Белая ворона (СИ) - Вран Карина - Страница 35

— Нет, я, — принялся задвигать меня и мои заслуги… то есть, злодеяния, храбрый, честный, но такой глупый брат.

— Я!

— Я!

— Нет, я.

— А я говорю, я.

— Замолчите! — патриарх семьи Ли не выдержал глубины нашей взаимовыручки. — Малышка Мэйли, отойди. Этот ребенок уже признался, что взял фейерверк и поджег ночью. Из любопытства. Он не знал, что рядом есть другие дети.

«А не такой уж он и глупый», — окинула снизу вверх одобрительным взглядом подельника. — «Догадался сократить список обвинений. До очевидного: скрыть пропажу петарды мы бы никак не смогли, да и эти трое нажаловались предкам. Это к гадалке не ходи».

— Это я взяла громкий огонь, — прикрикнула с нарочитым упрощением. — Дядюшка может подтвердить, что я его расспрашивала.

Я — ребенок. Чжун тоже, но он уже в школу ходит. В младшую. И там, как он сказал, можно огрести по рукам, по спине, по мягкому месту учительской линейкой. То есть, физические наказания в ходу. И это б-р-р, как по мне, но сейчас не об этом.

Мой свидетель, к счастью, не уехал на похороны. И согласился, что да, говорил с малышкой. И про петарды в том числе.

— Как бы ты ее зажгла? — снова отодвинул меня и доводы разуме брат-защитник. — Дедушка, прошу, не слушайте младшую сестру. Накажите меня.

Я всё ждала, когда же Бинбин и два ее хвоста докинут хвороста в костер. С обвинениями в призыве демонов. Но все трое как языки проглотили. Это было непонятно и подозрительно.

— Нет, меня, — топнула ножкой. — Дедушка…

О, дождалась, похоже: сестра-песец потянула мать за рукав, та наклонилась, родственницы зашептались…

— Моя дочь пострадала из-за этой нахалки! — выставила указующий перст мамаша жемчужинки. — Если уважаемый дедушка не накажет внучку, это сделаю я. Ты, неблагодарная…

Чжун сунулся, чтобы закрыть меня собой. Предок, не ожидавший такого поворота в семейной сцене, только и успел, что вытянуть палку вперед. Я поднырнула под руку брата в готовности принять удар.

Нет, не потому, что мазохистка. А потому, что за свои поступки привыкла отвечать сама. У Киры Вороновой всю жизнь была с этим беда: обостренное чувство справедливости. Сколько я-прошлая хапнула проблем с этой болезненной несуразицей, пальцев всей семьи Ли не хватит, чтобы перечесть.

Причем это не касалось чужих действий. Даже когда четко знала, что вот тот-то и тот-то совершили некую каверзу, молчала в тряпочку, и ничего нигде не ворохалось. При условии, что никто всерьез от проделки не пострадал, конечно. В таких случаях меня можно было пытать, я никого не сдавала.

Например, когда пацанье из параллельного «Б» класса напихали дымовух из линеек в плафон, что висел в рекреации. Рядом находились кабинеты завуча и директора. Кто-то запихнул туда накануне то ли тетрадь, то ли дневник с двойками, чтобы домой не нести (дети же, раз взрослые не видят проблемы, то ее и нет как бы). И сразу три дымовухи, да с бумагой — славно задымились. А еще пыхнули, заплевались искрами.

Плафону лет было, как школе, а та строилась в послевоенные. Когда завуч выскочил из кабинета, первым делом, как человек ответственный, схватил пенный огнетушитель. Встал под осветительным прибором, выпустил струю…

Это был старый плафон, и он пережил немало за срок своей школьной службы. Но эта пена стала для него последней каплей. И он, вместе с пеной, да с еще дымящимся содержимым, рухнул ровнехонько на завуча. На макушку. Встал там, как очень странная шляпа, сначала узкая, затем с пузатеньким расширением, затем снова узкая.

Пена, дым, плафон и завуч.

А мы со школьною подруженькой дежурные по первому этажу, у раздевалок. Чтобы, понимаете ли, беспорядки не нарушались школотой.

Катьку я отмазала, сказала, что та несла дежурство на другом конце коридора. Я как раз отвечала за рекреацию с досками, где расписание вывешивали, плюс с другой стороны пространство перед начальственными кабинетами.

