Битва за Лукоморье. Книга 3 - Камша Вера Викторовна - Страница 37

Богатырю пришли на память куски янтаря с застывшими внутри жуками и мухами – такую диковину он как-то видел в Великограде, в лавке купца из Латырского царства, где присматривал сережки в подарок одной из своих зазноб. А вглядевшись в очертания самого большого пятна, обомлевший Казимирович понял: перед ним человеческий череп. Полупереваренный. Кожа, волосы, плоть – всё это растворилось в желтом студне дочиста.

Руки Мадины уже начали погружаться-втягиваться в эту дрянь, как в вязкую полужидкую смолу. Их Василий отодрал от сваи первыми, а затем ухватил алырскую государыню разом за плечо и за талию и с силой рванул на себя. Чавкнуло, сочно хлюпнуло, и ловушка выпустила жертву. Одежда, лицо и волосы царицы были перемазаны клейкой слизью, но толком прилипнуть к свае за несколько мгновений женщина не успела.

Подхватив обмякшую алырку, великоградец оттащил ее от столба. Усадил на пол у лестницы и принялся трясти за плечи. Мадина со стоном открыла глаза. Вскрикнула, дернулась в богатырских руках, снова пытаясь вырваться, и русич с маху отвесил царице хлесткую пощечину.

Алырка задохнулась. Прерывисто всхлипнула еще раз, и Казимирович с облегчением увидел, как стеклянная пустота из ее глаз медленно уходит.

– Спасибо, – еле слышно прошептала наконец Мадина, отвернувшись от богатыря.

Слезы и слизь рукавом со щек царица утерла размашисто, хотя руки у нее всё еще дрожали. Да и не только руки, колотило ее всю.

Казимирович перевел дух. Свечение у него за спиной медленно тускнело. Ведьмина изба, у которой прямо из пасти вырвали лакомый кусок, не дав даже надкусить, затаилась и настороженно выжидала, что будут дальше делать дерзкие людишки. Но надолго ли ее терпения хватит?.. А может, сил набирается и скоро снова за свое примется?..

– Вот что, Мадина Милонеговна, нечего нам тут куковать, а то сожрут. Одни только косточки и останутся, – решительно сказал Василий, окончательно убедившись, что алырка снова в себе. – Давай-ка вставай потихонечку… Вот так, за меня держись…

Великоградец сам себя оборвал на полуслове, напряженно вслушиваясь в гулкую стылую тишину подвала. Показалось ему или наверху раздался какой-то шум? Неужто пробились звуки сквозь толщу стен?..

Мадина меж тем кивнула. Уцепившись за Василия, поднялась на ноги. Ее качало, но на лесенку, ведущую к лазу в подпол, вслед за побратимом Добрыни алырка взобралась сама. А богатырь опять изо всех сил, с ненавистью стиснув зубы, налег на крышку подпола плечом.

И заколотил в нее еще яростнее, когда понял, что ему не померещилось. Колдовской морок, не дававший пленникам расслышать, что творится в горнице, тоже будто развеялся в одночасье следом за опутавшими Казимировича и царицу дурманными чарами. Наверху что-то грохотало, звенело железо – там явно шел бой.

В дверь, ведущую из сеней на жилую половину избы, воевода от души саданул сапогом, но вынести ее с одного удара не вышло. Все-таки аукнулись Добрыне схватки с нечистью да гусями-лебедями, поизмотали богатыря, а сама дверь вдобавок, как приросла к косяку. Пришлось садануть еще раз, а потом добавить плечом.

Он чудом не опоздал. Но когда, ворвавшись в логово людоедки, потянул из ножен меч, застыл на пороге. Хотя к чему-то такому и готовился.

Наваждение, напущенное ягой, сгинуло. Уютная веселая горница стала тем, чем на самом деле и была, – полутемной пещерой с осклизлыми стенами, мерцающими бледным гнилушечным светом. Никакие не охранные руны были густо поначерчены по ее углам и над подслеповатыми, узкими, как бойницы, окнами, а совсем незнакомые Добрыне символы, холодно отливающие зеленью. А хозяйка поджидала воеводу не в одиночку. Три зубастые и когтистые твари, застывшие у печи на корточках, очень походили на серокожего многоглазого урода, которого великоградец прикончил у оврага броском ножа. Правда, эти покрупнее были.

– Добрыня Никитич! Берегись!

