Экспансия (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 25

— Нет, — отвечал я.

И даже если бы такая астрономическая сумма у меня и была, то это не решило проблему. Я понял замысел хана. Моим пленением он ставит в сложное положение Братство и показывает всем, что мы, братья Андрея Первозванного, слабы, что у хана в плену томимся. Может еще какой подтекст был у решения князя, но и демонстрации силы, как мотива, вполне достаточно.

— Хан, ты совершаешь ошибку, — пытался я вразумить Елтука. — Я прибыл с выкупом — это священное правило: отпускать за требуемое количество серебра пленника. Кто же в следующий раз отправится с выкупом в твой стан?

Елтук махнул рукой и один из воинов влепил мнепощечину, после натужно, выдавливая из себя эмоцию, засмеялся. Я сдержался, прекрасно понимая, что меня провоцируют. После подошел еще один воин и стал расшнуровывать свои шаровары. Я не знаю, что он хотел сделать, да и знать не желаю. Но есть в жизни такие оскорбления, терпеть которые нельзя ни в коем случае. Если не ответить, то можно выиграть политически, но загубить свою жизнь напрочь, так как сам себе не простишь никогда унижений.

Пыром, с оттяжкой, луплю воина напротив по тому месту, которое он, вероятнее всего, хотел мне продемонстрировать. Такие козлы не должны размножаться, и после моего удара род может и пресечься.

На меня напирают сразу трое. Бью одного в каленную чашечку, второго просто отталкиваю от себя, уворачиваюсь от удара третьего и бью уже его прямым в челюсть. Все, на минуту он в отключке, точно. Уже собираюсь ударить нового, четвертого воина, как что-то тяжелое ударяется о мою голову, не защищенную шлемом.

Прежде чем отключиться, я слышу визг Рахиль и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на своего обидчика.

— Сука ты… Хоть бы крестик снял, предатель, — говорю я теряя сознание, а меня все бьют и бьют, бью…

— Ухм, — издал я нечленораздельные звуки, приходя в себя.

Подташнивало, кружилась голова… Сотрясение мозга точно есть. Вот же гнида, а еще крест православный носит! Это я про того русича, которого не оценил, как опасность, потому и не следил за его действиями, акцентируя внимание на воинах хана. Что-то я впадаю в какое-то идеалистическое восприятие реальности, сильно упрощаю современные социальные явления.

Православный, значит свой? Оказывается, что не всегда. Предательство — это постоянный бич любого общества, особенно, когда в стране не все гладко, да усобицы количество предателей растет. А Русь — она нынче не самая стабильная земля. Нет, я не хочу искать оправданий тому «чудаку» на букву «м». Ударил меня, своего единоверца и соплеменника — все, враг мне и точка.

— Зиндан, — констатировал я свое место пребывания.

Привстав в яме, попробовал присесть, повторить пару упражнений. Нужно размяться, вопреки даже болям в голове. Если не двигаться, не прокачивать кровь, и не держать в тонусе мышцы, то день, два и все, побег окажется невозможным, просто бежать не получится. А несколько недель, так и того хуже будет, с атрофированными мышцами рядом со мной можно будет даже и охрану не выставлять.

Между тем, яма была не сильно глубокой, метра четыре, и вырыта в таком суглинке, что вполне можно опираться на выступающие комки глины и выбираться из ямы. Сверху ямы была положена сплетенная из веток решетка, отодвинуть которую мне казалось несложным делом. А вот что было сложно и опасно, так ноги, которые оказывались по щиколотку в воде из-за растаявшего в яме снега. Так что весьма возможно и обморожение получить.

Чтобы увести воду, я руками в противоположном углу от того места, где я находился, стал капать канавку, перебирая глину и накидывая ее горкой в другом месте, где и собирался обосноваться. Подобное инженерное сооружение очень помогло. По крайней мере, мои ноги уже не были в воде.

Время тянулось мучительно медленно. Пока был занят копанием канавки, так еще ничего. А после… Такие вот зинданы — это не только физическое испытание, это еще и серьезный удар по психике человека. В яме начинаешь ощущать какую-то безысходность, обреченность. Правда, меня такие эмоции полностью не поглотили, все же я видел, что выбраться смогу.

