Песня Волчьей луны (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 35

В глубине души шевельнулось отчаяние. Песня Волчьей луны пока не звучала, и на том спасибо, но Ирвин чувствовал, что где-то уже рассаживается оркестр, который готов ее исполнить.

Ему сделалось жутко. Он вдруг представил коридоры дома, растерзанные тела, лежащие на полу, бедную глупую Бейлин, которая так и не успела достать оружие. Вот где сейчас она его прячет? Под ночной рубашкой, в том месте, в которое не заглядывает солнце?

Должно быть, его взгляд изменился – из глаз Бейлин ушло сочувствие, она вдруг напряглась всем телом, и Ирвин подумал: если понадобится, она сможет ушатать его и без оружия.

– Спасибо тебе, – произнес Ирвин. – Поживешь с нами?

Бейлин кивнула и ответила с серьезностью рыцаря, который получил приказ от своего владыки:

– Конечно. Если что-то понадобится, можете на меня рассчитывать, ваэрин.

Ирвин улыбнулся и пошел по коридору. Офицеры за его спиной вздохнули с облегчением.

Когда в замке повернулся ключ, Ирвину стало спокойнее. Он заперт в комнате, снаружи охрана – даже если он обратится, то все равно не причинит вреда никому из тех, кто в доме. Он вообще отсюда не выйдет – раньше все строили на совесть, у него не выйдет взять и выворотить дверь.

Ирвину хотелось надеяться, что сегодня он не обратится.

Невидимый оркестр ждал. Песня Волчьей луны готовилась зазвучать.

Ирвин прошел в уборную – повернул кран, плеснул ледяной водой в лицо. Это помогло взбодриться; он потряс головой и в очередной раз сказал себе, что все сделал правильно.

Да, кукловод, который направлял Мейв, сегодня победил. Ирвин показал всем, что волк никуда не делся, и полукнязь не может претендовать на место в очереди к короне.

Но он не предал свою истинную. Он не стал марионеткой в чужих руках – и не станет. И никакой кукловод его не заставит.

Песня зазвучала в ушах – далекая, едва различимая. Можно было притвориться, что это просто музыка доносится откуда-то с улицы. В большом городе ведь может звучать музыка, правда? Даже такая, от которой все тело покрывается мурашками, а перед глазами сама собой встает степь под черным бархатом ночного неба, ноздри заполняются запахами земли, добычи и свободы, а мир становится огромным и принадлежащим только волку.

Ирвин прошел к кровати и принялся раздеваться. Потом он нырнул под одеяло и сказал себе: никакая Песня не имеет значения. Важно лишь то, что он собирается сохранить свой разум и больше не выпустить волчью суть.

Он стал человеком. Он человек. Лишь это важно.

И Арьяна хотела найти способ обретения истинности – а Ирвин не сомневался: если она решила что-то делать, то доведет дело до конца. И тогда никакая Песня, никакая волчья тьма больше не будут над ним властны.

В суставах поселилась боль. Когда-то Ирвин пробовал сопротивляться обращению и усилием воли загонял своего волка в глубину души – тогда приходила боль, выкручивала его, словно прачка выстиранные простыни, швыряла в серый сумрак обморока. Вот и снова она.

“Держись”, – приказал себе Ирвин. Впился в простыни, услышал треск и не понял, что именно трещит – шелк или его собственные кости.

Песня накатывала на него, словно морские волны, снова и снова, с каждым разом все сильнее и ярче. От нее не было ни спасения, ни укрытия. В какой-то миг в мире не стало ничего, кроме нее.

Боль нарастала. Ирвин закрыл глаза – вспомнил поезд среди высоких трав, девушку, которая смотрела на него, страх, который постепенно уходил из ее взгляда. Вспомнил свое тогдашнее облегчение – раз оно пришло однажды, то должно вернуться.

Он не был монстром. Он не собирался снова становиться чудовищем.

В какой-то миг боль сделалась такой, что Ирвин не сдержался – рык, который вырвался из его горла, был наполовину человеческим, наполовину звериным. Луна качалась над ним разломанной золотой монетой, волчья суть рвалась к свободе. Ирвин кричал в небо, пытаясь выплеснуть боль в крике, цепляясь скрюченными пальцами за возможность остаться человеком – и серебряный волк поднимался в душе, повторяя негромко и властно: выпусти меня, выпусти, и эта боль уйдет навсегда. Ты зверь, ты всегда им был.

