Дворянин без титула (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 37

В первом зале вдоль стен были выставлены столы с закуской, как по мне, так даже излишне плотной, в паре мест были оборудованы внушительные столики с довольно крепкими аперитивами, которые здесь приняты для поднятия аппетита, а по залу сновали слуги с подносами, предлагая гостям лёгкое вино или шампанское.

Ожидание вышло несколько затянутым, но на это никто не обращал внимания. Все прекрасно понимали, что гости будут съезжаться лишь после окончания церковной службы, которую каждый посетит в своём имении или близ него, а транспорт здесь не слишком скоростной.

— Бог нас хранил, — с улыбкой поведала мне Аннушка, — Я только что узнала, что Змеев не сможет приехать. Воистину ужасный человек. Любит по поводу и без повода к себе гостей созывать, а под самым домом тут же начинают стрелять из пушек, да так, что зачастую многие стёкла из окон вылетают. Кормят у него отвратительно, а все его вина водкой отдают.

Дворяне продолжали прибывать, мы с Анной к ним подходили знакомиться, и зачастую, на меня смотрели, как на белую ворону. Особенно юнец один выпялился, не скрывая своего недовольства.

— Это он в Царскосельском лицее экзамен перед величайшим поэтом Державиным держал? — через губу вымолвил юноша, судя по виду, на пару лет меня младше.

Вроде и негромко сказал, но явно так, чтобы его все вокруг услышали, и я, в том числе.

Юноше бледному, со взором горящим, я никак не стал отвечать, проигнорировав его потуги, и это парня завело ещё больше.

— Кто это у нас такой бледный и горячий? — улыбаясь, спросил я у Аннушки, взяв её под локоток и уводя в сторону от новых гостей, которые прибыли в солидном составе.

— Старикам Креницыным принадлежит много имений, но живут они в селе Цевло Новоржевского уезда. Оно находится в большой глуши, за озером Дубец, — добросовестно начала просвещать меня Аннушка в местное «ху из ху», — Зимы Креницины проводят в Петербурге, и как только у них рождается ребенок, его моментально отправляют в деревню на попечение тетки, девицы Философовой, сестры госпожи Креницыной. Эта девушка заменяет своим многочисленным племянникам родную мать. Сейчас у неё на попечении из девятерых детей остались пятеро, остальных уже в учебные заведения определили. А тот юноша, что волком на вас смотрел — это местный поэт, а именно Александр Николаевич, один из многочисленных детей Николая Саввича. К слову сказать, семья Креницыных глубоко презирает его поэтическую деятельность.

Тем временем, уже сформировавшееся общество из приехавших помещиков, изрядно рассортировалось, и даже неплохо устаканилось. У всех нашлись друзья, собеседники или собутыльники, согласно возрасту и интересам. Старшее поколение с удовольствием приступило к смакованию изысканных закусок и дегустации алкоголя.

Немудрено, что неприкаянных юношей и девушек, примерно моего возраста, вскоре набралось порядка двух десятков и они затеяли свои игрища. Девушек, кстати, было заметно больше. Неудивительно. Парни моего возраста сейчас почти все либо на службе, которую без веских причин не оставишь, или в учебных заведениях.

На роль альфа — самцов в группе молодёжи попытались вылезти сразу двое юношей — уже знакомый мне Креницын, что ему вряд ли светило за молодостью лет и субтильностью, и здоровенный Елагин. Этого богатыря природа статью не обделила, отыгравшись на другом — кроме заячьей губы, его физиономия ничем больше не была отмечена. Даже самый лёгкий оттиск печати интеллекта не обезобразил его чело. От полного дебила здоровяка отличало лишь то, что он слюни не пускал, и к месту, и не к месту, частенько повторял: «pardonnez moi ma franchise»*, хотя кроме этих слов он ни разу более французским нигде не блеснул.

* Извините мой французский.

Пока я мило шутил с барышнями, четверо из которых показались мне вполне пригодными для более близкого знакомства, а так, как они и смеялись громче остальных, то у меня определённо были шансы, Креницын что-то выговаривал в углу насупившемуся Елагину, горячо жестикулируя и частя с выпивкой, причём не столько для себя, сколько для собеседника.

