Курсант. На Берлин (СИ) - Ларин Павел - Страница 21

Эско ждал конкретно этого вопроса, с самого начала, как только явился на чертов прием. Едва только встретился с немцем и рассказал ему о Витцке. Хотя, надо признать, будь у Эско выбор, он бы никогда не захотел иметь что-то общее с оберштурмбаннфюрером. Крайне неприятный господин.

Мюллер отталкивал от себя одним внешним видом: пробор посередине, выбритый затылок, сжатые губы, вечно недовольное лицо, постоянно дрожащие веки. Даже сейчас, при том, что смотрел он на начальника сыскной полиции холодным, змеиным взглядом, эти чертовы веки все равно дрожали. Насчет каких-то человеческих качеств и заикаться нечего. Хитрый, двуличный, без моральных принципов. В общем — исключительно подходящей для своей работы человек.

И да, действительно появление Витцке можно принять за спланированную акцию. Если бы не одно «но». Три дня назад Мюллер не собирался ехать в Хельсинки. То есть еще три дня назад сам Генрих не знал, что окажется сегодня в этом городе и в этом доме, в качестве особого гостя. Более того, поездка оберштурмбаннфюрера на самом деле проходила в атмосфере секретности. То есть, учитывая, когда именно Витцке выдвинулся из Петрозаводска, когда попал в глухое карельское село, сколько времени потратил на переход границы, он просто физически не мог знать о приезде одного из главных лиц Рейха. Потому что само лицо об этом не знало.

— Господин оберштурмбаннфюрер…

— Генрих. — Перебил Эско немец. — Мы же договорились, ближайшие три дня я просто Генрих. Не надо так сильно выпячивать мое присутствие. Хотел бы посетить Хельсинки открыто, ходил бы по городу в форме и в сопровождении своих людей. Вы же знаете, в этот раз мой приезд носит сугубо деликатный характер. Личная просьба фюрера. И знаете, фюреру не понравится, что какой-то начальник сыскной полиции Финляндии столь пренебрежительно относится к его личным просьбам.

— Хорошо. Я все понял. Извините. — Риекки кивнул, искренне, от души желая «Генриху» сдохнуть вместе с его ненаглядным фюрером.

Риекки никогда не был поклонником Третьего Рейха. Да. Вот такой вот нонсенс. Более того, он с огромным удовольствием всех этих фанатиков поставил к стенке и расстрелял бы к чертям собачьим.

Все, что интересовало Эско, это его родная Финляндия, которая вынуждена постоянно находиться между молотом и наковальней, постоянно лавировать между треклятыми державами, борющимися за мировое господство. Ну и еще, пожалуй, Эско интересовал он сам.

Однако, если выбирать их двух зол, между Советским союзом, где заправляют большевики, и Германией, потенциал второй гораздо более серьёзен. Да и потом… Русские…Фашистов Риекки недолюбливал, русских он просто ненавидел.

— Ну… Я жду. — Мюллер продолжал пялиться на Эско. — Что вы успели понять о вашем этом перебежчике?

Эско мысленно представил, как берет остро заточенный карандаш, лежащий на столике, и вонзает его прямо в шею оберштурмбаннфюреру. Начальника сыскной полиции до ужаса нервировал снисходительный, покровительственный тон, которого придерживался Мюллер во время их встреч. Риекки, между прочим, далеко не последний человек в своей стране. Он, между прочим, решает в Финляндии если не все, то многое. А этот мерзкого вида немец ведет себя с ним, как с дешёвой шлюхой. Однако, естественно, своего настоящего отношения к Мюллеру Риекки никогда не показывал. Не мог.

— Генрих, я думаю, молодой человек совершенно не похож на шпиона. Слишком наглый, слишком жадный, слишком… В общем, одни только «слишком». Думаю, соберись коммунисты внедрить агента здесь, в Финляндии, они бы действовали более тонко. У Алексея есть желание изменить свою жизнь. Вот это несомненно. Горячее желание. Знаете, мне кажется, подобная жажда вкусить чего-то по-настоящему приятного: денег, статуса, женщин — последствия его взросления в детском доме. Он много хапнул после смерти родителей. Голод, холод, нищета. Вы же понимаете, что такое детский дом в Советском Союзе. У Алексея столь тяжелые условия и обстоятельства вызвали реакцию, обратную той, которую обычно ждут большевики от сирот, выращенных государством. Витцке не похож на своих соотечественников. Это я могу сказать однозначно. Имею в виду, советских граждан, конечно. Алексей хочет вернуть себе все, что отняла у него советская власть.

