Курсант. На Берлин (СИ) - Ларин Павел - Страница 26

— Алексей! Алексей! Слышишь меня?

Я открыл глаза, выныривая из воспоминаний и легкого забытья, посмотрел на Риекки. Сосредоточиться получилось с трудом. Во-первых, я ранен. Во-вторых, пребываю в не меньшем шоке, чем господин полковник. А этот финн дёргает меня каждые пять минут.

Начальник сыскной полиции выглядел, прямо скажем, бледновато.

— Ушел? — Спросил я, заведомо зная ответ.

Если бы Клячина взяли, Эско был бы доволен. Но в данную секунду довольства на его лице точно не наблюдается.

— Ушел. Черт… Не понимаю, как этот человек оказался среди гостей. — Эско подошёл ближе и сел на стул напротив меня. — Вообще не понимаю, кто он.

Я, как главное действующее лицо, возлежал на диване в ожидании врача. Риекки сказал, доктор будет в особняке с минуты на минуту. Надо признать, полковник сильно нервничал. Перед тем, как уехать, Мюллер велел, чтоб обо мне заботились исключительно хорошо.

Конечно, можно было бы сказать, будто мою жизнь спас счастливый случай. Вот только чёрта-с-два.

Я специально прикрыл Мюллера так, чтоб пуля Клячина не задела никаких жизненно важных органов.

Риск, конечно, был. Но просто стоять и смотреть, как дядя Коля грохнет оберштурмбаннфюрера я не мог. Сдохнет этот фриц — война не остановится. И Гитлер не остановится. А вот я уже хрен попаду не то, чтоб в Берлин, а вообще хоть куда-нибудь. Теперь же Алексей Витцке — герой, который предотвратил гибель одного из важных людей Рейха.

— Как? Как и откуда взялся этот стрелок… — С отчаянием высказался Риекки, уставившись в одну точку.

— Знаете, господин полковник, полностью с вами согласен. Совершенно не понимаю, как и откуда он взялся. — Повторил я вслед за начальником сыскной полиции. И в моих словах вообще не было ни капли лукавства.

— Итак… Что мы имеем в сухом остатке? Я лишился чести быть представленным Ольге Константиновне — это минус. Я спас жизнь Генриху Мюллеру — это плюс. Спас жизнь фашисту… Дед, прости. У нас не было другого выхода. — Шепотом, практически неслышно высказался себе под нос, а потом уже во весь голос, громко добавил. — Нет, как же я исключительно хорош! Героические страдания мне к лицу.

Затем поправил волосы, улыбнулся своему отражению в зеркале, отошел от здоровенного шкафа, на котором это зеркало висело, и плюхнулся на кровать. Покосился в сторону картины, где скорее всего находится что-то связанное с прослушкой. Именно на изображение цветочков-василечков в прошлый раз смотрел мой дружище Олав.

Усмехнулся, снова встал с кровати, приблизился к картине. Минуты две изучал ее пристальным взглядом, потом резко схватил край рамы и отодвинул в сторону.

— Ну конечно… Слуховое окошко… Средневековая Европа… Эй, любезный!

Я наклонился вперёд и со всей дури рявкнул прямо в небольшое отверстие, которое имелось в стене. Из соседнего помещения послышался грохот. Видимо, кое-кто от неожиданности свалился на пол.

— Прием! Юстас Алексу! Передайте господину Риекки, что я жив, здоров и в прекрасном настроении. Пусть шурует сюда. У меня срочное дело! Понимаешь по-русски, мой скромный финский дятел?

За стеной стояла гробовая тишина. Либо сильно упал бедолага, либо не знает, как реагировать. Эх… Никакой фантазии у людей.

— Мммм… Ну, думаю, точно понимаешь. Вряд ли туда посадили человека, не знающего русский. Доброго дня!

Я отпустил картину, развернулся и задумчиво осмотрел спальню. Окошко, это понятно. Это, так сказать, экстренная мера. Но поставить профессиональную прослушку любой сыскарь просто обязан. Я, конечно, не самого лучшего мнения о Риекки, однако считать его конченым идиотом — опрометчиво.

Напряг память, вспоминая, была ли уже в это время какая-нибудь аппаратура, предназначенная для подобных целей. В итоге, ни черта не вспомнил, но решил не рисковать и лишнего ничего не говорить. Моё недавнее высказывание про Мюллера и Чехову не считается. Его вряд ли кто-нибудь смог бы расслышать. Просто…

Самое хреновое в работе разведчика, что тебе не с кем посоветоваться. Не с кем обсудить какие-то неожиданности. Например, внезапное воскрешение Клячина. А оно охренеть, насколько внезапное и неожиданное. С огромным удовольствием я бы его обсудил, к примеру, с товарищем Шипко.

