Метафизика Благой Вести - Дугин Александр Гельевич - Страница 72

Здесь следует сделать теоретическое отступление. Специфику линии Илии, его миссии и метафизического значения его личности невозможно понять без некоторых общих соображений о структуре иудаистической традиции и ее соотношении к иным традициям как монотеистического (христианство, ислам), так и немонотеистического характера. Так как пророк Илия является в первую очередь персонажем ветхозаветным и в других религиозных контекстах всегда сохраняет свое изначальное качество, то логично сказать несколько слов об особости иудаизма как такового.

Иудаистическая традиция — единственная из исторических религий — основана на идее совершенной чуждости внутреннего качества Бога внутреннему качеству творения. Сама концепция «креационизма», «творения», как ее понимало традиционное иудаистическое богословие, является уникальной теорией, неизвестной другим сакральным доктринам. Теория «творения» предполагает одноразовый и однонаправленный акт Божества, как бы отторгающего от себя мир, сущностью которого является "ничто". Вселенная — включая ее высшие, ангелические аспекты — в таком понимании не имеет никакой реальной бытийной основы, а ее причина остается абсолютно трансцендентной по отношению к ней самой. Такой подход применительно ко всей структуре имманентной реальности предполагает однонаправленность и одноразовость всех своих событий, в чем проявляется на имманентном уровне изначальный трансцендентный постулат креационизма.

Раз у твари нет перспективы возврата к Творцу, в силу неснимаемой разнородности их природ, то и в самом творении все подлежит однонаправленному убыванию. Возврат невозможен, поскольку у твари отсутствует измерение вечности. Такое измерение вечности реально только при наличии какой-то общей сферы у Создателя и создания, пересекающейся онтологической зоны. Но так как все творения в иудейской перспективе есть сущностно нечто иное, нежели Бог, то отсутствие этой общей зоны и становится главным содержанием иудаистической метафизики. Следовательно, все события в тварном мире принципиально эфемерны, преходящи и однонаправлены, безвозвратны. Иные традиции, утверждая божественность происхождения мира, закладывают основу циклическому времени. Иудаизм породил концепцию однонаправленного времени, классической хронологии, истории в современном понимании этого термина. В этом состоит сущность иудаистической космологии, которая жестко и строго отрицает миф и тесно связанную с ним сакральность космоса.

Конечно, строгий креационизм ни коим образом не определяет и не исчерпывает всего содержания Ветхого Завета, многие аспекты которого явно свидетельствуют об изначально ином мировоззрении более близком к сакральным доктринам иных народов. В Библии есть мифология, и имманентное понимание Божества, и элементы циклической доктрины и т. д. Но все эти стороны были перетолкованы в радикально креационистском ключе иудаистической теологией. Причем окончательно это было закреплено лишь в последних версиях Талмуда, хотя и в них (особенно в разделах аггады и некоторых эзотерических мидрашах) строгая демифологизация все же не доводится до конца. Наиболее законченной формой доктринального корпуса, подытоживающего эти иудаистические тенденции, является учение Маймонида. Здесь десакрализация и рационализация Ветхозаветных сюжетов и религиозных практик доводится до своего логического предела.

Как бы то ни было, предельно последовательный креационизм, безусловно, с трудом может вместить таких библейских персонажей, которые явно противоречат концепции однонаправленности истории и линейному времени, составляющим сущность и духовную специфику иудаизма. Такими персонажами являются Сиф, вернувшийся в рай после изгнания оттуда Адама; Енох, взятый Богом и не умерший; Мельхиседек, числа дней и родителей которого не знал никто и наш Илия, также как и Мелхиседек, родителей и смерти не видевший.

Но будучи последним из цепи этих атипических фигур Ветхого Завета, Илия воплощает в себе их всех, служит общим эсхатологическим суммарным выражением. Илия представляет собой иудаистическую антитезу иудаизма, которая, однако, не становится в обычном случае «антиномизмом», антииудейством, но представляет собой крайний предел ортодоксии, максимально удаленный от самого духа и центра полной и последовательной креационистской доктрины. Из этого замечания становится совершенно понятным, почему именно к авторитету Илии апеллировали все иудаистские эзотерические и мистические движения и секты, тяготевшие к максимально возможному преодолению строгого креационизма: меркаба-гностики, ессеи, каббалисты, саббатианцы, хасиды и т. д, оставашиеся или нет в рaмках ортодоксии.

И совсем уже просто понять функциональную роль Илии в перспективе христианской традиции, которая является совершенным преодолением иудаизма. Илия, отождествленный Спасителем с Иоанном Крестителем, есть важнейшее связующее звено между заявкой на преодоление «однонаправленной» вселенной иудаистического креационизма (Илия) и совершением этого преодоления в факте прихода Сына Божьего. Илия — вершина мистического иудаизма, поэтому он был патроном эссеев, называвших себя "последователями Илии и школой пророков" (Elia pater essenorum). Он был венцом пророков, их сущностным образом, их архетипом. В рамках иудаизма выше него не возможно поставить никакого другого сакрального персонажа, и поэтому Моисей из Лиона, признанный авторитет еврейской каббалы и составитель «Зохара», утверждал, что "Илия выше Моисея и патриархов". Но перед лицом самого Бога, ставшего плотью, его величие релятивизируется, и становится полностью понятной евангельская истина: "Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царствии Небесном больше его." (Мт. 11:11)

Здесь следует рассмотреть три традиции, которые ставят во главу угла именно фигуру Илии и основывают на его авторитете свои метафизические и эзотерические практики. Анри Корбен обозначил эти три традиции как составляющие сверхконфессиональный "Орден Илии". Речь идет об иудейской каббале, христианском эбионизме и исламской профетологии, особо развитой в шиизме.

Корбен называет эту гностическую линию "принципом Vera Propheta", "Истинного Пророка". Она имеет свои яркие формы во всех монотеистических, авраамических традициях семитского происхождения. Можно сказать, что эта линия объединяет в себе максимум представлений об имманентности Божества возможный в традициях, чья ортодоксия настаивает на его абсолютной трансцендентности. Иными словами, это — некреационистский, манифестацинионистский подход, помещенный в строго креационистский контекст.

В иудаизме и исламе эта линия, хотя и выходящая за рамки экзотеризма, — так как она требует элитарных качеств "различения тонкостей", отделяющих ортодоксальную мистику от мистики гетеродоксальной, — не входит в противоречие с официальной религиозной догмой, а следовательно, не может считаться «ересью» в полном смысле этого слова. В христианстве же картина несколько иная, так как такой подход прямо противоречит догматической теологии, основанной на четкой линии св. апостола Павла, и поэтому является достоянием иудео-христианских сект эбионитского типа, которые проявились позднее в арианстве, а еще позднее — несторианстве. Во всех случаях, речь шла об акцентировании особой сакральной реальности, которая являлась неким средним, промежуточным звеном между предтварной реальностью Божества, которое есть, и тварной реальностью мира, созданного из ничто.

Это среднее звено имеет несколько наименований:

"Присутствие" ("шекина"), ангел Метатрон, Энох, страна Меркаба (колесница), Шекина, Малькут — в мистическом иудаизме;

Истинный Пророк, Ангел-Христос (Christus Angelus) — в эбионизме;

"Свет Мухаммада", "святой дух", "пурпурный архангел", «Хизр» — в исламском эзотеризме.