Услышав хриплый крик Терёшки, с трудом привставшего на лавке, воевода чуть не охнул от облегчения и радости. Хвала светлым богам, парень живой, в памяти и в разуме! Тут же русича как ударило: ни Василия, ни Мадины в горнице нет. А уже потом великоградец встретился взглядом с повернувшейся к двери гадиной. В упор.

Хозяйку избы он застал хлопочущей у стола. Железяки, разложенные на столешнице, навевали мысли не то о пыточном застенке, не то о подземельях, где творят страшные обряды колдуны-некроманты. Дымилась курильница, что-то булькало в странного вида треногой посудине из темного стекла. Но причудливый обоюдоострый кинжал с черной рукоятью средь лежавших на столе ножей Добрыня опознал сразу.

Это был яг-кинжал. Ритуальный нож, которым пользуются чародеи-злонравы. Ходят слухи, что именно яги его колдунам людского племени первыми когда-то и показали – потому он так и зовется.

Но всё это Добрыня отметил краем сознания, исподволь. Он не сводил глаз с отступницы. Почему-то больше всего поразил воеводу рост застывшего перед ним страшилища. В личине Премилы людоедка и Василию-то до плеча макушкой не доставала, что уж говорить о самом Добрыне. Сейчас же клыкастое и клешнястое чудовище было выше русича головы на две с лишним. Так вот, значит, какое у этих тварей истинное обличье… и вправду ни в сказке сказать, ни пером описать…

Из ощеренной пасти вырвался глухой и низкий рык. Покачиваясь над полом на добром десятке толстых склизких щупалец, отступница метнулась к богатырю.

В бою Добрыню рывком севший на лавке Терёшка уже видел – в Моховом лесу, где отряд великоградцев столкнулся со стаей болотников. Тогда-то мальчишка и убедился, что рассказы о силе и воинских умениях прославленного змееборца не врут. Однако там, на болоте, всё закончилось быстро. Нынешний враг, с которым выпало схватиться Добрыне, был куда страшнее.

Гадина бросилась на великоградца с неожиданным для такой туши проворством, да только зажать противника в угол у двери людоедке не удалось.

Добрыня прикрылся щитом и принял на него удар щупальца-сабли, уже летевшего в лицо. Так же стремительно ушел от выпада острой, хищно щелкнувшей клешни. Не отпрыгнул даже, а неуловимо-мягко и легко, по-рысьи, перетек в сторону, одновременно отбивая мечом удар второго щупальца, – и тут же рубанул наотмашь.

Нечисть взвыла. Булатное лезвие прочертило у нее на груди косую полосу, сразу обросшую черной бахромой крови, что густо хлынула из длинного пореза. Один из многоглазых страшил, кинувшись на помощь хозяйке, попытался наброситься на Добрыню сбоку, но опять сверкнул булат, и в воздухе рассыпались черные брызги. Меч великоградца играючи снес с плеч урода башку, и Добрыня вновь занялся хозяйкой-гадиной. Верный клинок перехватил и отбил зазубренное острие щупальца, что змеей метнулось вперед, к горлу воеводы.

Пособить Добрыне в этом бою Терёшка ничем не мог. Разве что под ногами не путаться. Зато парню по силам было другое, он это и сделал. То, что задумал, пока валялся обездвиженной колодой, слушая похвальбу чудища.

На пол Терёшка не соскочил – свалился. Ноги не держали, и он больно ударился локтем, а на полу распластался ничком. Разлеживаться было некогда, мальчишка привстал, ухватился за сальный край лавки, глубоко вдохнул, отгоняя дурноту, и кое-как ухитрился приподняться на коленях. Кружившие друг против друга Добрыня и тварь как раз переместились к печи, и парень пополз на карачках к ларю, на котором были сложены его пожитки.

Пояс Терёшка стянул оттуда, чуть ли не теряя сознание – перед глазами уже мутнело. С облегчением стиснул в ладони рукоять ножа. Она была знакомо теплой, а полупрозрачный камень в серебряной обоймице полыхал темно-синим пламенем. И едва ладонь сыну Охотника согрело это тепло, муть в голове рассеялась, а в тело будто новые силы капелька за капелькой потекли. Сердце застучало ровнее, исчезла дрожь в ногах, и, торопливо застегивая на себе пояс, Терёшка понял, что сумеет встать.

Оглянулся на чудище и на воеводу – под ногами у Добрыни в черной луже валялись уже двое людоедкиных служек. Нечисти точно было не до пленника, и парень, спотыкаясь и прихрамывая, кинулся к лазу в подпол.