Ну, ты, Генка, и попал... Том I (СИ) - Козак Арсений - Страница 6

Понаблюдав за процессом минут пять, я понял, что на всё это у училки уйдёт не меньше часа или даже двух, поэтому решил заняться чем-то более важным, нежели пустое наблюдение.

Сначала я пошарил по ящикам письменного стола. Жаль, бывший хозяин практически всё забрал, оставив лишь самое ненужное. Но мне всё-таки удалось отыскать стопку старых газет — пресса хранилась бережно, аккуратно сложенная. Плещеев, видимо, просто забыл забрать газеты впопыхах, так торопился смыться.

Завалившись на заправленную кровать (мне можно, я пока всё-таки числюсь больным), стал просматривать СМИ. Интересное чтиво, надо вам сказать! Одни только объявления чего стоят. Наряду с продажами домов и скотины имеются такие, в которых выставлены мужики холостые и женатые вместе с бабами и детьми, а то и поврозь. Тут так и значилось: «поштучно». Офигеть! Ну да, знал я об этом и раньше. Но знать — одно, а видеть собственными глазами — совсем другое.

Странно, закон о запрете продаж крепостных отдельно от семьи и без земли, уже был выпущен в конце семнадцатого века. Но, похоже, скрытые сделки-таки имели место быть. Всё по пословице «До Бога высоко, а до царя далеко». Крестьяне как продавались, так и продолжают продаваться, и вместе, и поврозь.

А одна объява меня так просто заставила вскочить с места и нарезать по комнате пару кругов в возмущении. Если заменить «яти» на привычную нам «е», текст гласил:

«Во 12 части, вЪ прежде бывшихЪ богадельняхЪ у живущаго офицера продается девка по 10 году, знающая кружева плесть, белье шить, гладить, крахмалить и Госпожу одевать. ПритомЪ девка имеюща талiю и лице прiятное». (Фото объявления можно посмотреть в разделе «Иллюстрации»)

Нет, ну это как вам такое? Девчонке всего десять лет от роду, а некий офицер уже успел наиграться ею и теперь торгует, отмечая наличие у неё талии и приятного лица. Офигеть, какой добропорядочный господин! Педофил самый настоящий. И ведь клюнет какой-нибудь отморозок, купит. А что потом?

Отбросив газету в сторону, я стал думать. Понятно, что крепостные сейчас и за людей-то не считаются, тем паче дети-сироты. Покупай и используй «товар» по собственному разумению. Но почему общественное мнение так лояльно к подобным «господам»?

Немного отдохнув после завтрака и чуточку успокоившись, я решил пройтись по своим, вернее, отцовским владениям. Кликнул Маньку. Та, казалось, всё это время находилась около двери, так скоро появилась. Лицо её было злое. Глафира к тому времени уже закончила писать письма соседям, запечатала их в конверты и пошла рассылать посыльных по деревням. Манька ухитрилась как можно незаметнее от меня ущипнуть бывшую гувернантку, когда та проходила мимо неё. Вот же фурия злобная!

— Манька, давай одевать барыча на прогулку, — властным голосом я отдал приказ.

Бог их знает, как они тут наряжаются, я ж могу напялить на себя совсем не то. Манька кивнула. Тут же из недр громадного шкафа красного дерева она извлекла брюки, белую чистую рубаху, сюртук, картуз, приволокла сапоги. На улице жара, градусов, наверное, тридцать, как я в этом всём буду дышать-то?

— А другой обуви нет разве? — повертев в руках сапоги, я бросил их на пол.

— Как можно, барыч, без сапог-то? Чай, не крепостной поди какой-то в лаптях ходить! Положено так, Грыгорь Владимирыч, — Манька укоризненно покачала головой. — Вот наш прежний-то господин, Макар Власьевич, окромя как тока опосля того, как три жалетки на себя наденет, дом покидать соизволяли, — Манька вспоминала о Плещееве с придыханием, томно закатывая глаза.

Понемногу до меня стало доходить её стремление стать ближе ко мне — видимо, «при прежнем-то господине, Макар Власьевиче» она выполняла роль не только горничной… Потому-то лакей так и отреагировал на её явное посягательство на мою особу. Ладно, потом разберусь с этой Манькой, сейчас мне очень хотелось просто проветриться, прогуляться.

