Белая ворона (СИ) - Вран Карина - Страница 6

Когда закрылась дверь в комнату, мне стало кисло. Как я узнаю, для чего устроен весь сыр-бор, в смысле, материнский сбор? Эй, женщина, я хочу это услышать! Это меня напрямую касается.

Эх. Нет в жизни счастья. И места шпионским историям с прослушкой. Тут стакан к стене не прислонить, чтобы вызнать тайны китайских импе… мамань. Стен слишком много, эта детская — самая дальняя от столовой-гостиной комната.

Кто здесь хозяйская детка — ясно, в принципе, и без представлений. Композиция: три капустных кочана и одна клубничка вполне очевидно показывает, кто здесь гости.

Если все еще не понятно, я растолкую: меня, как и балбеса, и того, с узкой моськой, привели с улицы. Во всех слоях одежды, включая уличную куртку. Не раздели, не разули — сунули в игровую берлогу… зачеркнуть: в детскую комнату Вэйлань. Та одета в розовенькое платьишко с рюшами, поверх платья кофточка тонкой вязки, тоже розовая, чуть потемнее.

Если вы представляли клубничку с участием маленькой девочки как-то иначе, то у меня для вас плохие новости. Вы — извращенец, вроде тех, что проектируют и строят коридоры-лабиринты.

Хотя не, у тех извращенцев хотя бы есть обоснование. Традиции, фэншуй, принцип пяти элементов… Юг, который слава и признание, кстати, у них на схемах — сверху. Магнитный юг сверху, географический север тоже сверху. Мозги выкипают во всех направлениях. Равномерненько. Пар идет на запад и на восток, через ухо правое и через ухо левое.

Возвращаясь к овощам и одной ягоде.

Вместо громоздкой обуви (уличной, мать их… и мою тоже, обуви!) на клубничке белые лакированные туфельки.

Что у меня, что у других жертв домашнего насилия… да что ж такое! Зачеркнуть! Образцов материнской заботы. Да, так вот: у нас, образцов, непокрытая голова и ладошки на свободе. Остальное в слоях одежды.

И такая подвижная милашка Вэйлань, которая может не перекатываться, а почти грациозно (с учетом возраста) перемещаться по игровой.

Куча игрушек, три капусты и клубника. Пол застелен чем-то мягким, но не ковром. Видимо, несколько покрывал или что-то подобное настелили на один раз. Потом это точно в стирку: обувь на гостях, напомню, уличная.

Меня мама несла на ручках. Этих двух кочанчиков, наверно, тоже. Но все равно мы не в домашних сменных тапочках.

Итак, по диспозиции на грядке.

Места много, эти трое рассредоточились. Хотя узколицый кочан по чуть-чуть пододвигается к ягодке. А кочан-балбес отползает от меня. По-моему, делает он это неосознанно.

Говорят, что дети весьма эмпатичны. Чувствуют опасность, стараются держаться подальше.

Впрочем, о чем это я? Где балбес и где осознанность?

Сюй Вэйлань миниатюрная девочка. Хотя ей, как и всем присутствующим, чуть больше года.

В контексте конкурентоспособности ягодка на голову выше нас. И когда она начинает бросать в нас яркие цветные мячики, это особенно заметно. Сложно уворачиваться от вражеских снарядов, когда ты — капуста. Еще сложнее перехватить снаряд на лету и кинуть обратно.

Малышковая социализация. И установка лидерства на отдельно взятой грядке.

Играть в игру, где я не могу победить? Вот еще.

Взгляд выцепляет в массе ярких цветных пятен игрушку, которой тут быть не должно. Она не подходит по возрасту. Может, предположение о скупке всего ассортимента магазина с игрушками было верным?

Я вижу кубик Рубика. Точнее, пирамидку Мефферта. Штукенция, как я помню по прошлой жизни, изобретенная до кубика, но позже запатентованная. И она, разумеется, проще, чем куб.

Ладошки мои так и тянутся к этой прелести. Мой разум и мои пальцы относительно подвижны, а значит — вперед!

Уголочки. Уголочечки! Это легкий этап. Дальше надо собрать логотип с нашего семейного авто из жизни прошлой. Тут сложнее. Ну и повращать грани, чтобы остальные треугольнички подобрать.

Это небыстро. Пальцы короткие, неловкие, им даже такое небольшое усилие — в напряг. Но я пыжусь, морщусь, фырчу и даже чуточку рычу.

