Метафизика Благой Вести - Дугин Александр Гельевич - Страница 16

Христианство есть третий путь. Такое определение применимо универсально ко всему комплексу его метафизической проблематики. Это и не креационизм и не манифестационизм. Это нечто третье, самостоятельное, законченное, тотальное. Следовательно, все метафизические ответы этой традиции заведомо несут в себе неожиданный, парадоксальный элемент.

Вернемся к теме “ангельского выбора”. Креационистский подход в определении того, какие ангелы являются “злыми”, а какие — “добрыми”, противоположен подходу манифестационистскому. Следовательно, реализация измерения духовной свободы в проявленном имеет строго дуальную перспективу. Выбор осуществляется только из двух возможностей отношения твари к Творцу. Третье здесь заведомо исключается. Но христианство дает на этот вопрос именно “третий ответ”. Для христиан не правы, в конечном счете, ни те ни другие: ни “павшие” ни “непавшие”.[82] Причем этот ответ сопряжен с историческим фактом Воплощения, после которого он становится действительностью. Но как совместить историчность Воплощения, его сопряженность с конкретикой тварной временной реальности, и вечность двух ответов? Нелепо, с метафизической точки зрения, предполагать, что в конкретике творения может произойти нечто, что не содержится изначально и вечно в неподвижном небесном архетипе. Следовательно, христианский период земной истории — от Воплощения до Страшного Суда — синхронно уже заведомо наличествует в небесной реальности. И соответственно, и до и после Воплощения уже “совершилось” в мире тварных архетипов.

Видимо, понимание этого парадокса, “утверждение невозможного третьего”, требует неординарного подхода к метафизике творения. С одной стороны, тварная конкретика Воплощения и всего за ним последующего безусловно присутствует в небе Первого Дня. Но креационистская модель принципиально не может охватить и осмыслить метафизического содержания этих событий и происшествий; небо хранит в своей статической тварной полноте лишь фактологическую структуру вечно происшедшего. Даже высшие ангелы остаются в неведении относительно метафизической миссии Боговоплощения, а следовательно, все метафизическое содержание Благой Вести заведомо ускользает от них, хотя фактическое ее содержание им не может не быть известным. Вся христианская история, естественно, уже записана в Книге Жизни, но при этом ее сущностная сторона может (и должна) оставаться сокрытой от небесного понимания.

Церковь как вместилище Нового Завета является глубоко двойственной реальностью. С одной стороны, в ее тварной составляющей она подлежит логике закона. С другой стороны, она целиком пребывает по ту сторону этого закона и по ту сторону творения. Ангелы видят ее, но понять не могут. И поэтому “третий выбор”, “третий путь” христианской реализации свободы ничего не добавляет к ангелической небесной проблематике и нечего не убавляет в ней.

Тварная часть христианина остается в рамках ветхозаветного выбора, и духовная реальность его ограничена небом. Здесь, как и до Христа, существует только два возможных ответа. Но по благодати крещения через Святого Духа и евхаристию христианин причащается к иной, нетварной перспективе, к “исключенному третьему”. И в этом парадоксальном измерении, остающемся метафизически незамеченным для неба и ангелов, возникает возможность обретения новой свободы, не сопряженной с дуальностью, свободы, совпадающей с причастностью к абсолюту, свободы безусловной и трансцендентной, стоящей по ту сторону и “восставших” и “невосставших”. Христианин при крещении обретает причастность к совершенно новой природе, не подлежащей креационистской ветхозаветной механике. Святой Дух сообщает ему зародыш особой “нетварной” плоти, особой “нетварной жизни” и особого “нетварного” духа. Его существо как бы дублируется, раздваивается, и по мере христианской духовной реализации акцент все более переносится на это второе благодатное измерение, на “нового человека”,[83] по выражению апостола.

Именно в Церкви возникают “новые небеса и новая земля”, которые имеют совершенно иную природу, нежели ветхие и тварные аспекты Первого Дня. Эти небеса являются принципиально иной реальностью, нежели старые, так как “населяющие” их ангелы суть нетварные световые энергии предвечной славы Троицы, свободные от выбора и от проблематики творения. Эти христианские ангелы соответствуют апостолам, чье имя по смыслу совпадает с именем “ангел”. И то и другое слово обозначают “гонца”, “посланника”. Для законченной метафизически христианской доктрины характерна замена ангелических функций на апостольские, так как именно апостолы являются истинными носителями нетварного Святого Духа, а тварные ангелы, в конечном счете, остаются лишь носителями своего особого духовного мнения о природе Творца и творения.

Облекшись во Христа, человек потенциально расстается со своей тварной природой, которая, однако, не исчезает, но преображается.

Это очень важный момент, отличающий собственно христианство от манифестационистских традиций. Получив перспективу “обожения” по благодати, христианин сохраняет свою тварную природу точно так же, как сохраняет ее воскресший из мертвых Христос. Фактически, в этом процессе, в отличие от гностических и манифестационистских подходов, происходит интеграция Богом того “ничто”, которое лежало в основе тварного “кенозиса”. Ничто не остается за пределом божественной тотальности, и в данном случае надо понимать эту фразу буквально.

Третий путь Церкви вбирает в себя и манифестационизм и креационизм, не смешивая их и не делая между ними выбора. Христианский манифестационизм — нетварные “новые небеса и новая земля”, “новый человек” — вбирает в себя как свидетельство, как “доказательство” и то, что наиболее несовместимо с представлением о божественной полноте, т. е. элемент “нищеты”, “лишенности”, “страдания”, “греха”.

Отсюда специфически христианская этика — стремление интегрировать в мир нетварной полноты всех “отверженных” — “плачущих”, “страждущих”, “нищих духом” и остальные чины “блаженств”. Можно сказать, что третий путь в метафизике берет что-то от обеих групп ангелов, не решая вечного “спора” ни в пользу ни одной из них. Христос побеждает смерть. Это нечто иное, нежели доказательство победы “скромных” небесных сущностей, но одновременно это и не подтверждение гностической правоты “восставших”. Это, скорее, утверждение иной истины, иной логики, иной реальности, недоступной и трансцендентной ко всем противоречиям внутри твари. Победа Христа — это победа организатора творения над конкретикой творения. Это победа над небом, это взятие силой “царства небесного” и преображение его в “царствие Божие”.

Здесь важно остановиться на различии выражений: “царство небесное” и “царствие Божие”, которые часто рассматриваются как синонимы. На самом деле, “царствие Божие” — это нетварная реальность, которая обнаруживается “внутри” твари только с приходом Христа: “се бо Царствие Божие внутрь вас есть”.[84] Это не только констатация чего-то, что уже имело место, но благодатное утверждение того, чего еще не было вплоть до благословенного мига Рождества. “Царство небесное”, со своей стороны, было всегда, и всегда внутри твари,[85] только путь к нему был до Христа закрыт и охранялся грозным архангелом с пылающим мечом.

Здесь мы подходим к проблеме двух путей реализации новозаветной свободы, которые можно назвать “путем спасения” и “путем обожения”. Это столь же разные вещи, как “царство небесное” и “царствие Божие”.