Можно предположить, будто Николай Николаевич чудесным образом остался жив, а потом не менее чудесным образом выбрался из леса и… Вот тут, с этого «и» начинается лютая дичь.

Во-первых, я получил часы отца, спустя некоторое время. Как-то же они попали к Шипко. Вряд ли Клячин, будто дедушка Мороз, подкинул подарочек Панасычу.

Второй момент — появление дяди Коли в Финляндии, на мероприятии, где находился Мюллер, с оружием за пазухой. Вот прямо все три пункта можно смело записать в чудесные чудеса. Перешел границу, попал в Хельсинки, пробрался на закрытую вечеринку. Ладно, пусть оружие у него…

Да блин! Нет, не ладно. Ни черта не ладно. Без чекистов, без их поддержки, Клячин не смог бы ничего. Он, конечно, крутой тип, но не настолько. Значит, Шипко знал, что этот мудак остался жив. Знал, но мне не сказал ни слова. Вопрос: кто в данном случае бо́льший мудак?

И покушение на Мюллера… На кой черт фашист вообще сдался Клячину? Это — первое. А второе — какое-то глупое, показушное покушение. Я бы скорее сказал, что случившееся на вечеринке — возможность для меня. Отличный вариант, с помощью которого можно отличиться.

Ну и последний факт. Я хорошо знаю Клячина. Если бы он реально хотел убить Мюллера, он бы его убил. Не на вчерашнем празднике, не в присутствии кучи людей, а тихо, по-скромному, наверняка.

— И всё-таки… Где у него кнопка, Урри…Где может быть прослушка…

Прошёлся по спальне, заглянул в каждый угол, в каждый подозрительный предмет, пытаясь найти микрофон. Ни-че-го…А должно быть. Должно.

Смотрел парочку фильмов о войне, и там фотоаппараты для шпионов уже имелись. Чего бы не быть и микрофонам? Киношники склонны к фантазиям, но не настолько и не в этом случае. Соответственно, лучше перебдеть, чем недобдеть. Буду считать, что микрофоны в номере есть.

— Черт… — Потрогал плечо.

Рана ныла, отдавая сразу во все тело. Когда я прикрыл Мюллера, постарался, чтоб пуля вошла в место, которое окажется самым безопасным. А в моем нынешнем теле это — верхняя часть спины, правее, левее от позвоночника — неважно. Плечи, проще говоря.

Там, благодаря Молодечному, теперь не только мясо наросло, но и появились тугие узлы мышц. К счастью, мой расчёт сработал. Потому что все могло закончиться не так весело. К примеру, расхреначило бы выстрелом лопатку. Или, пройди пуля навелет, зацепила бы ключицу. Или… Да что угодно.

В общем, это была чистой воды лотерея. К тому же, болит просто охренеть можно, насколько сильно. Какая разница, куда прилетела пуля? Она один черт прилетела.

Самое поганое, после выстрела началась суета. Женщины визжали, мужчины орали. При этом и те, и другие метались между столами, как куры по двору. В общем, форменный сумасшедший дом. Неудивительно, что дядя Коля красиво ушел в туман. Бестолковые гости своей суматохой помогли ему очень хорошо.

Чехова так и не появилась. Подозреваю, ее просто развернули в обратную сторону и отправили восвояси. Смерть Мюллера Гитлер точно пережил бы, а вот случись что-нибудь с обожаемой актрисой, не знаю, какая была бы реакция. Судя по тем документам, что я видел, бесноватый и правда по ней сохнет.

— Дядя Коля… Дядя Коля… Как удивительно ты воскрес из мёртвых…

Я посмотрел на часы. Время почти десять утра. Странно, что Эско до сих пор не появился. Я ожидал его прихода сразу, как только проснулся. Однако, начальник сыскной полиции не торопится. Надеюсь, слухач из соседнего номера передаст руководству мое послание. Потому как тема для разговора и правда имелась.

После того, как вчера вечером в собняк примчался обещанный Риекки доктор и подлатал мою героическую рану, меня хотели отправить в больничку. Вернее, хотел конкретно врач, седой мужик с моноклем и еле заметным прибалтийским акцентом. По крайней мере, говорил он по-русски, но я отчетливо слышал в его словах смягчённые согласные и долгие гласные. Не эстонец. Скорее всего латыш или литовец.