И втягиваюсь в процесс. Серьезно: не так много клевых и интересных занятий мне перепадало до сего часа в новом воплощении. На эмоциональном подъеме и механизм вертится легче.

— Пиф-паф, — приговариваю под приятные щелчки. — Пиф-паф.

Их издает не какое-то там оружие, а механизм без магнитов.

В какой момент детвора побросала мячи и прочие игрушенции, я не в курсе. Но когда с победным щелчком встала на место последняя грань (я собирала от желтого), эти трое паслись рядом.

Ченчен на карачках, Джиан с вытянутой шеей — чисто жирафик. Вэйлань на носочках. С открытым ртом — была бы с собой клубничка, точно бы вложила внутрь.

— Дети? Мэйли? — мама ягодки не нашла момента лучше, чем зайти в комнату.

Пальцы быстрее мысли. Лихорадочно и беспорядочно кручу пирамидку, безжалостно смешиваю все цвета. Хорошо, что две капусты и нависающая с открытым ртом ягодка вроде бы заслоняют меня от вошедшей. А то завести руки за спину в этих неудобных вещах — задача непосильная.

— Во, — сообщаю, а сама типа нечаянно роняю игрушку.

И ножкой отпихиваю в сторону.

«Во» — это не хвастовство сейчас, это «я» на шипяще-чирикательном китайском языке.

— Пойдем, — она делает приглашающие жесты рукой.

Для тупых, типа: «Сюда, сюда».

Ковыляю вперевалку к ней. В голове что-то гулко постукивает. Наверное, это здравый смысл.

Или мое кривенькое чувство юмора, которое твердит, что Штирлиц никогда еще не был так близок к провалу.

Прощаемся долго, ма то и дело гнет спину, много благодарит. «Се се», — так и льются из нее.

Говорит, что мы уйдем первыми — это что-то из сложного восточного этикета, мне пока не понять, поэтому просто запоминаю.

Мотаю на ус нарисованного тушью тигра.

Ма торопится, потому что хочет успеть приготовить ужин бате до его прихода с работы. Плосколицые еще высиживают, видимо, им некуда спешить. Наверное, мужья зарабатывают достаточно, чтобы каждый день заказывать еду с доставкой.

Моя китайская женщина мчит домой, как на пожар. Хотя ничего там не горит. Скорее, наоборот, мокнет. У нее на кухне в маринаде куриные лапки. И красная фасоль замочена в холодной воде.

Лапки — это такое бе! Это реально стопа с пальцами и чуть повыше кусок косточки в коже. И коготки. Мне — ужасно, до омерзения просто. А им — вкусненько. Хрящики…

Такая забота о бате даже… трогает? Да, пожалуй, это подходящее слово. Но я сегодня постараюсь доесть свой ужин и попроситься баиньки пораньше. До того, как ба станет с мерзким причмокиванием есть эти лапки. Бр-р!

В чем я так жестоко провинилась, что мне приходится теперь смотреть на подобное? Спасибо, что не каждый день.

Мироздание, реально, за что?

Нежелание смотреть на изничтожение куриных лап долго борется во мне с желанием узнать, в чем состояла цель нашего с ма светского раута.

К счастью, дилемму решает мать: на вопрос с порога от бати, как прошел день (следом за ним: а что мы сегодня будем кушать, без смысловых пауз), моя китайская женщина отвечает, что расскажет все завтра. За завтраком. Потому что завтра у дорогого мужа выходной, а сегодня он устал и голоден. Пусть ни о чем серьезном не думает, а хорошо поест и отдохнет.

Ма, я верно понимаю: ты так готовишься развести его на деньги?

Если что, знай: я тебя не осуждаю.

— Дорогой, кушай больше, — ма с улыбкой закармливает батю, а тот и рад.

Наблюдаю за их игрищами из-за тарелки своей безвкусной рисовой каши.

Бать, я бы на твоем месте уже начала волноваться. С чего бы такой приступ заботы? Чему меня научила прошлая жизнь, так это: особенно вежливы с тобой те, кто намерен тебя облапошить. Те, кому от тебя что-то очень нужно.

А этот беспечно жует стебель бамбука и причавкивает. Прости, бать, без обид, но здесь и сейчас ты — вылитый баран.

— Так что там был за повод для встречи вчера, дорогая?