На улице было тихо, как будто бы деревня стояла вымершая. Мухи и слепни звенели в воздухе, где-то вдалеке помыкивали коровы на выпасе. Скукота. Прилетевший откуда-то ветерок поднял пылищу с дороги и стал весело забрасывать ею меня. Мелкий песок забивался в рот, глаза, за шиворот. Солнце палило нещадно.

Я снял сюртук — всё равно в округе нет ни души, ради кого было и наряжаться-то. Перебросил его через плечо. Тоже жаровато, но уже не так. Картуз тоже снял и, взяв его в правую здоровую руку, начал им обмахиваться. Теперь чуточку полегчало.

Остановившись, я стал вглядываться вдаль, за посёлок, где простирались луга. У самого горизонта протянулся лес, словно меленькие остренькие зубы какого-то громадного диковинного чудища. Монстр будто бы распахнул свою пасть, намереваясь ухватить круглое яблоко солнца и заглотить его. Прям как в стихах Чуковского, где злобный крокодил…

Я так увлёкся созерцанием и размышлениями, что даже вздрогнул, когда тишину прорезал звонкий девичий голосок:

— Барин! Не казни, дозволь слово молвить! — вдруг прямо в пыль передо мной бросилась невесть откуда взявшаяся девушка.

— Говори, дозволяю, — я уже почти свыкся с ролью господина, вершителя людских судеб, над которыми поставлен кем-то свыше.

— Бывший господин сосватал меня за хромого вдовца Егоршу, у которого на руках осталось трое мальцов. Дык он жа к тому ещё и пьёт беспробудно! А завтрева… Завтрева уже должна быть свадьба! Батюшка, не губи! Отмени свадьбу, Христом Богом прошу! Не хочу я идти за этого урода, лучше уж сразу в реку, утопиться!

И девчонка завыла, уткнув лицо в грязную тряпку, которую держала в руках, выбегая из дому. Она качалась из стороны в сторону и тянула одну ноту, но сколько же в ней было боли и безысходности!

Тут же следом за девкой выскочила из домишка старуха и заковыляла к нам, причитая:

— От, дура стара, не доглядела! Как же ты выскочила-то, пройдоха этака! Словно вша — раз, и нетути… А ну-ка, пошла в дом, неча господина своими глупостями от дел отвлекать, — она подхватила девку под руки и попыталась поднять её с земли.

Однако девушка резко двинула локтём, повалив бабку рядом с собой, вскочила и понеслась к реке, придерживая рукой подол, чтобы он не мешал бежать. Бабка, с трудом поднявшись на ноги, было заковыляла следом, но споткнулась и снова повалилась на дорогу. Я перемахнул через неё и в два прыжка нагнал беглянку, схватил её за плечи и развернул к себе.

— Тебя как зовут-то, красавица? — спросил как можно дружелюбнее.

Девушка снова спрятала лицо в тряпку и пробормотала сквозь ткань:

— Парашкой кличут…

— Прасковья, значит. Вот послушай меня, милая. Ничего не бойся, не пойдёшь ты за урода и пьянчугу. Поняла? А хромому вдовцу я другую жену подберу, подходящую по статусу. Ты же вольна выбрать себе любого другого парня в мужья, если есть такое желание!

Парашка подняла на меня раскрасневшееся лицо, убрала ото рта грязную тряпку, посмотрела счастливыми глазами:

— Батюшка, спаситель… — попыталась снова плюхнуться мне в ноги, но я её удержал. — Век за тебя молить Бога буду! Дай благословение нам с Васяткой!

Откуда тут появился рядом с Парашей парнишка в рваных портках, я даже не заметил. Молодые, взявшись за руки, доверчиво, словно дети малые, заглядывали мне в глаза. Вот тебе и вымершая деревня, вот тебе и обманчивая тишина! Оказывается, пока я тут проветривал свои мозги, за мной отовсюду следили внимательные глаза местных аборигенов.

— Благословляю, — произнёс я киношную фразу.

Те бросились передо мной на колени и склонили головы. Ну, ладно, раз так у них тут положено, пусть постоят на коленях. Я даже перекрестил их — вроде видел, так делали в исторических фильмах. Жаль, иконы в руках не оказалось.

После столь впечатляющего события я решил самолично проведать хромого Егоршу. Его хибара притулилась у самого края улицы в пятнадцать домов — таков был размер выигранного посёлка. Крытая соломой хижина, казалось, только и ждала сильного ветра, чтобы развалиться.