замолчал, выдерживая паузу. Затем продолжил. — А требуется… Завтра в доме одного из эмигрантов, достаточно известного в определенных кругах человека, состоится прием. Я должен быть там. Вместе с вами. Насколько мне известно, вход на мероприятие ограгичен узким составом приглашенных из-за присутствия некоторых персон. Вы представите меня как хорошего друга семьи. Как человека, заслуживающего доверия. На сегодня это все. Думаю, разумно оставить вас в одиночестве, чтоб вы имели возможность предатся размышлениям.

Собственно говоря, на этом закончился наш разговор. Единственное, что еще было добавлено с моей стороны, это — название гостиницы, где я проживаю, и очень короткая версия возможного знакомства с Шульгиным. Учитывая мой прямо скажем, юный возраст, за основу взяли родителей. Мол, отец и мать имели дружеские отношения с Шульгиным. В бо́льшей мере, с его детьми. В принципе, от правды это было не сильно далеко. Они действительно могли дружить, мои родители и сыновья Василия Витальевича. А проверить сейчас данный факт невозможно.

Закончив беседу, я, не дожидаясь Куусари, шустро откланялся. Зачем нервировать Шульгина своим присутствием? Он и без того не особо этому рад.

И вот именно наш разговор отчего-то не давал мне заснуть. Долго не давал. Конечно, все, что я говорил — это была заготовка, которую мы предварительно обсуждали с Шипко. Особенно про взгляды Василия Витальевича на политические и общественные процессы в Европе. Но дело не в этом, конечно. Не в самом разговоре.

Хоть убейся, перед глазами маячило это его бледное лицо и взгляд, в котором на долю секунды мелькнула надежда, что сын к нему вернётся. Шульгин поверил мне. Поверил… Интересно, конечно. Видимо, действительно каждый судит окружающих по себе. В общем, заснул я с ощущением говнястого осадка на душе.