Завуч грозился выгнать меня из школы. Если я не скажу ему, кто был тем негодником, подложившим дымовуху. А их было трое, там же высоко, надо подсадить приятеля, чтобы шалость удалась…

Кира Воронова молчала, как партизанка на допросе. Говорила, что не знает, потому что отвлеклась. Врала. Но эти три юных пироманта (или дымолюба, раз дым развели?) неделей раньше отпинали других вредителей. Те чего-то хотели от Катьки, вроде бы денег карманных, но это не точно. Закладывать тех, кто выручил мою подругу?

Может, если бы завучу башку опалило при падении плафона, или сотрясение он получил… Возможно, тогда я и призналась бы. Но раз нет — нет. Эти же благое дело (в их понимании) хотели совершить: устроить задымление, чтобы школу эвакуировали, и нам не пришлось идти на урок физики. Сдвоенный, на два класса. К скучнейшему из учителей, с абсолютно никакой подачей материала.

Увы, пацанов заложил потом кто-то из мелкоты. Но, хотя завуч жаждал публично четвертовать всех троих, никого особо не наказали. Кто-то из родителей юных вредителей подключился к делу и отмазал соучеников.

Но вот если кто-то пытался взять мой (любой) косяк на себя, можно было сразу тушить свет. С подобным я смириться не могла. Одна из худших черт моего прошлого характера, я считаю. И она — тем февральским днем стало предельно ясно — перенеслась со мною в новую тушку.

Мироздание, неужели нельзя было слегка подкорректировать? Вот что тебе стоило?

Хотя бы в такой малости!

Как много мыслей может промелькнуть в сознании за миг-другой, оказывается…

Как подъехали к переднему входу две машины, я не слышала. Не ждала, что родители успеют вернуться. Маму увидела, когда уже гордо распрямилась перед взбешенной курицей-наседкой, родительницей Бинбин. Успела подумать, что хоть батя дочкин позор не увидит. Он, наверное, где-то в доме…

— Руки прочь от Мэйли!

Я, честно сказать, до сих пор не понимаю, как возникла передо мной мать моя, китайская женщина, явно умеющая в телепортацию. Ладно, признаю: у мамы было несколько секунд, когда я прикрыла глаза. Руку, занесенную для удара, игнорировать не собиралась, только глаза защитить. У городской матери Бинбин ногти длинные.

Когда я этого удара не дождалась и услыхала родной голос, глазки не просто открылись, они вытаращились.

Мамочка держала родственницу чуть ниже локтя и прожигала ее таким взглядом, что мой фирменный, от которого расплакались на съемках пацанята, смотрелся солнечным зайчиком на фоне солнца. Дедова палка застыла в воздухе, никого не коснувшись.

— Дедушка, бабушка, — мать моя, не выпуская руку противницы, обратилась к старшим родственникам. — Отец. Мама. Дочь извиняется за неучтивость. К сожалению, у этих младших появились дела в городе. Мы вынуждены уехать первыми. Спасибо, что позаботились о нас.

На этом она отпихнула от себя маму Бинбин, подхватила меня на ручки и двинулась навстречу отцу. К Чжуну уже спешил его батя, и что-то мне подсказывало, он сумеет отбить сына от одной несдержанной курицы. Вот бы кого ощипать да во щи…

С братом я в итоге не попрощалась, как следует. А красивое красное ханьфу аккуратно сложила и оставила на застеленной кровати. Рядом с каллиграфией: иероглиф «свинья под крышей» получался у меня с каждым разом все лучше и лучше.

Тугая пружина разжалась на полпути к вокзалу. Родители сидели в тишине, батя справа, мама слева. И держали меня за руки. Вызвался нас отвезти дядюшка, который делился со мной сведениями про фонарики, усатого Няня и роль петард в общении с духами предков.

— Простите…

— Всё хорошо, сокровище, — сжали мои ладошки с двух сторон. — Тебе незачем извиняться.

— На нас не рассердятся дедушка и бабушка?

«Особенно на маму, она же народ локтями распихивала, пока рвалась ко мне», — вздохнула.

Мать моя, как сие ни печально, в телепортацию не умеет. Она просто растолкала всех, кто ей мог помешать, совершенно не церемонясь. Двор не такой уж и большой, если ты не кроха с малюсенькими ножками.