Секретная просьба (Повести и рассказы) - Алексеев Сергей Петрович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/100
• Следующая

— Нет, — заявил. — Уж коли Фонвизин и сейчас на Кавказ желает, значит, в Сибири ему невтерпёж. А раз так, — царь Николай I хихикнул, пусть поживёт, пусть поживёт в Сибири.

При этих словах царь снова покрутил пальцем возле виска: мол, учись, Дурново, учись.

«В другое место, далее в Сибирь», — написал Николай I на письме Фонвизина.

Помчали жандармы Фонвизина ещё дальше в сибирскую глушь.

Братья Муравьёвы, Никита и Александр, очень любили друг друга. Всегда и во всём один помогал другому.

Срок каторги у Александра Муравьёва окончился раньше, чем у Никиты. Стали братья решать, куда проситься Александру на поселение.

После окончания каторги декабристам не разрешали возвращаться в европейскую часть России. Их расселяли по разным местам Сибири.

— Просись в Баргузин, — говорит Никита. — Там рядом Байкал.

Повёл Александр отрицательно головой.

— Просись в Курган. От Кургана к Москве и к Петербургу ближе.

Опять закачал головой Александр.

— Поезжай в Тобольск, на Иртыш, на Илим.

— Нет, — говорит Александр. — Буду проситься, чтобы оставили здесь.

Отбывали братья каторгу вместе со всеми вначале в Читинском остроге, а затем на Петровском заводе. Не хотел младший брат уезжать от старшего. Решил поселиться в посёлке рядом с Петровским заводом. Послал письмо со своей просьбой в Петербург.

Попало письмо с просьбой Александра Муравьёва к царю Николаю I.

— Ах, это тот Муравьёв?

Александр Муравьёв был в числе тех трёх молодых офицеров, которые во время допроса отказались Николаю I поцеловать руку.

— Тот, тот, — подтвердил Дурново. — Тот самый.

«Разрешил» Николай I братьям остаться вместе: приказал младшего Муравьёва и впредь содержать в остроге.

— Пусть посидит, раз в Петровском ему так нравится.

Ещё несколько лет промучился Александр Муравьёв на каторге.

У братьев Муравьёвых был однофамилец — Александр Николаевич Муравьёв. Участия в восстании этот Муравьёв не принимал. Даже не знал ничего ни о дне самого восстания, ни о его планах. Когда-то много лет тому назад он состоял в каком-то неугодном царю обществе. За старое его и привлекли к ответу. По суду не лишили его ни чинов, ни звания. Просто сослали в Сибирь.

— Пусть едет за собственный счёт, — распорядился Николай I.

Через несколько дней добавил:

— Да не в экипаже, не на рессорах, пусть едет в простой телеге.

Ещё через день:

— А если последует за ним жена, то пусть едет не вместе с ним, а сзади, на версту, не ближе. — Потом подумал: — Нет, пусть едет сзади на две версты.

Поехали Муравьёвы в сибирскую ссылку. Муж — впереди. Жена — позади. Рядом с Муравьёвым жандарм в телеге.

Не давала телега царю покоя: «А вдруг Муравьёв ослушался? Не на телеге, а по-барски, в карете, едет?!»

— Послать фельдъегеря! — скомандовал царь.

Помчался фельдъегерь, вернулся.

— Ну как?

— На телеге едет, ваше величество.

Распорядился Николай I доносить о телеге и впредь.

Прибывают в Петербург курьеры.

Первый прибыл.

— Ну как?

— Всё в порядке, ваше величество. Муж впереди. Жена позади. Кони бегут ретиво.

Через неделю опять курьер.

— Ну как?

— Колесо у телеги сломалось, ваше величество.

Проходит ещё неделя.

— Ну как?

— Дышло, ваше величество, треснуло пополам.

Катит по сибирской земле телега. Не знает того, что сам государь проявляет к ней интерес. То забуксует телега в грязи, то кто-то из коней потеряет в пути подкову, то железная шина слетит с колеса, — тут же доносят обо всём Николаю I.

Даже зашептались среди приближённых:

— Помешался наш государь на телеге!

Приметили царские угодники, что приятно царю про телегу слушать, стали доносить ему разные разности: и то, что было, и то, чего вовсе не было.

Уже и к месту ссылки давно Муравьёв доехал, а царю всё доносят, доносят:

— Перевернулась в овраг телега.

