Гадости для радости ...и по работе (СИ) - Ясная Яна - Страница 40

— До, Оксана Георгиевна. О компенсации причиненных убытков.

Взглядом меня Ивашура полоснула, как ножом:

— Это вы так даете понять, что хотите, чтобы я оплатила услуги гадалки?

Я покачал головой:

— Оксана Георгиевна, будь у меня возможность решить вопрос с компенсацией услуг гадалки в правовом поле — я бы ею воспользовался. Обязательно. Но проклятья в правовое поле не попадают, увы. Как следствие, доказать причинение вами вреда не выйдет. Так что этих денег я не возьму, даже если бы вы их сами предложили: это проще простого было бы объявить вымогательством. Я еще не сошел с ума так подставляться. Нет, Оксана Георгиевна. Я хочу, чтобы вы компенсировали тот разгром, который учинили на на квартире у гражданки Кирилловой.

Ивашура сосредоточенно смотрела, как в ее чашке оседает пена над капучино. То ли ей было неприятно, что после ее добровольного содействия в снятии проклятия ей выставляли счет, то ли после рыданий на плече у Червоны не ожидала такой черствости… а может, ей просто было жалко денег.

Она поджала губы. Упрямо наклонила голову:

— Ну… Раз уж Червона сама от меня ничего не потребовала…

— Червона вас, Оксана Георгиевна, банально пожалела. Но это не значит, что оплачивать погром она будет из своего кармана: не сомневаюсь, что счет за него она выставит мне и Андрею Теплееву. Только вот я не понимаю, какого черта?

Она снова свирепо зыркнула на меня взглядом -и опять уткнулась в кофейную чашку.

А у меня лопнуло терпение.

— В общем, так, Оксана Георгиевна. Либо вы сейчас же пишете Червоне сообщение, в котором признаете причиненный ущерб и обещаете его компенсировать… ну, скажем, в трехмесячный срок, за исключением террариума, который следует оплатить к завтрашнему дню, потому что меня, как офицера полиции, не радует змея, перемещающаяся без ограничений; либо я, возвращаюсь к Кирилловой, ставлю ее в известность, что отказываюсь брать на себя оплату ваших действия, и все же вызываю наряд. Они фиксируют разрушения, опрашивают соседей, снимают записи с видеокамер — со всем этим через суд мы будем требовать возмещения ущерба. Но уже в рамках возбужденного против вас дела. Выбирайте.

Ивашура смотрела на меня, и, судя по ее лицу, была готова одновременно броситься на меня с кулаками или разреветься. И мне было ее жалко.

Но…

— Оксана Георгиевна, мы с вами встречались всего два раза — и оба раза за ваши выплески агрессии пришлось расплачиваться другим людям. И я искренне не понимаю, почему в числе этих людей должен быть я.

На Туманную, 13 я возвращался усталый и хмурый, но с чувством облегчения: вся эта история наконец закончилась.

Друг Марк получив звонок, отозвал своих архаровцев с охраны Ивашуры, радуясь, что я так удачно позвонил и той нет дома — можно благополучно свернуть аппаратуру и незаметно растаять вдали; Катька будет благополучно носить и рожать своего первенца; Оксана Ивашура, я надеюсь, найдет психотерапевта и научится сначала думать, а потом действовать…

Больше не нужно никуда бежать наперегонки со временем, а можно просто жить: нести службу, позвать на свидание любимую женщину…

Ванька, открывшая мне навстречу двери, была жизнерадостна, как домохозяйка из рекламы средства для мытья сантехники. И настолько же реалистична.

— Ну, что, все хорошо, что хорошо кончается! Вань, ты не обижайся, пожалуйста, но нам с тобой лучше расстаться. Вань… Вань, ну вот серьезно: зачем привязываться друг к другу сильней, если я все равно рано или поздно я вернусь домой. Будет же только больней, понимаешь? Вань, ну, Вань! Ну, честное слово, так будет лучше… Ну, давай, я тебе эмоциональную привязку затру, хочешь?

Я молча смотрел на Кириллову, и под моим взглядом фальшивая жизнерадостность обтекала с нее, как краска под действие растворителя.