— Хм… Рассуждаете вы уверенно, Эско. — Мюллер подошел к окну, отодвинул шторку и посмотрел во двор особняка.

Между столов, которые накрыли прямо на улице, прогуливались приглашенные гости, коих было для закрытого мероприятия, по мнению начальника сыскной полиции, слишком много. Что это за мероприятие для избранных, если сейчас во дворе чуть ли не половина Хельсинки ошиваются. Большая часть, конечно, — так называемая богема. Актрисульки, режиссеры, светская шушера. Ну и еще, конечно, дворянско-интеллегеньская шваль.

Вообще, когда-то этот дом принадлежал одному из русских дворян, частенько посещающих Хельсинки, как загородную дачу. Вот так они относились к Финляндии. Для них вся страна была загородной дачей. А финнов они считали немытыми чухонцами.

Риекки поморщился. Ему от этих мыслей стало жутко неприятно. Уже много лет нет покровительственной имперской руки, а поди ж ты, до сих пор свербит. Да и самой империи тоже нет…

— Тааак… Ну выглядит он соответственно вашим словам. Смотрю, уже четвертый бокал вина в себя опрокинул. Заигрывает с дамами, дерзок с мужчинами. Молод, но излишне самоуверен. Полное ощущение, будто узник вырвался, наконец, на свободу из долгого заточения. С этим не поспорю. — Рассуждал Мюллер, задумчиво наблюдая за Алексеем Витцке, который стоял рядом с Шульгиным. Эта парочка о чем-то увлечённо беседовала. Судя по недовольному лицу Шульгина, тема разговора ему была неприятна. — И значит, парень утверждает, будто где-то в Подмосковье организована секретная школа разведки. Кроме того, он готов сотрудничать. Ну… На первый взгляд все достаточно привлекательно. В голове этого парнишки много интересного. Много полезного. Однако, имею некоторые сомнения, не набивает ли он себе цену. Знаете, от большой глупости люди способны заигрывать со львом. Вы уже говорили ему обо мне?

— Как можно⁈ Конечно, нет. — Эско вскинулся, всем своим видом демонстрируя возмущение и обиду.

А про себя подумал — говорили… Ага, куда там! Полночи разбирался с этой абсурдной ситуацией в салоне. Чертов Куусари. Выбрал время, чтоб утроить драку. Потом все утро пришлось «развлекаться» с Витцке, пока пацан не перестал вести себя как идиот. Следом — приглашение от Шульгина.

Кстати, про приглашение…Этот момент, конечно, слегка портил картину. Вернее портил образ Риекки в глазах Мюллера. Потому что, выходит, Эско не уследил и не выяснил информацию о знакомстве Шульгина и Витцке.

Когда в гостиницу принесли конверт от главы финского подотдела РОВС, Риекки, конечно, мягко говоря, удивился.

— Это с ним ты вышел на контакт случайно? — Тихо, еле сдерживая гнев, спросил он довольного Алексея.

Главное, гадёныш и правда был фантастически доволен. Прямо искрился счастьем. Он даже не собирался скрывать этого.

— Ага. Совершенно фантастическое везение. Прогуливался по улице, и вдруг мужчина. Такой, представительный, солидный. Остановил меня. Сказал, будто мое лицо кажется ему знакомым. Ну слово за слово. И выяснили, Василий Витальевич знал моих родителей. Представляете⁈ Особенно хорошо дружил с матушкиной семьей. А, ну я перескочил. Извините. Мужчиной оказался господин Шульгин. Учитывая, что время было уже позднее, а он торопился домой, сказал, сам меня разыщет. Вот. — Алексей развел руки в стороны. — Разыскал. Человек слова, иначе не скажешь.

— Ну надо же…– Риекки покачал головой. — Прямо не день, а сплошные случайности. Ты ведь именно его и хотел найти. Так? Давай только без вот этих твоих кривляний.

— Не то, чтоб конкретно его. Я просто собирался связаться с РОВС. О Шульгине не знал. Если помните, ни с матушкой, ни с отцом уже лет двенадцать не встречался. По причине их смерти. Некому было рассказать. А чекисты о моем детстве тоже, знаете, не особо распространялись. Альбомы с фотографиями не показывали. Кто ж виноват, что я такой фартовый и мне сразу же попался Василий Витальевич.