Песня Волчьей луны (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 29

Был лишь человек, который любил ее так горячо, так искренне и так бесконечно нежно.

– Я ведь ничего о тебе не знаю, – сказала Арьяна. – Как ты вообще живешь, что любишь, где учился…

Ирвин рассмеялся.

– Я о тебе тоже, – ответил он и вытер пальцы клетчатой салфеткой. В его булке были только овощи и соус. – Так, где учился… По образованию я юрист, как и Киган. Но он выучился за четыре года, а я за семь. Он ходил в университет святого Халевела, а ко мне приходили преподаватели, когда я мог заниматься. Знаешь, так грустно было: у него там друзья, пирушки, подружки и все такое. У него там жизнь била ключом, а я к ней и подойти не мог.

Арьяна погладила его по руке.

– Теперь все по-другому. Теперь мы оба при деле. Днем надо будет съездить в госпиталь, посмотреть, как там дети, что еще нужно.

Ирвин кивнул.

– Да, поедем, конечно. Хочется надеяться, что все это быстро уляжется.

– Люди все потеряли, – негромко сказала Арьяна. – Виноват мой отец, но до него далеко. Так что обвинять будут меня.

Еда вдруг сделалась безвкусной, словно вылепленной из пластилина. Ирвин осторожно обнял Арьяну за плечи, и от этого прикосновения ей сделалось спокойнее. Теперь они оба были не одни – наверно, только это имело смысл.

– Я никому не дам тебя обидеть, – произнес Ирвин. Все мужчины говорят это своим женщинам, но Арьяна точно знала, что не все держат слово. Просто потому, что говорить и обещать легче, чем потом сделать. Но в Ирвине она не сомневалась.

– Да, вчера я это поняла, – ответила она, и взгляд Ирвина обрел неприятную жесткость: он словно снова взял пистолет и поднял его, готовясь стрелять.

– Вчера во дворце я встретил девушку, в некотором смысле свою юношескую любовь, – сказал он, и Арьяну кольнуло раздражением. О таких вещах лучше бы молчать – и в то же время их нельзя скрывать. Вот  поди знай, как лучше.

– О, – коротко ответила Арьяна, не желая показывать и говорить большего.

– Мы не общались много лет, – продолжал Ирвин. – Но тут она вдруг оказалась очень мила. Заговорила со мной. Даже призналась, что искренне сожалеет, что не является моей истинной. На мой взгляд, это странно, а все странные вещи меня настораживают.

Арьяна понимающе кивнула. За ней начал ухлестывать Аделард Пиннет. К Ирвину бросилась его юношеская страсть – при мысли об этой девушке в Арьяне поднимался холод.

– Я уверен, что для нас с тобой подготовили какую-то дрянь, – Ирвин бросил салфетку в опустевший пакет и добавил: – Ты должна твердо знать, Арьяна, и не сомневаться. Ты моя истинная. Я люблю тебя и не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Эти слова рассекли весь мир Арьяны на “до” и “после”. Принцессе, конечно, признавались в любви – но никто не делал этого настолько искренне, выплескивая в слова всю душу.

И ей больше всего хотелось ответить на них взаимностью.

***

После перекуса на берегу озера они отправились в госпиталь – там Арьяна надела врачебный халат в ординаторской и сразу же пошла по палатам: проверить поступивших пациентов, поговорить с новыми сотрудниками. Ирвина взяла в оборот одна из заведующих отделениями: поблагодарила за помощь и добавила:

– И еще по поводу наших коллег с полуострова. Их бы расселить куда-нибудь поскорее, ваэрин. А то вон, – и заведующая кивнула в сторону каталки у стены, на которой, накрывшись простыней, лежал человек. – Пока в коридорах спят.

– Разумеется, – кивнул Ирвин. – Напишите их фамилии и имена, я постараюсь все устроить.

– Спасибо еще раз, ваэрин, – с искренним теплом сказала заведующая, когда Ирвин убрал листок со списком в свою папку с документами. – Мы все очень признательны и вам, и княгине.

– Это наш долг, – ответил Ирвин, мысленно задавшись вопросом: долго ли продлится эта признательность? Беженцы с полуострова постепенно расселяются по стране из пункта приема, им дают подъемные выплаты, но это, конечно, слабо компенсирует все, что они потеряли.

Он вышел из госпиталя, собираясь ехать к Лотару. Сандарин Веккья не появлялась на рабочем месте – то ли в самом деле дура, то ли решила притихнуть и не нарываться.