— Серёга, и как он тебе? — предложил я наконец-то высказаться своему тульпе, который уже добрых пять минут анализировал все движения этого великовозрастного крупного детины, — Я про то, чтобы против него на кулаках выйти?

— Чем больше шкаф, тем громче падает. А тут эта истина, как прям под него написана. Он же явно приторможенный. Но если попадёт…

— Да не собираюсь я с ним долго играть. Как только увижу первый же верный шанс, так и срублю.

— И то верно, — кивнул мой спеназовец, и начал показательно разминаться, поглядывая на меня и предлагая присоединяться.

— Погоди. Нас ещё никто никуда не вызвал. А хотя, нет. Идёт уже, чудо гороховое…

Да, экзамен по «Российской поэзии» сдавали при Державине, и его сдавали все, но вот ведь нашло что-то на доморощенного пиита, что его зацепило и вынудило ссору искать.

— Как я вижу, господин Креницын свои делишки предпочитает чужими руками обделывать, — встретил я здоровяка ухмылкой, — Нуте-с, излагайте, с чем он вас ко мне отправил?

— Так это… На дуэль бы вас надо вызвать… — неловко развёл руками Елагин, оглядываясь назад, в поисках моральной поддержки, но её не было.

Креницын предпочёл задержаться поодаль, и даже краем глаза вроде как не следил за своей торпедой, отправленной в мой адрес.

— Угу. Дуэль, значит, — потёр я руки в предвкушении, — Но на рапирах вам ничего не светит, так как я двурукий и вы минуты против меня не продержитесь. На пистолетах — так опять же я стреляю изрядно. Пару раз пари в лицее выигрывал, разбивая по пять чайных блюдец подряд с двадцати пяти шагов. Может, магия? — вопросительно глянул я на Елагина.

Тот видимо что-то всё-таки соображал, так как слушая перечисление вариантов, понемногу превращался в истинного истукана, но на моё предложение о магической дуэли отрицательно замотал головой с такой силой, словно от этого зависела его жизнь. Зря он так. Званый ужин у деда я портить не собираюсь. Так, повалял бы его по земле, да на дерево какое бы закинул, и хватит с него.

— Тогда может по-простому, на кулаках сойдёмся? — предложил я этому переростку, изрядно превосходящему меня как по габаритам, так и по весу.

Мало того, что меня на голову выше, так и в плечах заметно шире. Сильно заметно, как бы раза не полтора.

— Я бы хотел, но невместно на кулаках. Слишком уж по-мужицки, — проявил здоровяк присутствие разума и вбитые в него нормы приличия.

— А мы по-гречески сойдёмся. Как герои Олимпийских игр. Руки ремнями обмотаем, разденемся по пояс и по олимпийским правилам сразимся, я даже на климакс согласен, — применил я довольно необычный термин, заставив слушающих нас девиц прыснуть в кулачок, а пожилых дам смущённо покраснеть.

— А не просветите ли нас, Александр Сергеевич, что в кулачных боях Олимпиад называли климаксом? — очень кстати поинтересовался Павел Исаакович.

— Так там всё просто. Когда бой затягивался, в нашем случае, мы можем взять за расчётное время пять минут, то судьи кидали жребий. После этого один боец должен был принять от другого удар по животу, и если он его выдержал, то мог ударить уже его в свою очередь, и так до победы, пока кто-то из соперников не упадёт.

— Я согласен, — тут же прогудел Елагин, видимо уже наивно представляя себе именно такое окончание боя, и в мечтах отправляя меня своим молодецким ударом в полёт, сразу на несколько метров.

— Командир, разреши мне поединок провести! — не вытерпел Серёга, прыгая вокруг меня и изображая бой боксёра с тенью.

Так-то, не вопрос. На утренних разминках и тренировках, когда моё сознание ещё мечтает хотя бы о нескольких минутах сна и чашечке кофе, Серёга частенько меня замещает, удивляя посторонних зрителей той прытью и старанием, с которыми молодой барин приступает к своим утренним занятиям. Понятное дело, что текущими успехами в физической подготовке нынешнего Пушкина я, в большей степени, обязан перлу на усиление тела, но и вклад Серёги трудно не заметить.