Помолчав, она тихо и грустно сказала:

— Прости меня, пожалуйста, Иван, но так всем будет лучше. У этих отношений нет будущего. Не приходи сюда, пожалуйста, больше.

15/10

Червона

Выражение “Что за фигня?!”, отпечатавшееся на лице капитана Сокольского крупным матерным шрифтом, так и стояло у меня перед глазами, после того, как я закрыла перед ним дверь.

Закрыла, ушла в спальню — отныне холодную и пустую — и упала в кровать лицом.

Татьяна неодобрительным “Ш-ш-ш!” отреагировав на содрогание матраса, скользнула с кровати прочь.

На душе было так паршиво, что даже банковское извещение о поступивших деньгах от Ивашуры, не радовало. Ну, деньги. Ну, оплатила она разбитый ею же террариум. Радость-то в чем?

Подтянув колени к груди, я свернулась в клубочек и постаралась ни о чем не думать.

Паршиво.

Паршиво-паршиво-паршиво.

Ну я же как лучше хочу! Я все правильно сделала!

Я действительно могу в любой момент сорваться домой. Потому и связываться с Сокольским не хотела до последнего: нравиться-то он мне нравился, но связывать себя отношениями и связывать ими кого-то другого, когда ты в любом момент можешь собрать вещички и свалить, прямой наводкой устремившись к родной общине, это как-то… Эгоистично. Жестоко и некрасиво.

Вот не хотела связываться — и не надо было! А я потакала своим прихотям, и в итоге получилось, как получилось — жестоко, эгоистично и некрасиво.

Зло пнув саму себя мысленно, я закуталась в кокон из одеяла, и затаилась, стараясь не шмыгать носом.

Когда молоденький наг отделяется от общины, сначала ему приходится тяжело, но он постепенно змейская сущность адаптируется, привыкает жить без эгрегора — и со временем нагу становится все легче. В какой-то момент, он доходит до состояния, когда практически перестает замечать давление мира вне общины. Нет, он, этот мир вне общины, давит на плечи, но жизнь вообще штука, в которой полно давления, и к этой тяжести мира на плечах оказывается вполне возможным привыкнуть. И чем наг сильнее сильнее, тем привыкнуть ему легче.

И какое-то время наги живут, встраиваются в человеческий социум, расширяют свой кругозор, получают опыт. Получают образование. Делают карьеру. Развиваются.

И все это время вместе с ними растет их магическая сила.

Такова наша природа: мы прибываем силой всю жизнь, неспешно, но неизбежно, и даже если ты совсем, совсем-совсем не используешь магию, ты все равно постепенно прирастаешь в магической силе — и в какой-то момент магическому существу становится плохо в не магическом мире. Неуютно. Тошно. Невыносимо.

И чем наг сильнее, тем быстрее это происходит.

Снаружи это выглядит так, будто востребованный специалист с успешной карьерой вдруг бросает все, подводит работодателя и коллег, увольняется и уезжает в деревню, закапывать в землю свой успех.

Старшие рассказывали, как это выглядит изнутри.

Как будто внутри у тебя что-то зудит, и никак невозможно избавиться от этого зуда. Это зудит магический источник, и его не почесать и мазью не помазать. Можно только терпеть — либо же дать источнику то, что ему нужно: насыщенный родной фон. Постепенно это чувство нарастает и усиливается, дополняясь по мере развития, прочими неприятными эффектами: плохой сон, раздражительность, нарушение внимания…

Один из наших в такой ситуации решил терпеть: он был военным и до очередного звания оставалось всего ничего, не больше полугода. А магической силы он особой никогда не имел, и потому уж шесть месяцев рассчитывал продержаться…

Продержался два. Из армии увольнять его пришлось с помощью наших видовых штучек: по месту несения им службы поехали наши старухи, в составе малого Круга, чтобы убедить командование не признавать капитана дезертиром, а комиссовать по состоянию здоровья в результате нервного срыва…

Ситуацию удалось более-менее уладить: в конце концов, видимых причин для дезертирства у капитана не было… А вот нервный срыв — был.

Он после того случая около года не мог покидать общину. Физически плохо вне поля эгрегора становилось.

А вот у тех, кто себя не насиловал, таких осложнений не бывало.