Нет, она не травила Арьяну теми дурацкими сушками. Здесь был кто-то еще – тот, кто играл с Аделардом и Мейв. Ирвин его чуял – незнакомец был похож на туманную тень: такие поднимаются над старыми кладбищами в тоскливые ноябрьские дни.

– Ирв?

Он обернулся – Мейв шла к нему, держа в руках картонную подставку с двумя стаканчиками чая. Сегодня она выглядела по-деловому сдержанно: темно-серый костюм, маленькая шляпка, туфли без каблука – сейчас Мейв была похожа не на светскую барышню, а на журналистку какой-нибудь прогрессивной газеты.

– Привет, – сказал Ирвин. – Ты как тут оказалась?

– Приехала с господином Оттором в хирургический корпус, – ответила Мейв. – Он привез какие-то коробки, я не знаю точно, что там. Давай выпьем чаю, раз так неожиданно встретились?

Ирвин взял стаканчик, сделал глоток – чай был самый обычный, теплый и крепкий.

– И правда неожиданная встреча, – произнес он. – Не думал, что ты так серьезно занялась благотворительностью.

– Это долг, – Мейв говорила серьезно и спокойно, без того экзальтированного пафоса, который охватывал светских красавиц в трудные минуты. Она действительно хотела помогать, а не просто искать повод для того, чтобы лишний раз мелькнуть в газетных статьях. – Раз я могу что-то делать для людей, то я должна делать. Твоя жена ведь тоже не сидит, сложа руки.

Ирвин кивнул. Отпил еще чаю – по венам будто огонь побежал. Хотелось пить еще. Вдвоем они неспешно двинулись к стоянке мобилей, и это было похоже на неспешное возвращение в прошлое: вот Ирвин и Мейв, еще совсем юные, куда-то идут, болтая о пустяках, и весь мир лежит перед ними, огромный и светлый.

– Вот бы нам подружиться! – с искренним, почти детским теплом промолвила Мейв. – Думаю, у нас с Арьяной много общего. Мы могли бы объединиться – вместе же намного проще действовать, чем поодиночке, правда?

Ирвин кивнул. Не так уж много знакомых было у Арьяны – впрочем, вряд ли она захочет завести трогательную дружбу с девушкой, которую когда-то прочили Ирвину в невесты. Особенно если учесть то, что глубинное волчье чутье не унимается – в голове будто колокольчик звенел: опасность, опасность, здесь что-то не так.

– Почему бы и нет? – ответил он вопросом на вопрос. – Сейчас у нас с ней очень много дел, но когда все уляжется, можем встретиться.

– Отлично! – улыбка Мейв сделалась шире. – Как насчет Дня яблочного спасения? Я бы испекла пирог, можно было бы устроить пикник.

Ирвин осушил стаканчик, выбросил в урну. В День яблочного спасения все пекли пироги, делали наливки и готовили сладости из яблок, вспоминая, как Спаситель из одного яблока сделал сотни и накормил всех голодных. Почему бы и правда не устроить совместный праздник?

Почему так болит голова?

Мейв улыбнулась – сейчас она казалась яркой, переполненной жарким солнечным светом, и этот жар расплескивался, проникал под кожу, наполнял собой. Хотелось стряхнуть все наносное, все, что накопилось за эти годы – хотелось протянуть руку, дотронуться до ее щеки, провести подушечкой большого пальца по губам, узнать, наконец, какие они на вкус, эти губы…

“Это не я”, – с ужасом подумал Ирвин. Сознание раздвоилось – он одновременно видел себя, стоящим рядом с Мейв, и огромного серебряного волка, запертого в подземелье. Он был заперт крепко и надежно, он не должен был выбраться – никогда, больше никогда.

Но кто-то принес ключи и вставил их в замки. Осталось повернуть.

– Ты меня отравила, – смог прошептать Ирвин. – Ты…

И больше ничего не смог сказать: язык онемел. Кажется, сама способность говорить отступила – волкам не нужна человеческая речь, волки прекрасно обходятся без нее. Мейв довольно кивнула – провела ладонью по его груди, поймала биение сердца.

– Все хорошо, Ирв, – сказала она, и Ирвин почувствовал, как его подхватывают чужие руки, не позволяя упасть. – Все теперь хорошо. Ты просто поедешь со мной… и все будет так, как надо. Наконец-то будет.