Из ямы — да. А вот, что делать дальше? Я даже не знаю, в какой части Шарукани нахожусь. И вообще в городе ли я. Сколько был без сознания мне никто не скажет, может, час, а, может и намного дольше. Так что могли отнести и за версту-две от ханского жилища. Вряд ли хан Елтук будет возле своего шатра терпеть ямы с пленниками. Он мне показался таким аккуратистом, а еще и стремящимся показаться цивилизованным, что тюрьму станет держать подальше.

То, что наступает ночь, я узнал по резкому похолоданию. Пришло понимание, что, если не совершу попытку вылезти из ямы, то могу и околеть. Не расщедрились половцы дать мне соболью шубу, кинули какие-то бесформенные шерстяные материи, в них и кутаюсь. Если еще часа два назад этого утеплителя хватало, чтобы чувствовать холод, но терпеть его, то еще немного времени и я начну получать обморожение конечностей. Неужели этого не понимают те, кто меня сюда скинул? Можно же было просто добить, когда я был без сознания, а не извращаться.

— Эй, руса, жива? — услышал я голос сверху.

Не думал никогда, что голос половецкого воина будет у меня вызывать столько положительных эмоций.

— Передай своему командиру, что я скоро просто замерзну. Если хотите меня убить, то дайте умереть от оружия, — выкрикнул я.

— На, руса, живи! — сказал кипчак и скинул в яму большой узел.

Я немедленно принялся его развязывать. Внутри была меховая шапка, халат с меховыми вставками и… что-то похожее на унты. Немного еды и даже небольшой кожаный бурдюк, видимо, с водой.

— Эй, ты еще там? — опомнился я, решая попробовать узнать о своей участи. — Долго мне здесь быть?

— Хан велела учить тебя. За бить ханских воинов сидеть тут, — сказал половец, закрывая яму не только решеткой, но и накрывая ее тканью, оставив лишь небольшой просвет, чтобы поступал воздух.

Наступила практически кромешная тьма. Да, психологически неподготовленному человеку в таких условиях пришлось бы очень тяжело. Однако появилась надежда на вызволение. Если меня решили лишь проучить, то должны когда-то, но освободить. Надев на себя все, что было, я стал есть. В узле был кусок еще теплого мяса. Поев, я даже задремал. Получилось согреться и сразу же разморило.

— Влад! — сквозь сон услышал я.

Открыв глаза и не увидев ровным счетом ничего, в первый момент я подумал, что голос, зовущий меня, приснился.

— Влад! — с некоторым раздражением и громче, чем ранее, меня снова позвали.

— Кто ты? — спросил я, вставая и запрокидывая голову вверх.

— Я от Лешко, — отвечал незнакомый мне голос. — Сможешь по веревке вылезть?

До того, как я уснул, я был уверен, что смог бы и без веревки вылезти, но сейчас ноги затекли и уверенности в том, что получилось бы самостоятельно выбраться, не было. А по веревке, конечно, выберусь. Руки у меня сильные, выдюжу. Об этом с уверенностью я и сказал незнакомцу.

Не веревка, а, наверное, целый канат ударил меня по голове, когда его скидывал в яму мой вызволитель. Сразу вспомнилось о том, что голова у меня больная. Подступившие рвотные позывы не без труда удалось сдержать, и через минуту я уже, скинув с себя часть одежды, вылезал из ямы.

— За мной! — строго сказал воин, как только я выбрался.

Возражать я не стал, да и глупо это в такой ситуации меряться статусами. Так что пошел, если можно было те попытки передвижения назвать ходьбой. Ноги подкашивались, щипали, но постепенно кровь разгонялась и становилось легче.

Воин, который меня вызволял, был не один. С ним были трое бойцов. И, как только меня стали уводить, русичи скинули в яму тела трех половцев. Теперь точно пусти назад нет и нужно драться до последнего. Убийства в своем становище хан не простит и казнит в извращенной форме.

— Где Лешко? — спросил я, когда мы, пригибаясь, а, порой, и ползком, удалились от ямы на метров двести.