Нет. Никогда больше.

Ему просто нужно пережить эту ночь – а дальше станет легче.

Просто переплыть через тьму и увидеть рассвет.

***

– Заперто изнутри, ваше высочество!

Бейлин сокрушенно покачала головой, глядя на охранников полукнязя – те в свою очередь таращились на дверь так, словно впервые ее увидели. Арьяна выразительно завела глаза к потолку.

– Ну выбейте ее, что вы в самом деле… – вздохнула она. Мало того, что Ирвина заперли в спальне снаружи – он еще и изнутри закрылся, наверно, для того, чтобы волчьи лапы не смогли справиться с задвижкой.

Этой ночью она не смогла уснуть. Все вслушивалась во тьму и звуки в доме – где-то далеко кто-то стонал сквозь зубы, пытаясь удержать крик. Потом раздался такой рык, словно в доме появилось громадное животное – в рычании были скорбные человеческие нотки.

Ему было больно. Безумно, бесконечно больно.

Охранник примерился было плечом – вряд ли ему приходилось выбивать двери в княжеских домах. В комнате послышались шаркающие шаги и сиплый недовольный голос произнес:

– Не надо ничего выбивать. Сейчас открою.

Дважды щелкнул замок, дверь приоткрылась. Отстранив охранника, Арьяна вошла в спальню, Бейлин потянулась за ней – Ирвин сидел на краю кровати. Растрепанный, с посеревшим лицом, он выглядел тяжело больным – но все же человеком. Пока человеком.

В каком-то смысле Арьяна вздохнула с облегчением.

– Как ты? – спросила она, опустившись на кровать рядом с мужем. Взяла Ирвина за руку – та была тяжелой, словно вырезанной из мрамора. Тяжелой и горячей; Арьяна чувствовала тонкие ручейки пламени, которые плыли под кожей.

От Ирвина веяло тьмой и безумием – как тогда, в поезде. В глазах плыло расплавленное золото. Но он все еще был человеком, он держался и боролся со зверем внутри, и вся суть Арьяны двинулась к нему навстречу, чтобы поддержать и помочь.

Она не знала, было ли это частью той магии, которая соединяет истинную пару. Она просто хотела сделать так, чтобы зверя больше не было.

– Это было неприятно, – Ирвин попробовал было улыбнуться, но улыбка вышла похожей на гримасу. – Честно говоря, не знаю, сколько смогу еще продержаться. Но ты рядом, и мне легче.

Арьяна погладила его по голове. Прижалась к плечу.

– Я останусь с тобой, – тоном, не терпящим пререканий, заявила она. – Все будет хорошо.

Ирвин обнял ее – так, словно хотел никогда не размыкать рук. Бейлин и охранники бесшумно вышли в коридор, прикрыли за собой дверь.

– Я не хочу тебя подвергать даже малейшей опасности, – прошелестел голос, и Арьяна не сразу поняла, что это говорит Ирвин. Так все в нем звенело от боли, так она его истерзала за ночь. – Даже намеку на опасность.

– Я же твоя истинная, – напомнила ему Арьяна. – При мне ты не обратишься.

Ирвин усмехнулся.

– Не хочу это проверять. Я ни за кого так не боялся, как за тебя.

Еще несколько мгновений они молча сидели в обнимку – потом Ирвин отстранился, поднялся с кровати и, проковыляв к окну и глядя в сад, произнес:

– Нам нужно остановить нашего кукловода как можно быстрее. Пока он снова не ударил по моему брату.

Арьяна невольно обрадовалась – раз Ирвин мог думать о чем-то, кроме своего недуга, значит, дело не так плохо, как кажется. Значит, он держится и будет бороться и дальше.

И они победят.

– Как мы вообще узнаем, кто это? – спросила она. – Ваньяцци может назвать имя заказчика… но вряд ли заказчик такой дурак, что представился.

Ирвин согласно кивнул. Обернулся – черты его осунувшегося лица окаменели и заострились, он сейчас не был волком, но все равно выглядел хищником, жестоким и очень опасным.

– Конечно. Наверняка там была просто переписка и деньги с оружием в каком-нибудь потайном месте. Надо трясти Мейв. И Аделарда. Но кто нас с тобой к ним подпустит…