— Ха-ха-ха!

— Коренной в дороге у них подох.

— Так им и надо.

— Волки за ними гнались.

— Догнали?

— Догнали.

— Покусали?

— Покусали.

— До смерти?

— Нет, не до смерти.

— Жаль.

Привык к муравьёвской телеге царь. Без неё даже скучно стало.

Кавказ. Горы и водопады. Реки бурлят в ущельях. Где-то за небом кричат орлы.

На Кавказе идёт война, гибнут в боях солдаты.

В числе декабристов, отправленных царём на Кавказ, находился и Александр Бестужев.

Таскает Бестужев тяжёлый солдатский ранец. Ходит со всеми в атаки.

Не раз отличался в боях Бестужев. В приказах не раз отмечен. Даже орденом награждён.

А в те часы, когда утихают бои и выпадает свободное время, превращается Александр Бестужев в писателя Александра Марлинского. То сядет у горной речки. То на краю утёса. Достанет перо, бумагу. Строчка бежит за строчкой.

Один из кавказских начальников граф Воронцов знал и очень ценил Бестужева. Решил граф Воронцов облегчить участь писателя. Послал письмо Николаю I. Писал Воронцов, что Александр Бестужев человек талантливый и как писатель он может быть очень полезным отечеству, что надо его уберечь от боёв и от пуль. Просил Воронцов у царя разрешения перевести Бестужева-Марлинского из армии на гражданскую службу.

Получил Николай I письмо от графа Воронцова, прочитал раз, прочитал два.

— «Полезным отечеству», — проговорил, посмотрел на флигель-адъютанта Дурново. — Что значит быть полезным отечеству, а?

— Любить отца-государя, ваше величество, — выпалил Дурново.

— Верно, — ответил царь. — Вот ты, Дурново, полезен.

— Рад стараться, ваше величество, — поклонился царю Дурново и тут же чмокнул императора в руку.

— Бестужева не туда надо послать, — заявил Николай I, — где он будет полезен, а туда, где он может быть безвреден.

— Браво, браво! — закричал Дурново. — Ваше величество, браво!

— Так что же, Дурново, написать графу Воронцову?

— Полный отказ, ваше величество.

— Ну и глуп же ты, Дурново, — усмехнулся царь. — Пиши: государь согласен.

Смутился, притих Дурново, вывел «согласен».

— Написал?

— Так точно, ваше величество.

Прошёлся царь по кабинету из угла в угол. Опять подошёл к Дурново. Ткнул пальцем в письмо к Воронцову:

— Пиши: «Согласен. Перевесть его можно, но в другой батальон».

Остался Александр Бестужев в армии. И дальше лямку тянул солдатскую. Не вернулся Бестужев с Кавказа. Вскоре в одном из боёв погиб.

Гавриил Степанович Батеньков по решению суда был приговорён к бессрочной сибирской каторге.

— Знакома ему Сибирь, знакома, — сказал на это Николай I. — Не напугаешь.

Батеньков до ареста был крупным государственным чиновником. По делам службы он несколько лет провёл в Сибири, хорошо изучил и знал этот край.

Приказал Николай I оставить Батенькова в Петербурге, заточить в Петропавловскую крепость, в Алексеевский равелин.

Но главное было, конечно, не в том, что Батенькову была хорошо известна Сибирь. Будучи на важной государственной службе, Батеньков знал многое из того, что царь хотел бы сохранить в тайне.

— Тут место надёжное, — говорил Николай I о Петропавловской крепости и потирал ладошки. — Пусть посидит, пусть посидит. Стены тайны хранить умеют… Ну как? — спрашивал царь у Дурново.

— Гениально! — кричал Дурново: — Гениально!

Упрятал царь Батенькова в Алексеевский равелин и всё же мучился, не находил покоя. Всё казалось Николаю I, что Батеньков и через стены сумеет разгласить известные тайны.

Думал царь, что бы ещё изобрести.

— Его бы — того, — подсказал Дурново.

— Что — того?

— Объявить, ваше величество, что злодей от своих злодейств ума своего лишился.

Посмотрел на советчика царь:

— Умён Дурново, умён!

Объявил государь Батенькова психически больным. Доволен Николай I, что бы ни сказал теперь Батеньков, кто же ему поверит, раз он не в своём уме.

• Предыдущая
• 27/100
• Следующая